Трагическая смерть родственников как активный сценарный конструкт и его значение для суицидологической практики

Мы достаточно часто наблюдаем в средствах массовой информации скоропостижную, трагическую, насильственную смерть людей разного возраста, социального происхождения, вероисповедания, другой расовой принадлежности. Сообщения о террористических актах, авиакатастрофах, бессмысленных убийствах и политических преступлениях, предложенные нам «на завтрак» стали до такой степени обыденными, что многие давно превратили их в часть общего «шумового» фона. Нас интересует лишь отношение этих смертей к нам самим. Если же мы получаем информацию о смерти некоего абстрактного человека, то чаще легко дистанцируется от этого факта, вытесняя дан- ный пласт информации, лишь повторяя слова, которые требуют от нас нормы приличия: «Какой ужас!». Совсем другое дело, если данная трагическая смерть касается непосредственно нас самих.

Известно, что смерть близкого человека, особенно внезапная, неким образом способна деструктивно отражаться на всех родственниках погибшего, так как, минимум, «активирует» в них реакцию проживания утраты [1, 2], напоминая о конечности собственной жизни, заставляет произвести оценку уже прожитого отрезка, что, вероятно, является мощным фактором, запускающим формирование сценария жизни [3, 4], либо, «дорабатывая» его, внося существенные коррективы. Это, вероятно, способно приводить к искусственному «ускорению» ритма жизни, необдуманному и рискованному поведению, в целом увеличивая аутоагрессивную направленность личности. Эти реакции изучены и в той или иной мере предсказуемы [5]. Однако как точно влияет подобное знание на общий уровень аутоагрессии в долгосрочной перспективе до конца не изучено.

Цель исследования: изучить влияние наличия трагических смертей в роду на аутоагрессивный профиль потомства.

Материалы и методы.

Для получения ответов на поставленные вопросы нами обследовано 966 студентов. Из них 83,0% (n=802) на базе кафедры психиатрии ФГБОУ ВО «Рязанский государственный медицинский университет им. акад. И.П. Павлова» Минздрава России; 17,0% (n=164) на кафедре разработки и эксплуатации нефтяных и газовых месторождений ФГБОУ ВО «Тюменский индустриальный университет» (ТИУ). Сравнение полученных первичных данных из двух площадок исследования показало их однородность, что позволило в дальнейшем материал подвергнуть анализу в соответствии с поставленной целью работы.

Изначальный дизайн исследования подразумевал разделение общей группы респондентов на две крупные когорты по следующим признакам: знание о наличии трагических смертей в семье, соответственно группой контроля в данном случае были респонденты, не имеющие такового; и наличие в семье долгожителей (лиц старше 80-ти лет) – здесь соответственно группой контроля были лица, у которых в семье не было долгожителей.

Таким образом, в исследовании приняли участие 233 человека, имевших погибшего родственника (группа с трагической смертью родственников – ГТСР) и 733 – не имеющих (группа не имеющих трагически погибшего родственника – ГНТСР). Возраст в первой группе составил 20,94±0,19 года и 21,08±0,25

года для второй группы респондентов. Обследованные респонденты были сопоставимы по основным социально-демографическим показателям, единственным значимым различием в группах являлось наличие либо отсутствие знания о наличии трагической смерти в роду.

В качестве диагностического инструмента использовался опросник для выявления аутоагрессивных паттернов и их предикторов в прошлом и настоящем [5]. Для оценки показателей личностно-психологического профиля были использованы: тест преобладающих механизмов психологических защит (LSI) Плут-чека-Келлермана-Конте, тест Mini-Mult (сокращённый вариант MMPI), а также опросник для диагностики специфики переживания гнева State Anger Inventory – STAXI, а также тест-опросник «Шкала предписаний» [5].

Обработка данных и их статистический анализ проводились на базе программ: Microsoft Excel 2010 и STATISTICA 7.0. Применение статистических методов определения достоверности различий между изучаемыми группами также определялось характером распределения и типом исследуемых переменных. В случае нормального распределения признаков применялся t-критерий Стьюдента. В иных случаях применялись методы непараметрической статистики (использовались метод χ2, а также χ2 с поправкой Йетса). Нулевая гипотеза о сходстве двух групп по оцениваемому признаку отвергалась при уровне значимости р<0,05. Выборочные дескриптивные статистики представлены в виде M±m.

Результаты и обсуждение.

На первом этапе было оценено присутствие классических суицидальных феноменов в исследуемых группах, что отражено в таблице 1.

Представленные данные убедительно демонстрируют, что в группе ГТСР, по большинству показателей классической суицидальной активности значения, полученные нами в ходе исследования, превышают таковые в группе ГНТСР.

Таблица 1 отношении суицидальных паттернов (р<0,05)

Основные статистически значимые отличия в

Признак	ГТСР, n=233		ГНТСР, n=733		χ2	p
	n	%	n	%
Попытка суицида у респондента в анамнезе	23	9,9	38	5,2	6,57	0,0104
Наличие суицидальных мыслей в течение последних двух лет	43	18,5	86	11,7	6,90	0,0086
Наличие суицидальных мыслей в анамнезе	67	28,8	155	21,1	5,78	0,0162
Суицид родственника в анамнезе	40	17,2	58	7,9	16,61	0,0001

Таблица 2

Основные статистически значимые отличия в отношении предикторов аутоагрессии (р<0,05)

Признак	ГТСР, n=233		ГНТСР, n=733		χ2	Р
	n	%	n	%
Обращение за психиатрической помощью в анамнезе	12	5,2	16	2,2	5,53	0,0187
Длительное переживание чувства вины в анамнезе	98	42,1	232	31,7	8,52	0,0035
Частое ощущение одиночества в анамнезе	105	45,1	264	36,0	6,13	0,0133
Частота депрессивных реакций в анамнезе	126	54,1	328	44,7	6,18	0,0129
Переживание чувства безысходности в течение последних двух лет	91	39,0	205	28,0	10,23	0,0014
Переживание чувства безысходности в анамнезе	105	45,1	231	31,5	14,31	0,0002
Стыд тела в анамнезе	134	57,5	338	46,1	9,19	0,0024
Убежденность в наличии физического недостатка	61	26,2	135	18,4	6,59	0,0103
Наличие комплекса неполноценности в анамнезе	100	42,9	222	30,3	12,70	0,0004
Способность представить собственные похороны и горе родственников	128	54,9	338	46,1	5,51	0,0189
Угрызение совести в течение жизни	94	40,3	208	28,4	11,78	0,0006
Субъективная оценка себя, как повышено агрессивного	101	43,3	238	32,5	9,19	0,0024
Гибель родителя	26	11,2	18	2,5	30,80	0,00001
Общение с суицидентом ранее 2-х последних лет	32	13,7	57	7,8	7,50	0,0062
Общение с суицидентом в анамнезе	37	15,9	71	9,7	6,83	0,0090

При этом стоит отметить, что суицид родственника, предположительно, выступает не только в качестве «трагической смерти», знание о которой в дальнейшем будет передаваться из поколения в поколение, но и, вероятно, в виде провоцирующего фактора, что демонстрирует такой предиктор, как общение с суи-цидентом (p≤0,05). Здесь необходимо подчеркнуть, что трагические смерти родственников носили, преимущественно, несуицидальный характер.

Оценим теперь представленность наиболее значимых предикторов аутоагрессивного поведения в группах.

Основные статистически значимые отличия в отношении несуицидальных паттернов аутоагрессивного поведения (р<0,05)

Группа ГТСР характеризуется, в значительно большей степени, следующим комплексом суицидологических предикторов: обращение за психиатрической помощью, чувство вины, стыда, безысходности. Основные чувства, которые «ассоциированы» с знанием о наличии трагической смерти, это одиночество, длительно переживаемая вина, безысходность, от которой невозможно избавиться, чувство стыда и вины за происходящие события, угрызения совести, гетероагрессия. Всё это не только формируют общий депрессивный «фон», но и становятся стереотипными (привычными) в условиях стрессовых ситуаций [4, 7].

Таблица 3

Признак	ГТСР, n=233		ГНТСР, n=733		χ2	p
	n	%	n	%
Наличие хронических болезней	127	54,0	346	47,2	3,77	0,0521
Неоднократные операции в анамнезе	78	33,5	174	23,7	8,70	0,0032
Склонность к перееданию	134	57,5	329	44,9	11,29	0,0008
Увлечение опасными хобби в анамнезе	44	18,9	84	11,5	8,48	0,0036
Подверженность насилию в последние два года	11	4,7	12	1,6	7,23	0,0072
Братания в анамнезе	44	8,9	80	10,9	10,04	0,0015
Склонность к риску в анамнезе	65	27,9	148	20,2	6,11	0,0135
Обморожения в анамнезе	14	6,0	23	3,4	3,96	0,0467
Ожоги в анамнезе	43	18,5	85	11,6	7,24	0,0072

Таблица 4

Основные статистически значимые отличия в отношении личностно-психологических характеристик (р<0,05)

Признак	ГТСР, n=233	ГНТСР, n=733	Критерий Стьюдента	p
Послание «Не существуй»	16,67±0,423	14,96±0,23	3,64124	0,000286
Послание «Не принадлежи»	14,62±0,51	12,77±0,24	3,58017	0,000361
Послание «Не будь нормальным»	14,97±0,42	13,28±0,21	3,77559	0,000169
Послание «Не думай»	15,81±0,49	13,72±0,25	3,96435	0,000079
Шкала Mini-Mult Hs	4,16±0,18	3,52±0,088	3,45612	0,000572
Шкала Mini-Mult D	6,59±0,19	5,78±0,09	4,03380	0,000059
Шкала Mini-Mult Pa	3,68±0,14	3,16±0,074	3,35340	0,000829
Шкала Mini-Mult Pt	6,84±0,24	5,73±0,12	4,28285	0,000020
Шкала Mini-Mult Sch	6,46±0,25	5,21±0,12	4,71347	0,000003
Шкала Mini-Mult Ma	5,61±0,16	4,83±0,08	4,51635	0,000007
Защитный психологический механизм «Регрессия»	5,82±0,18	5,24±0,095	2,93918	0,003370
Защитный психологический механизм «Компенсация»	4,53±0,13	4,14±0,078	2,46236	0,013978
Защитный психологический механизм «Проекция»	8,43±0,19	7,90±0,11	2,37993	0,017512
Защитный психологический механизм «Замещение»	4,13±0,172	3,72±0,09	2,12724	0,033656
Шкала теста STAXI «Ax/In»	14,5±0,31	13,47±0,14	3,27633	0,001089

Перейдём к анализу представленности несуицидальных паттернов в группах, что отражено в табл 3. Видно, что несуицидальные аутоагрессивные паттерны поведения у респондентов ГТСР представлены не только соматическим направлением (наличие хронических болезней, операций, ожогов, обморожений), но так же рискованно-виктимным поведением. Респонденты изучаемой группы проявляют пренебрежительное отношение к своему телу, по сравнению с контрольной группой, хорошо согласуется с данными, приведенными в табл. 2 (высокая частота комплекса неполноценности, убеждённость в наличии физического недостатка).

В заключительной части работы рассмотрим значимые отличия в отношении личностных характеристик респондентов. Из представленных данных в табл. 4 видно, что по 11 «родительским посланиям» из 12 существующих (согласно теории транзакционного анализа) [6, 7], есть статистически значимые отличия в исследуемой группе по сравнению с группой контроля, демонстрирующие более высокие показатели в группе испытуемых.

Социально одобряемый «поиск смерти» в данной группе респондентов, так же, возможно, объяснить с точки зрения теории транзакционного анализа, как активацию послания «Не живи» в случае, если респондент стал оче- видцем гибели родственника, либо формированием и/или передачей сценарной матрицы в том случае, если родители рассказывали респонденту в то время, когда тот ещё был ребёнком, о трагической гибели одного из родственников [4, 7]. В подобных случаях повествование о погибшем может пойти в двух взаи-мопротивоположных направлениях, ведущих тем не менее к одному исходу. В первом случае, мама ругает ребёнка и сообщает ему, что он «будет как погибший…, похож на погибшего», который скончался, часто вследствие неправедного и невоздержанного образа жизни [8, 9]. В случае же второго варианта, мать (или отец) с гордостью повествует ребенку о трагической, но героической судьбе одного из своих родственников, основным нарративом такой истории выступает неосознанное или полуосознанное желание родителя вызвать в ребёнке чувство гордости за одного из предков, и желание прожить героическую, но трагическую судьбу [7]. И тот и другой сценарий в полной мере находит своё отражение в полученных данных: в виде активации аутоагрессивного радикала в соматическом, аддиктивном, вик-тимном направлениях, так же находят своё выражение в рискованном поведении. Таким образом, возможно, запускается программа «быть как…», направленная на самоуничтожение.

Рис. 1. Личностные профили респондентов в группах ГТСР и ГНТСР.

Защитные механизмы, которые более склонны использовать респонденты ГТСР, это: регрессия, компенсация, проекция и замещение. Это логично сочетается с личностными характеристиками данной группы, полученными при обработке результатов опросника Mini– Mult.

В личностном профиле респондентов исследуемой группы (как позволяют нам судить высокие шкалы Hs, D, Pa, Pd), происходит своеобразный «конфликт интересов» между миром внутренних желаний, устремлений и инстинктивных порывов (Pd), и некой настороженностью, не достигающей степени выраженной паранойяльности, однако не позволяющей расслабиться, держащей всегда начеку (Pa), склонностью к астено-невротическому типу реагирования (Hs), что порождает высокое внутриличностное напряжение, которое реализуется в различного рода депрессивных реакциях (D) и психастении (Pt). Для наглядности приведём графическое представление шкал Mini–Mult, что отражено на рис. 1.

Это порождает уход от реальности, стремление к отчужденности, эмоциональную холодность (Sch) и при этом нарочито приподнятое настроение (Ma), что респонденты данной группы используют в виде социальных «масок», которыми прикрывают свою внутреннюю импульсивность и противоречивость.

В данном контексте, в условиях психотравмирующих и стрессовых ситуаций, респонденты испытуемой группы, склонны к регрессии, к более ранним типам реагирования, «уходу в болезнь» [10], к замещению одного действия (или потребности) другим, более «безопасным» или социально-приемлемым. Так же обнаруживается склонность к проецированию неприятных чувств и эмоций, которые они испытывают, на других людей, что может порождать социальные конфликты, некую отчуждённость от различных групп. Всё это в полной мере сочетается с личностными характеристиками и использованием защитного механизма «компенсация», что позволяет данной группе респондентов преодолевать или «корректировать» свои личностные и поведенческие «недостатки».

Тем не менее, данный подход не только не облегчает внутреннего напряжения, а скорее наоборот, вызывает его усиление, приводя, в конечном итоге, к возрастанию раздражительности, агрессивности. Невозможность же выразить агрессию во вне, в связи с внутренней потребностью «держать лицо», приводит к направленности её на себя (Ax/In). И, уже на данном этапе, мы можем с уверенностью сказать, что полученные данные указывают на высокую напряженность аутоагрессивного радикала исследуемой группы. В дальнейшем планируется оценка просуицидальной напряженности среди респондентов, знающих о наличии трагической смерти в семье, с учётом их гендерной принадлежности.

Мы не обнаружили статистически значимых в суицидологическом плане отличий между группами респондентами, имеющими и не имеющими долгожителей в роду. Это позволило сделать вывод о том, что наличие таковых в роду не влияет на выраженность аутоагрессивных паттернов поведения и их динамику в жизни индивида.

Выводы:

• 1.    Знание о наличии трагической смерти в роду является феноменом, ассоциированным с суицидальным и иным аутоагрессивным поведением.

• 2.    Наличие в семье долгожителей (лиц старше 80-ти лет) не оказывает существенного контр-аутоагрессивного действия.

• 3.    Знание о наличии трагической смерти в роду чаще вызывает у индивида просуици-дальные эмоциональные состояния: чувство одиночества, безысходности, депрессии, вину.

• 4.    Личностно-психологические характеристики исследуемой группы демонстрируют наличие внутреннего противоречия, которое усугубляет, а возможно и обуславливает общее депрессивное состояние респондентов, а также склонность направлять агрессию «на себя», таким образом, проявляя мнимый компромисс между внутренней импульсивностью и общепринятыми нормами поведения.

• 5.    Полученные данные можно использовать при скрининговой оценке суицидологического риска, а также использовать в качестве