Традиции классического французского натурализма в русской литературе конца XIX - начала XX в

Словарь иностранных слов. М, 1954

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977

Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2003

Folklore und erfundene Volkstanze // Literaturen. 2002. № 5. S.21- 29.

Schnell R. Geschichte der deutschsprachigen Literatur sell 1945. Stuttgart, Weimar: J.B. Metzler, 1993.

H.H.Вихорева (Тверь) ТРАДИЦИИ КЛАССИЧЕСКОГО ФРАНЦУЗСКОГО НАТУРАЛИЗМА

В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX В.

Французский натурализм явился реакцией (протестом) относительно романтизма и бальзаковского реализма, в то время как русские натуралистические опусы не были оппозицией русской (и мировой) литературной традиции. Критики относили к натуралистическим неудавшиеся

романы разных направлений, огульно ругая их и не особенно различая по типу творчества, то есть натуралистический роман понимался как плохой реалистический. В.И.Кулешов указал на описательность и отсутствие обобщений (как недостатки) в текстах Д.Григоровича («Петербургские шарманщики»), Е.Гребенки («Петербургская сторона»), В.Даля, Н.А. Некрасова и А.Я.Панаевой («Три страны света», «Мертвое озеро»), которые «так и остались натуралистическими, склеенными из отдельных сцен, очерков, вставных кусков».

На наш взгляд, к середине XIX в. натуралистические тенденции на русской почве оформились в принципы творчества, которые не были слишком далеки от реализма, но являлись самостоятельным, актуальным эстетическим явлением. Не прижились они в первозданном виде («классического» натурализма Золя) на русском материале в силу отечественного менталитета. Метод Золя предполагал культ «естества», статичность и дескриптивность, бесхарактерность героя и «остраненность» автора, слабый сюжет и отсутствие политических лозунгов. Россия не оценила жанровые новации натуралистической поэтики, продолжая считать романической нормой повествовательность и динамику сюжета, типизацию и идейность героя, столкновения характеров (точнее, типов характеров) и резюме автора.

Л.А.Иезуитова отмечает: «Сложность русского натурализма состоит в том, что русская литература последней трети XIX и начала XX в., не создав теории натурализма и борясь с эмпиризмом, приземленностью и грубой натуралистичностью, по существу решала «натуралистические задачи» (выражение Золя): от показа героя, идущего путем личного самосознания и путем сознания себя в мире, реализм приходит к изображению героя, в котором растворен и действует природный, исторический и социальный мир; от создания фабульного сюжета литература переходит к создания сюжета бесфабульного, имитирующего шествие самого бытия...» [Иезуитова 1984: 237238].

Натуралистическая поэтика, на наш взгляд, стала достаточно самостоятельной во второй половине XIX в. Она проявлялась и в малых жанровых формах («физиологические очерки» 30-40-х близки очеркам 18901900-х), и в крупных (роман, основной жанр столетия, перерождался, переживал кризис, но не умирал). Теория и практика французской школы натурализма Э.Золя активизировала развитие русской литературы последней трети XIX в. Е.Б.Тагер указывает на то, что литература переняла поэтику «уловления множества деталей, воспроизведения дробной целостности «среды», как это делали импрессионисты; продолжили жизнь образы улицы, людской массы. Причем, по замечанию исследователя, изображение среды имело не меньшее значение, чем реализация в романе принципа биологического детерминизма (фактора наследственности), потому что сам Золя ставил эти два фактора рядом.

В 70-е гг. натуралистические «настроения» проявляются в русской литературе как отголоски манифестов братьев Гонкур и Э.Золя. «Вестник Европы» публикует их наряду с образчиками жанра натуралистического романа. Роман остается ведущим жанром во второй половине века, хотя на русской почве натуралистический извод романа представлен слабо. В основном, русский натурализм ориентируется на Золя как учителя, можно сказатв, подражает, но «размывается» политическими/идеологическими течениями (в связи буржуазно-демократической революцией). П.Д.Боборыкин, И.Н.Потапенко, А.В.Амфитеатров, Вас.И. и В.И.Немирович-Данченко, А.ФЛисемский, Д.Н.Мамин-Сибиряк, НМорской (Н.К.Лебедев) и др. так или иначе следуют традициям создателя «Ругон-Маккаров».

Эстетические постулаты натурализма преломлялисв на русской кулвтурной почве, с одной стороны, крайним «фотографизмом», или грубым физиологизмом, с другой стороны, «ино-/неореализмом». Золяистские тенденции не могли не отозватвся на русской почве, потому что общественные настроения 60-х гг. были обусловлены демократическим движением, в том числе в литературе. В 70-х продолжилосв «уяснение народного взгляда на мир, оценка происходящего с точки зрения народных интересов, постижение нравственных основ народного миросозерцания, проникновение в особенности эстетики народного творчества, освоение богатств народной мысли и языка, стремление создатв литературу, необходимую для народа...» [Соколов 1982: 559]. Эстетические воззрения эпохи формировалисв также и под воздействием естественнонаучного прогресса 60-80-х гг.: Европу всколыхнули работы физиологов Ч.Дарвина, К.Бернара, Россию - И.Сеченова и др.

«Русские писатели исполвзовали успехи естествознания, ибо были детерминистами, но одновременно они волвно или неволвно вступили в полемику с натурализмом, так как в центре их внимания остро стоял вопрос о личной вине человека, о его совести и нравственной ответственности; в поисках решений они прежде всего обращалисв к человеку, наделенному индивидуалвной волей», - справедливо замечает А.Б.Муратов [Муратов 1983:57-58].

Тема биологического (наследственного) детерминизма развивается в романах «Горное Гнездо» (1884), «Приваловские миллионы») 1883) Д.Н.Мамина-Сибиряка. Дескриптивная топика, «поэзия распада» ярко проявляют «классическую» натуралистическую традицию (дом Приваловых в Узле, ирбитская ярмарка). Подчас «шаблонноств» текста выдает стремление русского автора вторитв мэтру-французу в досконалвной точности описания, обезличивании героя, но грешит против беспристрастности выпадами в адрес капиталистов.

Сходство поэтики романов Мамина с «классической» натуралистической не толвко во внимании к наследственному фактору. Ярко выражены у сибирского автора замкнутые миры, как и у Золя. Кроме того, антиномия «богатство - бедноств», склонноств к утопии, отношения «человек - общество» строятся в текстах русского автора по канонам французского натуралиста [Дергачев 1976: 70].

Современники отмечали «бледноств» крупных произведений писателей натуралистического направления. Связано это, вероятно, с тем, что отголоски золяистского влияния привели к утрированию описателвного начала и ослаблению повествователвного, что было чуждо русской литературе.

Беллетристическая основа текста, повышенное внимание к «мелочам», исполвзование стереотипных жанровых моделей с откровенным комическим эффектом как тенденция антиромана французской школы - все это позволило сторонникам «теории малых дел» продолжатв работатв над романическим жанром вопреки мнению коллег.

Тексты Потапенко, Амфитеатрова и их коллег по творческому цеху были подробно-точны в описании, Морского и Немировича-Данченко критики обвиняли в низменном вкусе, рабском подражании Золя и даже безнравственности. П.Д .Боборыкин, интересы которого сводилисв к социальнобытовой стороне жизни, соединял в своем творчестве эстетический кодекс школы Золя и традиции отечественной «натуральной школы», хотя сам отрицал это. Как писали критики, он воссоздавал «выражение» лица, а не «тип» лица. Обилие беллетристических (или беллетризованных) текстов - это не что иное, как «счет, предъявленный Боборыкиным русской литературе, счет в «неполноте охвата действителъности» [Чупринин 1993: 17], оплачиваемый им всю жизнъ. Именно эта погоня за неописанными фактами (их предвосхищение) не позволила писателю пойти вглубъ формы, да и содержания.

В романе «Китай-город» наследственный детерминизм проявляется в перекличке бед разных поколений. Родственники неисчислимой дальности встречаются, чтобы мотивироватъ события и поступки друг друга. Таисия Валентиновна Долгушина тяготится семейными проблемами: матъ близка к параличу и находится в зависимости от морфия (почти безумна), отец, в прошлом генерал, не годен даже в приказчики на фабрику, семъя находится на содержании, брат - игрок и транжира... Стремление девушки - вырваться из дома и игратъ в театре. Но нужно поступитъся дворянскими нормами. Тася становится чтицей у купчихи Анны Серафимовны Станицыной, встречает в ее доме молодого купца Рубцова (родственника Станицыной) и смиряется с мыслью о браке и покровителъстве его над собой.

Мотив утоления плоти действует в романе Боборыкина по-разному. Скажем, сцены обедов и ужинов вносят новый оттенок в «срез» действительности. Чревоугодие оказывается не только успокаивающим (усыпляющим бдительность, как совесть Жервезы в «Западне» Золя) процессом. Именно за столом выявляются конфликты между трапезничающими; Станицына за ужином понимает, что Палтусов к ней холоден, а дворяне ничем не лучше нее, купчихи; за обедом Палтусов разочаровывается в Марье Орестовне Петовой и решает держаться ее мужа -Евлампия Григорьевича; за обедом у тетки Станициной обнаруживаются даже социальные пороки.

Физиологизм как основа образов романического жанра подчеркивается не только сценами пиршеств. Писатель продолжает традицию Золя, допустившего читателя до смертного одра героини. П.Д.Боборыкин «приглашает» в спальню Петовой, умирающей от карбункула в груди, или рака [Боборыкин 1960: 372 ] Предопределенность («все под богом-с» [Боборыкин 1960:   176]), бессмысленность существования остаются лейтмотивом сцен ухода из жизни. Умирающая понимает нужду слабоумного (еще одна патология) брата Леденщикова в ее завещании, она продолжает напутствовать мужа, которого измучила своими капризами и требованиями при жизни, надеется облагодетельствовать общество своим наследством, доказать Палтусову свое превосходство в благородстве. Однако умирает просто, как все.

Дескриптивные стратегии, сменяющие нарративность романа, в русском натуралистическом направлении продолжают новации золяистской традиции. Описание архитектуры Москвы, убранства домов, калейдоскоп платьев, украшений, нюансы запахов дополняют мозаику натуралистического романа. «Китай-город» - один из многих типичных представителей жанрового (вернее, «антижанрового») наследия русской литературы последней трети XIX в., учитывавшей опыт отечественных и зарубежных новаторов. Образы в нем лишены «истории», характера и морали, они статичны. В тексте нет динамики, сюжет «застыл»: нет столкновения или развития характеров (да и оных нет).

Итак, философские взгляды, эстетическое мировоззрение русских писателей второй половины XIX в. формировались в условиях «многоголоеицы» литературных течений, антижанровые тенденции в русской литературе конца XIX в. были обусловлены, скорее всего, «автоматизацией» романного жанра, натуралистическая поэтика же явилась формальным манифестом русских писателей того периода.