Традиции английской романтической поэзии в творчестве И. И. Козлова

В статье рассматривается многообразие влияний традиций английской романтической поэзии на творчество И. И. Козлова. Он известен не только как поэт, но и как переводчик поэзии Дж. Байрона, Т. Мура, В. Скотта, В. Вордсворта и др. Анализируется стихотворение И. И. Козлова «To Countess Ficquelmont», написанное на английском языке.

К числу ярких представителей литературы русского романтизма по праву может быть отнесен Иван Иванович Козлов (1779—1840) — поэт, переводчик, автор поэм «Чернец», «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая», «Безумная» и многих стихотворений.

В молодые годы Козлов сочетал активную светскую жизнь, любовные увлечения и страсть к танцам с внимательным чтением книг классиков и знаменитых современников, среди которых ему были особенно близки Н. М. Карамзин и В. А. Жуковский. К литературной деятельности он всерьез обратился уже в зрелом возрасте, причем этому обращению в значительной мере способствовали трагические события. Лишившись вследствие паралича ног возможности передвигаться, Козлов все свое время посвящал знакомству с русской и зарубежной (в особенности английской) литературой и оригинальному художественному творчеству, причем в 1819 г. благодаря необыкновенной памяти в течение трех месяцев овладел английским языком. Очевидно, высокий уровень знания английского языка был достигнут не сразу, о чем, в частности, свидетельствуют дневниковая запись самого поэта, радовавшегося, что «может понимать» язык Байрона, и относящееся к 1819 г. сообщение А. И. Тургенева в письме В. А. Жуковскому о Козлове, выучившемся «в три месяца (sapienti sat) по-англински»1.

Внимание русского поэта к английской литературе и культуре было многоаспектным. В частности, известно, что он перевел из Байрона поэму «Абидос

ская невеста», шесть отрывков из «Паломничества Чайльд-Гарольда», по одному отрывку из «Лары», «Манфреда», «Дон-Жуана», «Осады Коринфа», «Гяура» и девять стихотворений, в том числе два из цикла «Еврейские мелодии». Тургенев в записке Томасу Муру от 21 февраля 1829 г. перечислил (хотя и не полностью) те переводы из Байрона, которые вошли в сборник стихотворений Козлова, изданный в 1828 г.: «a la mer; la nuit dans le chateau de Lara, [sur la mort de Djon Moore], une nuit a Venise, sur le tombeau de Cecile, a l’ Italie, la chanson portugaise, la bonne nuit, im fragment de Manfred: The Enchantement, Deux epitres a Thyrza, The Hebrew Melody, et pluseiurs autres pieces» — «К морю, Ночь в замке Лары, [На смерть Джона Мура], Венецианская ночь, При гробе Цецилии, К Италии, Португальская песня, Добрая ночь, отрывок из Манфреда: Обвороже-ние, два послания к Тирзе, Еврейская мелодия и многие другие пьесы»2. В числе прочих произведений Тургенев упомянул ранний перевод «Абидосской невесты» Байрона и небольшую оригинальную поэму «Чернец», отчасти сходную с «Гяуром».

Следует признать, что Тургенев не только упустил из виду некоторые произведения Козлова, являющиеся переводами из Байрона, но и отнес к переводным оригинальные стихи русского поэта «Венецианская ночь», «К Италии». Проблемным оказалось и определение авторства знаменитых стансов «На погребение английского генерала сира Джона Мура», созданных Ч. Вольфом, однако приписывавшихся в разные годы Байрону, Муру, Б. Корнуоллу, Дж. Вильсону, другим английским поэтам3. Тургенев сначала отнес стансы к числу байронов-ских сочинений, однако в дальнейшем передумал и вычеркнул в записке упоминание о них.

Удачно выполненные Козловым переводы из Мура, характеризующиеся точным воссозданием песенной основы стиха, можно воспринимать как своеобраз ный цикл, включающий пять произведений, вошедших в сборник 1828 г. — «Романс» («Есть тихая роща у быстрых ключей...», 1823), «Молодой певец» (1823), «Ирландская мелодия» («Когда пробьет печальный час...», 1824), «Бессонница» (1827), «Вечерний звон» (1827). Условность циклу придает то обстоятельство, что наиболее ранний «Романс» («Есть тихая роща у быстрых ключей...») оторван в публикации 1828 г. от остальных текстов, помещенных подряд.

Не менее значимым было обращение Козлова к творчеству Вальтера Скотта. Так, он перевел 16—18-ю строфы поэмы «Рокби» (опубликованы в 1825 г. в «Московском телеграфе» под названием «Разбойник» с подзаголовком «Из Вальтера Скотта»), 12-ю строфу пятой песни поэмы «Мармион» (под названием «Бе-верлей»). В своих произведениях русский поэт обращался к творческим находкам и других великих современников — Вильяма Вордсворта, Сэмюэля-Тейлора Кольриджа, Томаса Кэмпбелла.

Существуют сведения о том, что Козлов выступал в качестве переводчика русской поэзии на английский язык, в частности перевел поэму А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Фрагмент перевода был опубликован в 1830 г. в «New Monthly Magazine and Literary Journal» в анонимной статье «Anecdotes of Russia», содержавшей рассказ автора о встречах с петербургскими и московскими писателями, среди которых, наряду с Пушкиным, Каролиной Павловой, Зинаидой Волконской, был и Козлов. Подробно описав историю отправки Байрону английского перевода «Бахчисарайского фонтана», не дошедшего до адресата в виду его трагической смерти, анонимный автор отметил стилистическую выверенность текста, соблюдение стихотворного размера подлинника: «...Но где Зарема, //Звезда любви, краса гарема? — // Увы, печальна и бледна, // Похвал не слушает она. // Как пальма, смятая грозою, // Поникла юной головою; // Ничто, ничто не мило ей: // Зарему раз- любил Гирей» (А. С. Пушкин)4. — «But where is she, Zarema bright // The star of love, the haram’s light? // Alas! She lingers, weeps alone, // Her sweetest dream for e’er is gone. // No jocund tales, no plauful songs. // Like the young palm, whose tender bloom // Was blasted by the tempest’s gloom, // So stood that fair, and lovely maid // Ere yet forsaken or betray’d» (перевод И. И. Козлова)5.

Действительно, перевод был выполнен близко к подлиннику, имеющиеся отклонения незначительны (отсутствие строки с именем Гирея, наличие в переводе 21 строки вместо 20 пушкинских, замена «твоих язвительных лобзаний» на «warmer kiss»). Сопоставляя оригинал Пушкина и перевод Козлова, Д. Барратт отмечал отсутствие в последнем необходимой сжатости, очевидную бледность первой рифмы (bright — light), однако вместе с тем признавал, что переводчику удалось передать ритм подлинника, создать замечательный, женственный образ пальмы при помощи эпитетов tender (нежная) и young (молодая), а эпитету «смятая» найти удачную замену blasted (разрушенная)6.

Вызывает сомнения осуществление Козловым полного перевода «Бахчисарайского фонтана», поскольку поэма Пушкина была опубликована 10 марта 1824 г., а весть о гибели Байрона дошла до Петербурга и стала широко известна в начале мая того же года. В течение полутора месяцев выполнить перевод в полном объеме и выслать его Байрону вряд ли было возможно.

Автором заметки в «New Monthly Magazine and Literary Journal», как и всего цикла «Anecdotes of Russia», состоявшего из девяти анонимно опубликованных в 1829—1830 гг. очерков, был писатель и одновременно офицер английского военного флота Ф. Чемьер7. Возможно, его заметка, содержавшая перевод Козловым 135—154-го стихов «Бахчисарайского фонтана», была знакома Томасу Муру, внимательно читавшему английскую периодику.

Козлов был первым переводчиком «Бахчисарайского фонтана» на английский язык, однако публикация первого полного перевода поэмы Пушкина, увидевшая свет в 1849 г., связана с именем американского переводчика Вильяма Льюиса8.

В 1886 г. «Русский архив» опубликовал еще одно произведение Козлова на английском языке — послание «To Countess Ficquelmont», адресованное графине Д. Ф. Фикельмон — жене австрийского посла, внучке М. И. Кутузова: «In desert blush’d a rose, its bloom // So sweetly bright: to desert smiled; // Thus are by thee, my heavy gloom,// And broken heart from pain e’er wiled. // Let, oh let heaven smile on thee // Still more beloved, and still more charming, // Be ever bless’d, — but ever be // The angel all my woes beguiling»9. По признанию Д. Барратта, англоязычное послание Козлова в целом можно признать неудачным, ибо оно свидетельствовало о недостаточном знании поэтом английского языка, выразившемся в пропусках определенных артиклей, использовании нелепых инверсий10. Д. Ф. Фикельмон посвящено также стихотворение Козлова «Сон» (1831), воспроизводящее отдельные эпизоды из «Божественной комедии» Данте (причем особенно удачно — сцену встречи с Франческой да Римини) и открывающееся эпиграфом из Байрона: «A change came o’er the spirit of my dream» («Мое сновиденье переменилось»).

По справедливому замечанию Н. В. Гоголя, Козлов был «гармоническим поэтом», творчеству которого оказались свойственны «какие-то дотоле не слышанные, музыкально-сердечные звуки»11. Появлению нюансов, придававших оригинальное звучание художественным текстам, во многом способствовала незаурядность личности автора, находившего в сокровищнице мировой литературы привлекательные для творческого воплощения мотивы и образы. Козлова-переводчика характеризовали свободное и одновременно чуткое отношение к авторским оригиналам, умение мастерски передать тональность текста, оттенки чувств и настроений переводимого поэта. Незаурядная эрудиция позволяла Козлову обращаться не только к английской, но и к испанской, итальянской, французской, немецкой, польской литературам, переводить Данте, Ф. Петрарку, Л. Ариосто, Т. Тассо, Ш. Мильвуа, А. Шенье, А. Мицкевича и многих других. Творчество Козлова, вступая в диалог с предшественниками, становилось значимым явлением не только русского, но и в целом европейского романтизма.