Устная информация о русско-японской войне в восприятии самарского крестьянства
Автор: Буранок А.О.
Журнал: Известия Самарского научного центра Российской академии наук @izvestiya-ssc
Рубрика: Отечественная история
Статья в выпуске: 2-1 т.11, 2009 года.
Бесплатный доступ
В статье рассмотрено, как крестьянство Самарской губернии воспринимало Русско-японскую войну на основе устной информации. Статья подготовлена при финансовой поддержке областного конкурса «Молодой ученый» 2008 г. Проект № 7Г1.1.А.
Русско-японская война, самарская губерния, крестьянство, информационное обеспечение, пропаганда, информация, источники информационного обеспечения
Короткий адрес: https://sciup.org/148198574
IDR: 148198574
Текст научной статьи Устная информация о русско-японской войне в восприятии самарского крестьянства
С внезапного вероломного нападения японских миноносцев на порт-артурскую эскадру в ночь с 26-го на 27-ое января 19041 началась Русско-японская война. 27 января Николай II издал манифест об объявлении войны с Японией, в котором подчеркнул факт нарушения Японией международных правил. ”Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собою открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура. По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии”2. Царский манифест об объявлении войны зачитывался во всех церквях и храмах, размещался в центральной и провинциальной прессе, вывешивался в виде плаката в людных местах. Таким образом, царское правительство старалось максимально быстро довести до самого широкого круга общественности факт начала войны, но население, в большинстве своем, ранее не слышало, кто такие японцы и где находятся Маньчжурия с Кореей. Простой народ ”совершенно не имеет хоть сколько-нибудь реального представления о нашем противнике, на борьбу с которым он посылает своих сыновей и жертвует последние сбережения. В лучшем случае его сведения ограничиваются смутным представлением, что противник желтолицый нехристь, что он отсюда далеко, что он где-то вероломно напал на нашу эскадру”3. Для провинции было характерно явление задержки информации. Качество дорог, особенно зимой, оставляло желать много лучшего. Поэтому в отдаленные селения новости при-
Буранок Александр Олегович, аспирант кафедры отечественной истории и археологии.
ходили с большим опозданием. Так, священник Самарской губернии Иоанн Орлов 3 февраля 1904 года присутствовал на собрании священнослужителей: ”Обмен мыслями, само собою, начался с горячего обсуждения по поводу Высочайшего манифеста об открытии военных действий на Дальнем Востоке. Об этом до этого события кто знал, а кто и совсем еще не знал, за неполучением корреспонденции в течение двух недель (например, В. Еруслан). Тут же в собрании всесторонне поделились между собою сведениями и обсудили, как и когда совершать в церквях молебствие о даровании христолюбивому воинству победы над врагами”4. Задержка новостных сообщений самарских газет составляла два-три дня, иногда больше.
Рассмотрим образовательный уровень крестьянства Самарской губернии в начале ХХ века. Это даст нам возможность выяснить, на какие источники информационного обеспечения опиралось крестьянство, интересующееся Русско-японской войной (см. табл. 1).
По уровню грамотности Самарская губерния занимала 31 место из 50, показывая, таким образом, средние позиции среди всех российских губерний. Наиболее высокие показатели грамотности наблюдались у городского населения (почти в два раза), а также среди немцев-колонистов (лютеран и католиков) и иудеев; основной процент неграмотных был среди крестьянского населения православного и мусульманского вероисповедания, проживающего преимущественно в сельской местности. Грамотных мужчин в губернии было в 2 раза больше, чем грамотных женщин, что соответствовало исторически сложившейся общероссийской тенденции, согласно которой женщинам необязательно было учить-ся5. Процент грамотности был низким, но в начале ХХ века наметился его рост, который мо-
Таблица 1. Грамотность сельского населения Самарской губернии обоего пола на 1897 год
Уезд |
Численность населения |
% грамотных |
% неграмотных |
Самарский |
255813 |
16,4 |
83,6 |
Бугульминский |
278198 |
17,4 |
82,6 |
Бугурусланский |
369843 |
12,0 |
88,0 |
Бузулукский |
466608 |
14,5 |
85,5 |
Николаевский |
464200 |
25,5 |
74,5 |
Новоузенский |
387014 |
39,0 |
61,0 |
Ставропольский |
267110 |
13,0 |
87,0 |
По губернии |
2551182 |
21,0 |
79,0 |
Т аблица составлены на основе данных первой всеобщей переписи Российской империи 1897 года. СПб., 1904. Т. 36. Источник: Просвирнова О.Е. Грамотность крестьянского населения России во второй половине XIX – начале XX века и пути ее повышения (на материалах Самарской губернии): Дисс... канд. ист. наук. Самара, 2006. С. 57.
жет объясняться развитием капиталистических процессов, вызвавших потребность в грамотных людях; активной деятельностью земства по просвещению населения; изменением отношения крестьян к грамоте и образованию, идущем в русле перемен в крестьянском менталитете.
Поэтому велико было значение устной информации. Замечено, что там, где отсутствуют официальные источники информации – там властвуют слухи. Кем они распространяются – трудно сказать; только выявлена одна общая особенность: слухи почти всегда тревожат людей, приводят их в уныние, а порой даже сеют панику. И чтобы этого не случилось, правительственную линию информации о войне6 должно было донести до деревни духовенство. Для священника война7 – ”ужасное бедствие”, приносящее людям много ”горя, бед, скорбей и страданий до смерти включительно”: сколько кормильцев должны бросить свои семьи, сколько благих государственных начинаний не будет реализовано. Но на Родину напал коварный враг, и изобличать его – священнический долг, следовательно, начинает формироваться образ врага: ”…Россия, руководимая миролюбивым Монархом, воевать не хотела и всячески старалась устранить всякий повод к войне. <…> Желание России не осуществилось, усилия ее оказались тщетными, и благим нашим надеждам положен конец. Враг наш, не окончив переговоров и не выслушав нашего ответа на свои требования, даже не дождавшись его, внезапно ”яко тать в нощи”, нападает на наш флот и крепость и вносит в наши пределы разрушение и смерть. Необходимо отразить его, выгнать из наших пределов, чтобы он не осквернял святынь наших, не умерщвлял, не порабо- щал и не разорял братьев наших. Россия вынуждена начать с ним войну”8.
С течением времени, вследствие неудачного хода войны, священники стали рассматривать японцев как хитрых, опытных, достойных противников; заговорили о христианах в Японии, о благожелательном отношении японцев к русским пленным.
Церковь и все православные в условиях военного времени должны помочь военным участливым отношением к проезжающим на войну ”солдатикам”9, облегчая им трудности далекого пути; заботиться об оставшихся женах и малых детях солдатских; пожертвованиями на Красный Крест; усердною молитвою. Поэтому призыв жертвовать на нужды войны деньги, вещи, труд и самою жизнь звучали в церквях на протяжении войны постоянно. Причем, в начале войны призыв сводился к сбору средств на различные нужды, связанные с Русско-японской войной; ”жертва жизни” развивалась позднее и была связана с героической темой (описания подвигов священников, реже солдат, уверовавших в Бога). Вещевая жертва характерна для зимнего времени, когда, прознав про тяготы и лишения простых солдат и офицеров, вызванные холодной погодой и скверным снабжением священники призывали прихожан и просто сердобольных людей отправлять посылки с самыми необходимыми теплыми вещами на Дальний Восток. В письмах советуется писать только о хорошем, тогда воины успокоятся и будут лучше исполнять свой долг. Священники должны служить панихиды по убитым воинам своего прихода.
Описание, призыв трудовой жертвы появляется с лета 1904 г. – пропагандируется отправка на фронт летучих отрядов сестер и братьев милосердия из числа священнослужителей, освещается их работа в лазаретах и больницах как на театре военных действий, так и внутри страны; но особенное развитие данная тема получает в конце 1904 – 1905 гг., когда массы раненых двинулись обратно на родину и нуждались в продолжении лечения и реабилитации.
С панихиды по адмиралу Макарову четко прослеживается тема трудностей, лишений, страданий на войне, которая особенно сильно звучит зимой и связана с посылкой теплых вещей в армию, а также падением Порт-Артура, вызвавшего настоящий шок по всей стране.
С началом революции появилось Воззвание Святейшего Правительствующего Синода, которое связывает воедино тяжелые испытания, постигшие Отечество, – неудачную войну и начавшуюся революцию. Правда, Синод не называет войну неудачной, а говорит лишь о временных неудачах, веря в окончательную, пусть и не такую скорую, победу русского оружия, а применительно к революции использует термин ”бес-порядки”. ”Христолюбивое воинство наше явило миру чудеса храбрости и терпения в отдаленной и чуждой стране. Невзирая на доблесть героев-защитников, пала твердыня наша на Дальнем Востоке – крепость Порт-Артур и, по воле Божьей, не настал еще конец борьбы, на которую должны быть собраны все народные силы. <…> Но вот, новое испытание Божье, горе – горше первого постигло наше возлюбленное отечество. В столице и других городах России начались стачки рабочих и уличные беспоряд-ки”10. Как видим, тон сообщений церкви значительно изменялся – земля, ради которой идет противоборство, уже Русью, даже Россией не называется, не считается исконно нашей, а именуется ”чужой стороной”; конца войне не видно, а поначалу ”многие, в своей гордости и самонадеянности, думали легко и скоро победить врага”. О революционерах – бунтовщиках, смутьянах – говорится как о пособниках врага – японцев. Муссируется слух о японских деньгах в русской революции11. Так, в ”Самарских губернских ведомостях” уже 22 января (после 9 января прошло всего 13 дней, а с начала всеобщей забастовки в Самаре – 4 дня) помещена заметка о финансировании японцами российских антиправительственных сил: ”Лондонский корреспондент телеграфирует, что японское правительство роздало 18 миллионов рублей русским революционерам-социалистам, либералам, рабочим для организации беспорядков в России. Имелось в виду уничтожить морские заводы, сделать невозможным отправку Балтийской и Черноморской эскадр, уморить голодом армию Куропаткина: за- ставить Правительство заключить мир, необходимый для Японии, накануне ея банкротства”12.
Уже после войны, в июне 1906 г., в Петербурге вышла в свет брошюра ”Изнанка революции. Вооруженное восстание в России на японские сред-ства”13, в которой приводились фотокопии документов, якобы доказывающих связь революционеров в России с японскими спецслужбами. Подробно связи революционеров с японскими спецслужбами рассмотрены в работе Д.Б. Павлова14.
Роль слухов в деревне традиционно высока. В 1904 – 1905 гг., помимо различных небылиц, через устное слово распространялась нелегальная антиправительственная точка зрения на происходящие в стране события. Связана она была, конечно, с революционными партиями, которые оживили свою деятельность как раз с началом Русско-японской войны. Несмотря на явное преобладание в их рядах интеллигенции, они не могли обойти стороной самую многочисленную категорию населения – крестьянство. Еще В.И. Ленин отмечал появление в русской деревне нового типа – сознательного молодого крестьянина: ”Он общается с “забастовщиками”, он читал газеты, он рассказывал крестьянам о событиях в городах, он призывал их к борьбе против крупных землевладельцев-дворян, против попов и чиновников”15. Исследователь крестьянства начала ХХ века С.Н. Прокопович также видит эту перемену: ”Теперь не редкость встретить мужика, побывавшего в Одессе, и на Кавказе, и на южных заводах. Это уже не серые рядовые крестьяне, не умеющие ни в чем разобраться. Эти люди вносят в деревню элемент сознания и организованности и являются тем социальным грибком, который разлагает былые патриархальные отношения и миросозерцание дерев-ни”16. Деревня называла таких крестьян ”умны-ми людьми”. В основном это были молодые, лет тридцати, крестьяне-отходники, поработавшие в городе на фабрике или заводе, грамотные, целеустремленные, с активной гражданской позицией, нередко придерживающиеся левых взглядов. Их не устраивала существующая российская действительность, и они не только критиковали ее, но и пытались осмыслить ее, искали пути ее изменения в лучшую сторону. ”Возвращение отходников в родные места всегда вызывало живой интерес у крестьян: собирались родственники и соседи, слушали рассказы о жизни в городах, о стачках рабочих и выступлениях крестьян других губерний, обсуждали прочитанные газеты и лис-товки”17. Если вспомнить процент неграмотных (79%), то устная информация, сообщаемая отходниками, выводит их на первое место среди источников информационного обеспечения деревни.
Однако далеко не все ”умные люди” придерживались левых, антиправительственных взгля- дов. Грамотные, умеющие дельно мыслить и говорить крестьяне были и среди кулаков-мироедов, черносотенцев и т.д. Характерный пример мы находим в рассказе о двух братьях – Алексее и Стефане – из воспоминаний сельских корреспондентов о 1905 годе. ”Старший Алексей, служил в гвардии “его величества” и остался при царской конюшне “вахмистром”, а Стефан пошел по шорной части. <…> С царской конюшни приезжал Алексей всегда в форме с “позументами” и при ясных пуговицах на мундире. Ходил важно, стоял в церкви на первом месте и с попом здоровался “за ручку”, как настоящий барин. Боялись его мужики. Он многое рассказывал про царя, царицу и про весь царствующий дом; рассказывал веско, солидно, словно во дворце был свой человек. В его словах вырастал царь, как бог, великий, благой и милостивый”18. ”Умные люди” нередко играли ведущую роль на сельском сходе, их уважали, к их мнению прислушивались.
Принципиально важно, что это были ”свои”, жители той же деревни, и крестьяне психологически были более предрасположены воспринимать сообщаемую отходниками информацию, нежели слушать ”чужаков”, пришлых агитаторов. ”Чужака” крестьяне видели в любом, кто говорил не так, как они, не так одевался, даже не так умывался. Поэтому революционные, да и правительственные пропагандисты, попадая в деревню, испытывали определенные трудности в установлении контакта с аудиторией. При этом отношение крестьян как к ”умным людям”, так и пришлым агитаторам или интеллигентам было строго персонифицированным: любили или ненавидели конкретного человека, конкретную личность.
Трудно судить о соотношении устной и печатной пропаганды. Относительно устной мы располагаем сравнительно небольшой источниковой базой, и наши априорные утверждения о том, что ее значение было выше, могут оказаться ложными. Мы смеем утверждать, что устная пропаганда еще меньше, нежели печатная, испытывала принадлежность к какой-то конкретной партии. Скорее, это были левые идеи. Сложно ответить и на вопрос, какова была вовлеченность самих крестьян в агитацию и пропаганду? Мы располагаем лишь отрывочными данными, которые свидетельствуют, что часть крестьянства, ”наиболее передовая”, по революционной классификации, на фоне тяжелого экономического положения не только открыто высказывала недовольство войной, но и сотрудничала с революционными агитаторами и пропагандистами. Эта часть крестьянства распространяла нелегальную литературу, укрывала агитаторов, активно участвовала в революционных сходках и собраниях, вступала в ряды революционных партий.
Другая часть крестьянства стояла за режим, враждебно относилась к революционерам (сразу же, не читая, рвала на мелкие клочки их воззвания, выдавала властям революционных агитаторов и т.д.), или же боялась возможных последствий и предпочила не обременять себя порочащими связями с революционно настроенными слоями общества.
В связи с войной, крестьяне, в основном, отрицали и критиковали существующие порядки. Дельных предложений с их стороны было, как правило, гораздо меньше: не ходить на войну запасным и новобранцам, ничего не жертвовать на войну, не платить податей и налогов. ”Динамика устной политической агитации не зависела от репрессивной практики властей и связанных с ней состояния “кадров” в той степени, как деятельность партийных групп и печатная пропаганда”19. О.Г. Буховец провел достаточно интересное исследование с использованием математических методов о влиянии пропаганды и агитации левых партий на крестьянское движение в период первой русской революции и пришел к следующему выводу: ”Ситуация, при которой реальное движение отсутствовало именно там, где велась агитация, и наличествовало там, где ее не было”20. Историография (как левая, так и правая) завышала влияние левых политических партий на деревню. В то же время влияние местной сельской интеллигенции могло быть весьма значительным. Об этом же говорит исследователь крестьянского движения в Самарской губернии в период революции 1905 г. Н.Н. Сперанский21.
Основу информационного обеспечения Русско-японской войны для самарских крестьян составляли устная информация (которую можно подразделить на проправительственную, осуществляемую, главным образом, через духовенство, и антиправительственную, ведущуюся через ”ум-ных людей”, а также различные слухи и небылицы, связанные с войной) и бравурно-патриотические лубки. Любая устная информация в основе своей имела печатный или изобразительный источник, кем-то когда-то прочитанный или увиденный, а затем неоднократно пересказанный. При этом, конечно же, изначальная информация видоизменялась, корректировалась, искажалась. Несмотря на несомненный интерес части крестьянства к войне, последняя так и не стала для нее понятной, оставаясь далекой, ненужной, разорительной, той последней каплей, что переполнила чашу терпения крестьянства. Начавшаяся революция заслонила собой неудачную войну, и заключенный мир не привел к успокоению народа, бурные революционные события были характерны и для Самарской губернии осенью 1905 года.
Список литературы Устная информация о русско-японской войне в восприятии самарского крестьянства
- Высочайший манифест//Адрес-календарь Самарской губернии на 1904 год/Под ред. И.А. Протопопова. Самара, 1905. С. 177.
- О Японии и японцах и о том, отчего и как началась русско-японская война: Книжка для народа. СПб.: "Владимирская" Паровая Типо-Литография, 1904. С. 3 -4.
- Самарские епархиальные ведомости: Официальная часть. 1904. № 7. С. 122.
- Просвирнова О.Е. Грамотность крестьянского населения России во второй половине XIX -начале XX века и пути ее повышения (на материалах Самарской губернии): Дисс… канд. ист. наук. Самара, 2006. С. 48, 50, 57.
- Про официальную мотивацию войны см.: Стёпочкина Е.В. Официальная мотивация Русско-японской войны 1904 -1905 г. и ее восприятие в провинции//Известия Самарского научного центра Российской академии наук: Специальный выпуск "Актуальные проблемы истории археологии, этнографии". 2006. С. 121 -126.
- Буранок А.О. Русско-японская война на страницах "Самарских епархиальных ведомостей"//Знание. Понимание. Умение. 2007. № 4. С. 79 -86.
- Речь ректора Самарской духовной семинарии архимандрита Вениамина о начале войны//Самарские епархиальные ведомости: Неофициальная часть. 1904. № 4. С. 256.
- Приложение к Самарским епархиальным ведомостям. 1905. № 2. С. 2.
- Самарские губернские ведомости. 1905 г. 22 января. С. 2.
- Изнанка революции: Вооруженное восстание в России на японские средства. СПб.: Изд-во А.С. Суворина, 1906.
- Павлов Д.Б. Русско-японская война 1904 -1905 гг.: Секретные операции на суше и на море. М., 2004. С. 161.
- Ленин В.И. Доклад о революции 1905 г.//Ленин. В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-ое. Т. 30. М., 1962. С. 316.
- Прокопович С.Н. Аграрный вопрос и аграрное движение. Ростов-на-Дону, 1905. С. 32.
- Кабытов П.С. Русское крестьянство в начале ХХ в. Самара, 1999. С. 39.
- Деревня в 1905 году (по воспоминаниям селькоров). М.; Л., 1926. С. 113.
- Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала ХХ века. Новые материалы, методы, результаты. М., 1996. С. 311.
- Там же. -С. 316.
- Сперанский Н.Н. Крестьянское движение в Самарской губернии в годы первой революции//1905 год в Самарском крае: Материалы по истории РКП(б) и революционного движения/Под ред. Н. Сперанского. Самара: Издание Самарского губкома РКП(б), 1925. С. 510.