Традиционные представления бурят о птицах

Орнитоморфные образы представлены в различных областях бурятской культуры. Они прослеживаются в воззрениях о пространстве и времени, болезнях и т.д. Их связывают с тотемными прародителями, различными мифическими персонажами и др. Образы птиц включены в бурятскую семейно-родовую обрядность, например, в обряды жизненного цикла. Данную тему затрагивали в своих работах дореволюционные и советские этнографы [Хангалов, 1959, 1960; Потанин, 2005; Баторов, 1927; Галданова, 1987], но, к сожалению, в бурятской этнографии образ птицы о стается малоизученным. Цель настоящего исследования – выявить и охарактеризовать традиционные представления бурят о птицах.

Исследование базируется на литературных, музейных, архивных и полевых данных. Основными являются фольклорные материалы, собранные М.Н. Хангаловым, Г.Н. Потаниным, Ц.Ж. Жамцарано. Источником лингвистических данных послужил академический словарь «Буряад-ород толи» [2010]; в нем содержатся орнитонимы на бурятском языке, названия органов птиц и др. Исследование проводится на основе структурно-семиотического метода.

Общая характеристика орнитоморфных представлений бурят

На территории, прилегающей к оз. Байкал, за последние три столетия зарегистрированы птицы 363 видов [Байкал..., 2009, с. 147]. Далеко не всем из них даны названия на бурятском языке. Очевидно, что птицы, получившие такие названия, для бурят имели сакральное или промысловое значение.

Буряты вычленяли птиц из животного мира по виду рождения – у шаманистов он назывался яhан тyрэл ‘костяное рождение’ [Хангалов, 1959, с. 219], у буддистов – yндэгэнhоо тyрэхэ ‘рождение через яйцо’.

В бурятской лексике содержатся слова и словосочетания, передающие морфологические признаки птиц: шубуунай хоншоор ‘клюв’, yдэ ( н ) ‘перо’, yрбээлгэ ‘хвостовое перо’, жэбэр ‘маховые перья’, hодо ( н ) ‘маховые крылья’, yдэ дали , дали , жэгуур ‘крылья’, эреэ маряан yдэн ‘пестрое оперение’, yдэрхэг hyyл ‘перистый хвост’ [Буряад-ород толи..., 2010, т. 1, с. 255, 361, 362; т. 2, с. 326, 444, 557, 621]. Эти признаки нашли отражение в названиях класса птиц: дали жэгyyртэ шубуун ‘крылатые птицы’, жэгyyртэн ‘пернатые’. Любопытно, что по такому признаку, как наличие хвоста буряты объединяли птиц и зверей в одну общность – hyyлтэн ‘хвостатые ’. В самом классе птиц они выделяли группы, например, мяхаша шубууд ‘хищные птицы’, букв. ‘птицы, любящие мясо’; нугаhа загаhад ‘водоплавающая дичь’.

В отличие от ряда других этносов, у бурят в народной классификации животных не определено место летучей мыши – представителя отряда рукокрылых, приспособленных к полету. Буряты полагали, что летучая мышь не подчиняется ни одному из царей животного мира [Хангалов, 1960, т. 3, с. 23]. Данное представление нашло отражение в сюжете некоторых фольклорных произведений, например, следующей сказки: «В царя выбрали орла и стали подчинять ему всех птиц. Летучая мышь (урмуше) отказалась подчиняться, сказав, что хотя у нее и есть крылья, но есть и зубы. Когда же мыши стали избирать своего царя и избрали Цаган Амын Хулугуну, летучая мышь сказала, что она не мышь: у нее есть крылья. За это птицы и мыши присудили ее летать только ночью, а не днем» [Потанин, 2005, с. 174]. Согласно приведенному фрагменту, буряты, подобно славянским и прибалтийско-финским народам, рассматривали нетопыря как ночную птицу [Гура, 1997, с. 603; Винокурова, 2007, с. 18]. Лексический материал указывает на то, что летучую мышь сближали с бабочками: наряду с номинацией yрэмшоо ‘летучая мышь’ использовалось название hарьhан эрбээхэй ‘игривая бабочка’. Хотя последнее определение не совсем согласуется с выделением класса насекомых на основе морфологии как «очень маленьких».

Локус, с которым прежде всего связывали птиц, – небо. По традиционным представлениям бурят, оно делится на западную и восточную части, которые в соответствии с обитавшими там небожителями имеют противоположные качества. Одни птицы подчинялись воле западных (белых) тэнгэринyyд ‘небожителей’, а другие – восточных (черных). Внешне это членение проявлялось в расцветке оперения пернатых, в первую очередь в преобладании в ней контрастных цветов – черного и белого, например, черное оперение ворона было показателем его принадлежности к черному заяан ‘духу-покровителю’, и наоборот, белый цвет перьев лебедя связывал его со светлыми силами. Конечно, наделение птиц положительной или отрицательной коннотацией зависело главным образом от восприятия их как вредных или безвредных и полезных для бурят, их хозяйства. Заметим, что к числу положительных относились птицы, являвшиеся тотемами отдельных этнических сообществ.

Одним из критериев деления птиц была их пригодность для употребления в пищу. Буряты избегали употреблять в пищу мясо птиц ястребиного, соколиного и вранового семейств. Основными добываемыми птицами были водоплавающие и боровая дичь.

Буряты верили, что птицы имеют своего царя. В приведенной выше сказке им оказался орел, это указывает на универсальность данного воззрения: у тюрко-монгольских, славянских и других народов орел считался царственной птицей [Бурнаков, 2010, с. 157; Гура, 1997, с. 610]. Властелином птиц называли мифического персонажа Хан Хэрдэг шубуун ‘птица Хан Гаруди’, который имеет индуистско-буддийские корни. Его появление в мифологии бурят, вероятно, связано с раннесредневековыми контактами между этносами Южной Сибири, а также принятием некоторыми из них в XVII–XIX вв. тибетского буддизма.

Буряты обращали внимание на мелодичность звуков, издаваемых птицами, и выделяли категорию дууша шубууд ‘певчих птиц’. Кроме того, существовал круг птиц, чьи голоса у бурят считались особенно привлекательными; об этом свидетельствует наличие в их языке соответствующих выражений: шаханаа ( н ) ‘стрекотание (сороки)’, ‘ласково звучать (о куковании кукушки)’, ойн дууша шубуухай ‘лесная певчая птичка’ и т.д.

В антропонимике бурят имеются имена, омонимичные названиям птиц: Бyрхyyт ‘орел’, Галуун ‘гусь’, Нугаhан ‘утка’, Харсага ‘ястреб’, Хэрээ ‘ворон’, Турлааг ‘ворона’, Хyхэй ‘кукушка’ [Митрошки-на, 1987, с. 82–83]. Как и другие «обманные имена», они, согласно традиционным представлениям, защищали ребенка от посягательств нечистой силы.

Образы птиц в мифологии, фольклоре и обрядности бурят

Среди водоплавающих птиц буряты выделяли лебедя; следы его культа фиксируются у целого ряда этнических сообществ – хори-бурят, хонгодоров и др. Хон-годоры, считая лебедя тотемным животным, не охотились на него и совершали ритуальное окропление молоком пролетающей птицы. Однако у некоторых групп бурят было разрешено убийство этой птицы в обрядовых целях. За убитого лебедя охотнику обязаны были отдать любого коня, причем такую добычу старались скорее выменять друг у друга; это происходило многократно, пока туша не испортится [Т.С. (Савенков Тимофей), 1925, с. 16]. Вероятно, лебедь ассоциировался с небесной благодатью, к которой стремились буряты. По данным М.Н. Хангалова, буряты испытывали страх перед лебедями, потому что верили – эти птицы имеют небесного покровителя [1960, т. 3, с. 37]. Более того, согласно сказкам и легендам, лебеди с красными лапами являлись дочерями неба [Потанин, 2005, с. 25], которые могли оборачиваться земными женщинами. В бурятской сказочной традиции с образом лебедя ассоциировалась, в частности, грациозная женская походка: «красавица ханша как птица лебедь похаживает, да так плавно и легко ступает, что цветы и травы за ней поднимаются» [Бурятские волшебные сказки, 1993, с. 42–47].

Образ лебедя запечатлен на культовых предметах бурят. Показательно, что на таком атрибуте хори-бу- рятского шамана, как бубен хэсэ имелись металлические подвески с изображением этой птицы [Гал-данова, 1987, с. 41]. Пара медных фигурок летящих лебедей (самец и самка) украшает шаманское одеяние агинских бурят, которое хранится в Российском этнографическом музее (РЭМ, № 783–39). Очевидно, в путешествиях шамана лебеди были его духами-помощниками.

С оборотниче ством народ связывал и другого представителя водоплавающих птиц – гуся ( галуун , тураг шубуун ‘серый гусь’ ( Anser anser )). Так, было распространено представление о том, что тарасинские ахануты (духи известных шаманов) при жизни умели превращаться в гусей [Хангалов, 1959, т. 2, с. 180]. Янгуты называли гуся своим мифическим предком. Эти буряты проводили сезонные обряды жертвоприношения: весной они были посвящены прилету гусей, а осенью – их отлету [Манжигеев, 1960, с. 79].

Образ другой водоплавающей птицы – утки – увязывается с космогонической идеей. Согласно мифу, ангир ‘турпан’ ( Melanitta fusca ) ныряет в первородный океан по просьбе демиурга Сомбол-бурхана и в клюве приносит комок черной земли, а в лапах – красную глину, из которых творец создает сушу [Хангалов, 1960, т. 3, с. 7]. Обращает на себя внимание бытование у бурят легенды о хун-нугаhан ‘человеке-утке’, разумном существе: «утка-мужчина очень похожа на человека... Утка-женщина похожа на женщину: на голове будто шапка, две косы, ожерелье и шуба» [Там же, с. 378]. Данный образ, вероятно, не случаен и может быть отголоском древнего локального культа утки. Между тем утка в традиционных воззрениях бурят несет и отрицательную коннотацию. Плохой приметой считалось гнездование утки в летнике до переселения туда семьи из зимника [Потанин, 2005, с. 133]. Было распространено представление о том, что турпан съедает своих птенцов [Хангалов, 1960, т. 3, с. 28–29]. Приведенные примеры свидетельствуют об амбивалентности образа утки в культуре бурят.

Образ журавля слабо выражен в мировоззрении этноса, но очевидно, что данная птица воспринималась положительно. У бурят существовали запреты на убийство журавля и употребление в пищу его мяса. Считалось, что хара тохорюун ‘черный журавль’ ( Grus monacha ) имеет небесных покровителей [Там же, с. 71]. В сказках журавль выступает конкурентом орла в борьбе за место царя птиц, но проявленный им гнев по отношению к перепелке, выступившей против его кандидатуры, вызывает осуждение собрания птиц [Подгорбунский, 1915, с. 92]. Мифологические представления о журавле, не ставшем царственной птицей, известны у ряда тюркских народов Сибири [Потанин, 2005, с. 185].

Утверждать, что журавль у бурят являлся тотемным животным, нет оснований. Правда, в одной пу- бликации приводится обращение аларских бурят к онгону Боронхи с упоминанием журавля в качестве тотема [Баторов, Хороших, 1926, с. 56–57], но, скорее всего, в ней допущена ошибка: в тексте предком хори-бурят наряду с лебедем названа птица цэн-шубуун, будто бы являвшаяся стерхом, хотя должна быть указана сэн шубуун ‘лебедица’.

В Юго-Восточной Сибири обитают два вида ласточек – деревенская ( Hirundo rustica ) и береговая ( Riparia riparia ). В традиционных представлениях бурят ласточки принадлежат к положительным птицам. Свидетельством этого является сюжет сказки «Ласточка и овод»: ласточка спасает людей от опасно сти – узнав, что огромный овод признал самой вкусной кровь человека, она летит сообщить об этом владыке подземного мира Эрлен Номон-хану [Бурятские народные сказки..., 2000, с. 91–93]. Заметим, что данный сюжет с небольшими вариациями встречается в фольклоре других тюрко-монгольских народов (напр., у дербетов: [Потанин, 2005, с. 183]).

Хорошим знаком считалось, если ласточка свила гнездо в срубной юрте или на скотном дворе (Полевые материалы автора (ПМА)). Народная традиция запрещала убивать такую птицу и разорять ее гнездо [Хан-галов, 1960, т. 3, с. 72]. Ласточка рассматривалась как носительница божественной благодати. Это нашло отражение в примете: если ласточка прилетит, то в семье всегда будет курунга. Молочный продукт курунга относился к «белой», или сакральной, пище и символизировал хэшэг ‘счастье’ семьи, его нельзя было давать другим людям, иначе, как полагали, уйдет семейное благополучие. Дурной приметой считалось, если ласточка выбрасывала птенца из гнезда [Потанин, 2005, с. 133]. Такое поведение птицы было признаком грозящей беды, нависшей над семьей (ПМА).

Размытым выглядит образ голубя, представленного в природе Юго-Восточной Сибири двумя видами – сизым ( Columba livia ) и большой горлицей ( Streptopelia orientalis ). На его небесную семантику указывает одно из названий птицы – бурханай шубуун ‘божья птица’. Оно отражало древние религиозные воззрения предбайкальских бурят и не связано с процессом христианизации. Такое название носил один из родов нижнеудинских бурят [Буряты, 2004, с. 50]. Кроме того, по материалам, собранным М.Н. Хангаловым, одним из прародителей рода Ики-нат балаганских бурят считается птица Гули эхэ [1960, т. 3, с. 377] ( досл. пер. ‘Голубица мать’). Согласно народным суждениям, голубь был девушкой-сиротой, с которой жестоко обращалась жена брата; бог пожалел ее и превратил в птицу туутэй шубуун ‘горлицу’ [Там же, с. 29].

Среди дневных хищных птиц буряты особо почитали орла (ехэ шубуун, харабсар, бyргэд). В природе Байкальского региона встречаются различные виды птиц из семейства ястребиных. Для большинства из них имеются орнитонимы на бурятском языке: талын бyргэд, тад шубуун ‘степной орел’, далайн бyргэд ‘орлан’, тарбажа ‘лесной орел’, хабтар бyргэд ‘орел-могильник’, тас шубуун ‘ягнятник’, сагаан hyyлтэй бyргэд ‘орлан-белохвост’. Уважительное отношение бурят к образу орла передают используемые в народе фразеологизмы: бyргэд хараса ‘орлиный взгляд’; бyргэд зориг ‘орлиная отвага’. Восхищение большими размерами, размахом крыльев, высотой и быстротой полета птицы, а также ее бесстрашием в схватке получило отражение в одной из ее имен – ехэ шубуун ‘великая птица’. Такое название орла связано с восприятием его как птицы, обладающей необыкновенной, сакральной силой.

Анализ материалов М.Н. Хангалова [Там же, с. 30–31] и П.П. Баторова [1927, с. 79] показал, что у одной части бурят сложился культ орла (точнее орлана-белохвоста ( Haliaeetus albicilla )), а у другой – эта хищная птица была почитаемой. Местом зарождения культа орла считается о-в Ольхон: согласно легенде, орел был человеком, сыном мифического хозяина Ольхона Шубуун-нойона ‘Птицы-господина’, но, съев падаль, он не смог более принимать человеческий облик; от него произошли ольхонские орланы-белохвосты. Как видим, с данной птицей буряты связывали идею оборотничества. Примером оборотничества является превращение темно-серого орла в мифического героя Гэсэра.

Орел был тотемом, его запрещалось убивать. Считается, что всякого, кто поднимет руку на эту птицу, жестоко покарает дух-хозяин Ольхона. Последнего буряты отно сили к 13 северным нойонам, в ноёhи суглаан ‘собрании духов предводителей племен’ он выполнял роль главного судьи [Шаманские поверия..., 1890, с. 17] и почитался как божество-покровитель семьи [Жамцарано, 2001, с. 93]. По представлениям верхоленских бурят, у Шубуун-нойона было три сына-орла: Хара эрээн бyргэд ‘Черно-пестрый орел’, Шара эрээн бyргэд ‘Желто-пестрый орел’, Гал шара бyргэд ‘Огненно-желтый орел’. Ежегодно им посвящали семейные жертвоприношения, при этом приглашенный шаман «клекотал, подражая орлам... молился, прося защиты и покровительства домохозяину» [Там же, с. 328]. Любопытно, что всем перечисленным выше персонажам приносили в жертву, помимо полагающихся домашних животных, боровую дичь – рябчика и тетерева-косача [Там же, с. 336]. В источнике XVIII в. говорится, что буряты, если «орел... пролетит над их юртой... приносят ему молоко в жертву, чай или то, что в данный момент случится под руками, причем они танцуют вокруг, прыгают и скачут» (цит. по: [Зиннер, 1968, с. 193]).

К упомянутым 13 северным нойонам принадлежал Хан Хото баабай ‘Царь Хото отец’, который тоже обладал способностью оборачиваться орлом [Нацов, 1995, с. 80]. Стоит добавить, что слово хото в имени данного персонажа находит аналогию в якутском языке: хотой ‘орел’ [Галданова, 1987, с. 37].

Почитание орла у бурят, по мнению Г.Р. Галда-новой, связано с солнечным культом [Там же, с. 37]. Нельзя не отметить, что образы орла и коня, также относящегося к солнечному культу, в представлениях бурят имеют черты сходства. Звуки, издаваемые орлом и лошадью, передаются в бурятском языке одним словом – инсагаалга ‘ржание, клекот’ [Буряад-ород толи, 2010, т. 1, с. 447]. Этих животных объединяет борьба с одним врагом – змеей, хтоническим существом. Правда, в бурятских мифах и сказках место орла в этом противостоянии нередко занимает мифическая птица Гаруди. Судя по шаманскому фольклору, орел может уничтожать и других представителей змееобразных, например, червя [Шаманские поверия..., 1890, с. 16]. Орел, как и конь, служит светлым силам. Кстати, в пантеоне божеств упоминается Хан Бургэд тэнгри ‘Царь Орел небожитель’, олицетворявший дневное светило. Оба животных выполняли функцию проводников из Среднего мира в другие миры.

В бурятских мифах и сказках носителем признаков коня и птицы выступает далитан морин ‘крылатый конь’, который переносит культурного героя на большие расстояния. По воззрениям бурят, крылатого коня имеет глава западных небожителей, божество света Хормуста, на нем он якобы объезжает небесный свод.

В древности населением Прибайкалья орел отождествлялся с небом. По мнению А.П. Окладникова, в фигуре парящего орла на петроглифах Забайкалья воплощен образ носителя светлой небесной силы, залога плодородия и счастья [Окладников, Запорожская, 1970, ч. 2, с. 122–123].

Образ орла – ключевой в бурятском шаманизме. Первым шаманом, согласно традиционным воззрениям, был орел, передавший свой дар земной женщине [Хангалов, 1959, т. 2, с. 130]. Неслучайно у бурят существовало представление о том, что человек, испробовавший мясо животного, убитого орлом, становится шаманом. Такое мясо могли есть только мужчины. Женщинам строго запрещалось не только пробовать его, но даже приближаться к туше животного, дабы не осквернить божество, которое, как считалось, приняло облик орла. Шаман, по народным воззрениям, может превратиться в орла, чтобы отправиться в путешествие, например, в иные миры или сражаться с другим шаманом. В шаманском костюме бурят нашла отражение связь с данной птицей, а вместе с ней – с сакральным небом и солнцем. Так, у предбайкаль-ских бурят шаман имел головной убор оргой, который делали из орлиной кожи, снятой вместе с крыльями [Там же, с. 183] (подобные шапки зафиксированы у хакасских шаманов [Бутанаев, 2006, с. 73]), у агин- ских бурят – нагрудное металлическое зеркало толи с изображением орла, символизирующего Хан Бургэд тэнгри (РЭМ, № 783-10). К семейным покровителям предбайкальские буряты причисляли Хан Хото баабай, в честь него совершали жертвоприношения. Отметим, что в традиционных воззрениях тюрков Сибири образ орла также связывался с культами Неба и Солнца [Бурнаков, 2010, с. 162].

Представления о других дневных хищных птицах у бурят крайне ограничены и касаются в основном ястреба и коршуна. На территории традиционного расселения бурят гнездятся хара шэхэтэй элеэ ‘черноухий коршун’ ( Milvus migrans lineatus ), а также булжа-муурай харсага ‘ястреб-перепелятник’ ( Accipiter nisus ) и хyрдэг , hойршо харсага , hоношо харсага ‘ястреб-тетеревятник’( Accipiter gentilis ). Отношение бурят к коршунам было преимущественно негативным. Однако считалось, что летом этим птицам покровительствуют духи-хозяева и в эту пору на них нельзя охотиться; на остальное время этот запрет не распространялся [Хангалов, 1960, т. 3, с. 37]. Буряты воспринимали коршуна как зловещую птицу. В народе закрепилась примета: когда кричит коршун – будет дождь и продолжительное несчастье [Там же, с. 74]. Люди верили, что злой дух мог обрести облик этой птицы [Гомбоев, 1864, с. 58]. Согласно традиционным представлениям, некоторые шаманы могут оборачиваться в эту хищную птицу для своих путешествий [Шаманские поверия..., 1890, с. 9]. Коршун упоминался в шаманских призываниях предбайкальских бурят.

Бурят восхищали физические каче ства ястреба. Это подтверждают следующие эпитеты: харсага солбон хyхы ‘подвижная и ловкая, как ястреб, кукушка’, харсага боро морин ‘быстрый, как ястреб, серый конь’; харсага таhартай ‘с ястребиным взглядом’. В сказках в ястреба превращаются не только герои, но и их антиподы (мангадхаи). Вероятно, это показатель амбивалентности данной птицы в представлениях бурят. Важное место ей отводилось в ритуальной практике шамана. Считалось, что некоторые шаманы принимают облик ястреба в мистической схватке с враждебным шаманом [Жамцарано].

В лексике бурят содержатся орнитонимы, относимые к туун турлааг ‘врановым’: туун , алаг туун ‘ альпийская галка’ ( Pyrrhocorax graculus ), yбсyy сагаан турлааг ‘галка белогрудая’ ( Coloeus dauuricus ), алаг шаазгай ‘обыкновенная сорока’ ( Pica pica ), итаг шаазгай ‘сойка’ ( Garrulus glandarius ), онголо ‘кедровка’ ( Nucifraga caryocatactes ), турлааг ‘ворон обыкновенный’ ( Corvus corax kamtschaticus ), хара хирээ ‘черная ворона’( Corvus corone ). В представленческом комплексе бурят получили отражение образы таких птиц из семейства врановых, как ворон, сорока и галка.

В традиционном сознании бурят одним из первых существ, будто бы созданных «тысячей небесных бо- гов», наряду с лебедем был ворон [Жамцарано, 2001, с. 84]. Он воспринимался как священный персонаж, определяющий ритмы природы: «Черный ворон закаркал – Весна пришла» [Улигеры хори-бурят, 1988, с. 88]. Ворон считался сыном Ажирай Бyхэ, мифического духа-хозяина реки Лены, который входил в состав 13 северных нойонов. Поэтому в нем видели посланника черных восточных небожителей, имеющего собственного духа-покровителя; убийство ворона было под запретом [Хангалов, 1960, т. 3, с. 74]. В воззрениях бурят эта птица несла отрицательную коннотацию, что обусловливалось ее биологическими характеристиками – черное оперение, употребление в пищу падали, резкий крик. Принадлежность ворона к темному миру подчеркивается в мифологии. В частности, в эпосе «Алтан Шагай мэргэн» имеется такое выражение: «Черный ворон кричит, и желтая лисица лает» [Сказания бурят..., 1890, с. 17]. Дело в том, что лисицу называли «собакой Эрлена», которая была проводником в Нижний мир [Хангалов, 1960, т. 3, с. 69].

С образом ворона связаны представления о «вечной черной воде», будто бы дарующей этой птице бессмертие [Потанин, 2005, с. 348]. Такие воззрения известны и в традиции иных тюрко-монгольских народов [Бурнаков, 2010, с. 158].

К ворону обращались в шаманских призываниях. О сакральном значении этой птицы свидетельствует и один из элементов облачения бурятского шамана: шаманскую шапку малгай , надеваемую под железную корону, украшает залаа ‘кисточка’, к которой крепилось воронье перо (РЭМ, № 783–2).

Ворона в понимании бурят была плохой птицей: для нее характерен такой же набор морфологических признаков, как и для ворона. Ее выделял гортанный крик, который, как полагали, не предвещал ничего доброго. Считалось плохой приметой, если ворона садилась на крышу дома и громко каркала [Хангалов, 1960, т. 3, с. 74]. Однако ее крик мог оцениваться и как добрый знак: «Если же иным звуком прокричит, то обещает богатство» [Смолев, 1900, с. 28]. Вороне приписывали способности оборотня, например, в сказках в нее превращаются слуги мангадхая. У бурят данная птица ассоциировалась с таким человеческим пороком, как жадность: хэнтэй хун хирээ мэтэ ‘жадный подобен вороне’.

Бурятские суждения об упомянутых выше врано-вых в деталях соответствуют представлениям тюрков Сибири. Например, у тех и у других эти птицы наделяются хтоническими свойствами, в символике присутствует мотив вещей птицы, с вороном связана шаманская практика.

В мировоззрении бурят образ других врано-вых – сороки и галки – предстает как амбивалентный. В сказках бурят указывается, что вместилище души мангадхая находится в золотогрудой сороке. Плохим предзнаменованием считается, если сорока свила гнездо во дворе. Вера в то, что эта птица является предвестницей беды, получила отражение в легенде о переселении хоршитов из Западного Забайкалья в Монголию: данное племя, оценив появление сороки как предвестие прихода «людей с желтыми волосами и необычными воротниками», навсегда покинуло землю предков [Нацов, 1995, с. 10–11].

Сороке приписывали способность предсказывать события. Причем у разных групп бурят на этот счет были свои мнения. Так, предбайкальские буряты считали: «Если сорока у кого-нибудь на дворе стрекочет утром, это предвещает несчастье. Если сорока кричит вечером, это хорошо» [Хангалов, 1960, т. 3, с. 73]. У селенгинских монголов стрекотание сороки интерпретировалось иначе: «Если сорока стрекочет во дворе перед утром и вечером, то предвещает несчастье. Если сорока стрекочет днем и головой к юрте, то благополучие» [Смолев, 1900, с. 28]. Агинские буряты связывали с птицей приятные события: «Если сорока стрекочет рядом, то ожидает радостная встреча» [Жамцарано, 2001, с. 181]. Похожие представления о сороке как о птице, приносящей вести, зафиксированы у хакасов [Бурнаков, 2009, с. 431].

В преданиях бурят сорока выступает спасительницей матери основателя рода Нарат, которая оказалась в тайге на грани жизни и смерти [Хангалов, 1960, т. 3, с. 378]. В подобной роли она предстает и в легенде тункинских бурят о речке Зангясан [Дуброва, 1884, с. 30].

Традиционно в образе сороки с иронией подчеркивались особенности, обусловленные ее морфологическими признаками. Для примера приведем загадку о сороке: тээг-тээг ябадалтай, тэхэ hаарал гуталтай, алаг булаг дахатай, алтан урга шэрээhэтэй ‘ходит вприпрыжку, в шагреневых унтах, пестрой шубе, тащит за собой позолоченный шест’. В фольклоре бурят акцентировалось внимание на ее эгоистичном поведении, за которое было наказано все ее потомство.

Обладающая черным оперением галка воспринималась негативно, тем более что ее объединяет с вороной привычка питаться падалью. Галку наделяли способностью предвещать ненастье [Хангалов, 1960, т. 3, с. 73]. Ее считали полезной знахари. Для исцеления от бешенства они, сжигая перья альпийской галки, окуривали больного, в лечебных целях заставляли слушать ее крики [Потанин, 2005, с. 707].

В бурятской лексике имеются орнитонимы таких ночных хищных птиц, как филин, сова и сыч: шара шубуун ‘обыкновенный филин’ (Bubo bubo), буг, бэгсэргэ, уули, hyyхирдэг ‘ушастая сова’ (Asio otus), тажаа ‘полярная сова’ (Bubo scandiacus), бэгсэргэ, уули, буха шубуун ‘сыч мохноногий’ (Aegolius funereus). Среди перечисленных выше представителей семейства совиных положительный образ сложился только у филина. По поверьям бурят, эта птица защищала маленьких детей от ада анахай ‘нечистой силы’ [Хангалов, 1960, т. 3, с. 39–40]. Поэтому в семьях, где умирали младенцы, заводили птенца филина – т.н. шамана-филина, которого выбирали по следующим признакам: «смотрит не мигая, чего не могут делать другие птицы, имеет на голове два пучка перьев вроде рогов» [Чистохин, 1878, с. 232]. Птица жила вместе с ребенком и, как думали родственники малыша, оберегала его. Люди верили, что филин находится под покровительством «белых» – добрых – небожителей, и по этой причине посвящали ему, как орлу и лебедю, брызганье молоком [Потанин, 2005, с. 92]. Во время обряда поклонения онгонам у предбайкальских бурят было принято привязывать к шапке невесты перо филина, которое после окончания ритуала прятали в подголовник дэрэ [Жамцарано, 2001, с. 58], имевший сакральное назначение. Перо филина в данном случае символизировало защиту молодой семьи светлыми божествами.

По народным воззрениям, данная птица была вестником затяжной болезни: «Если филин по ночам садится во дворе и кричит, то быть больному на долгое время» [Смолев, 1900, с. 28].

Образ филина использовался в шаманской атрибутике бурят: у агинских бурят между рогами железной короны шамана прикрепляли перья филина (РЭМ, № 783-1).

Если филин рассматривался как посланник светлых сил Верхнего мира, то сова (точнее полярная сова), обитающая, как считали, не только на земле, но и в водной среде, относилась к Нижнему (темному) миру [Потанин, 2005, с. 184]. Тем не менее, сова являлась объектом почитания: к ней обращались в призываниях шаманы. Об отрицательном отношении к сове свидетельствует лексика бурят, в частности, одно из значений названия совы – буг ‘злой дух’. Г. Гом-боев указывал, что селенгинские монголы издревле причисляли сову к зловещим созданиям [1859, с. 250]. Однако можно допустить, что образ этой птицы имел амбивалентную коннотацию. Например, в сказаниях о сыне неба его чудесное зачатие происходит от небожителя, явившегося земной женщине в виде совы [Потанин, 2005, с. 674].

Мотив птицы-души в фольклоре бурят связан с образом перепелки ( бyдкэ ‘обыкновенный перепел’ ( Coturnix coturnix )). В сказке «Харасгай Мэр-гэн» души семи внуков злой старухи были заключены в семи перепелах [Бурятские волшебные сказки, 1993, с. 51–59]. В произведении «Храбрый Жэбжэ-нэй» душа представителя темных сил – мангадхая – была скрыта в 13 перепелах [Там же, с. 88–90]. Все это указывает на отрицательную коннотацию образа перепелки.

С кукушкой ( хyхы , хyбхyy ‘обыкновенная кукушка’ ( Cuculus canorus )) буряты связывали наступление теплого сезона: «Царь кукушка кукует – Наступило лето» [Улигеры хори-бурят, 1988, с. 88]. В народном календаре это нашло отражение в наименовании последнего весеннего месяца – хyхын дууна hара ‘месяц кукования, май’ [Жамцарано, 2001, с. 80]. В традиции тюрков Южной Сибири кукушка считалась также вестником приближающегося лета [Бурнаков, 2008, с. 305].

Данная птица негативно во спринималась бурятами. По преданию, в прежней жизни она была распутной женщиной, якобы за это ее наказал бог [Хан-галов, 1960, т. 3, с. 28]. В народе придумали образное название кукушки – хан хyхы ‘«царственная» кукушка (оттого, что не сама кормит птенца)’ [Буряад-ород толи..., 2010, т. 2, с. 393]. Ее считали предвестницей голодного времени: «Если кукушка сильно кукует, будет худой год» [Потанин, 2005, с. 133]. Предбайкаль-ские буряты обращали внимание на то, в какое время суток птица кукует: «Если кукушка кукует по ночам – скудный год, а в хороший год вовсе не кукует» [Жам-царано, 2001, с. 85].

К числу птиц, отрицательно воспринимаемых бурятами, относится бyбоолжэн ‘удод’ ( Upupa epops ). Нехорошим предзнаменованием для семьи считало сь гнездование этой птицы под крышей дома [Потанин, 2005, с. 133], как вариант, под полом. Полагали, что это может принести несчастье домочадцам [Жамца-рано, 2001, с. 250]. Полеты удода рядом с людскими постройками также попадали в разряд плохих примет [Хангалов, 1960, с. 73]. У бурят эта птица ассоциировалась с окончанием лета и наступлением осенних холодов; в народном календаре август называется месяцем удода.

Заключение

Изучение традиционных орнитоморфных представлений бурят позволило выявить круг почитаемых птиц. Некоторые из них – лебедь, гусь, утка, голубь, орел – считались тотемными предками и имели локальные культы. В народной культуре лебедю, журавлю, ласточке, голубю, орлу, филину соответствовала положительная коннотация, а коршуну, ворону(е), перепелке, кукушке, удоду – негативная, амбивалентная коннотация сложилась в отношении утки, ястреба, сороки и галки. С космогонической идеей буряты связывали утку и ворона. Популярным был сюжет превращения в птицу – лебедя, гуся и т.д. – человека или животного. Образы ряда птиц получили отражение в бурятской шаманской атрибутике и были инкорпорированы в мифоритуальную практику. На основе народных воззрений выделяются птицы (ворон, кукушка, удод), символизирующие ритмы природы. Представления о душе-птице буряты связывали с сорокой и перепелкой, считали таких птиц, как сорока, сова, удод, ворона и др. способными предсказывать грядущие события.

Традиционные представления бурят о ряде птиц близки к таковым других народов Южной Сибири и Центральной Азии, что свидетельствует как о наличии в бурятской мифологии универсальных и локальных сюжетов, так и об имевшихся в прошлом этнокультурных контактах.

Исследование проведено в рамках проекта НИР «Символ и знак в культуре народов Сибири: XVII–XXI вв.: актуализация и стратегии сохранения».