Византийская традиция в литературно-педагогическом творчестве А. С. Пушкина и Ф. М. Достоевского

Религия есть форма нравственности, форма совести, а разум без нравственности, освобожденный от контроля совести - уж ас

Ф. МДостоевский

Пушкин и Достоевский-два гения.. .две трагические судьбы...два сына одного великого Отечества. Сколько поколений воспитывалось, приникая к неиссякаемым родникам творчества поэта Божией милостью А.С.Пушкина, но он так и остался неисчерпаем, как необъятный океан, разрастаясь для потомков в нечто непознаваемое. И Гоголь, и Толстой, и Достоевский родились в недрах его великого духа, воспламеняясь от огня его вдохновения.

В чем же сокрыт тот священный смысл и та великая неистощимая сила, из века в век питающая русских мыслителей-пророков, и каковы те связующие нити, дающие возможность не прерваться традиции? Все эти вопросы неразрывно связаны с проблемой, которая, на сегодняшний день как никогда, актуальна и уместна в контексте проходящей конференции. Это проблема, к которой не раз обращались в своих мыслях великие русские поэты и писатели - возрождение традиции народного образования и воспитания, поиск народного идеала.

Совершенно очевидно, что каждый народ имеет свой особенный идеал человека и требует от своего воспитания воспроизведения этого идеала в отдельных личностях. Идеал этот у каждого народа соответствует его характеру, определяется общественной жизнью, развивается вместе с его развитием. Вряд ли кто-то возразит на то. что немец, англичанин, француз, американец требуют от воспитания не одного и того же, и под именем воспитания заключаются у каждого народа различные понятия. По словам К.Ушинского: «В основании особой идеи воспитания у каждого народа лежит, конечно, особенная идея о человеке, о том, каков должен быть человек по понятиям народа в известный период своего народного развития» [ 1 ].

В своей знаменитой «пушкинской речи» [2] Достоевский признавал за Пушкиным способность к изумительной «всемирной отзывчивос ти», к «перевоплощению в чужую национальность», тем самым, усматривая самую сущность и призвание русского народа в этой «все-человечности». По Достоевскому, стать «настоящим русским», - значитстремиться внести примирение в европейские противоречия, и может быть, изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского согласия всех племен по Христову евангельскому закону.

Однако тот. кто хочет быть братом для всех народов, должен вначале сам состояться самобытно в недрах своего народа, так как национально безликий «всечеловек» не может ничего сказать другим людям. С точки зрения русского религиозного философа И.Ильина, «никто из наших великих -...ни Пушкин, ни Достоевский -практически никогда не ходили и нас не водили побираться под европейскими окнами, выпрашивать себе на духовную бедность крохи со стола богатых...» [3]. Гений творит только из глубины национального опыта, творит, а не заимствует и подражает, тем самым, выполняя гениальнейшую задачу, - выявления и раскрытия народного идеала.

В этой связи, обращая наш взор к истокам -Древней Руси, отметим, что на русской почве прижились многие глубинные идеи византийской культуры. И здесь удивительно следующее, древнерусская «кириллическая цивилизация», обусловившая незнакомство русских с латинским и, по существу, с греческим языком, имела своим следствием девственную чистоту духовного опыта и неповторимое своеобразие «русской святости», давшее возможность своего рода концентрации всех сил «православной русской души» на усвоение христианской традиции. Причем, следует отметить, что на русской почве раскрылись такие стороны духовного богатства, которые остались не выявленными даже в самой Византии. Это способствовало, более глубокому усвоению многовекового опыта хрис-

#№■!■ № 1, 2001 ^■■■ЩВ® тианского миропонимания и подвижничества и всепроникающему воздействию его на русскую культуру, гораздо в большей степени, чем на культуру других европейских стран.

Христианское мировосприятие, формировавшееся под сильным влиянием византийского богословия и популярной греческой литературы, постепенно создавало определенную «модель» человека Древней Руси, которому были свойственны такие качества как добродетельность, готовность к самопожертвованию ради ближнего, духовная и физическая красота, нравственное совершенство.

Все это позволяет говорить о характерной для России, установке особого религиозного видения мира, которое можно обозначить как «религиозно-эстетическое умозрение», видение умом, то есть не физическое, но духовное освоение мира. При этом следует сделать акцент на том, что русская литература XIX века, еще не потерявшая традиции и наполненная эсхатологическими смыслами, являлась и до сих пор является строгим образцом и добрым учителем жизни. По словам Н.Бердяева: «Тема о смысле жизни, о спасении человека, народа и всего человечества от зла и страдания преобладала над темой о творчестве культуры. Русские писатели не могли оставаться в пределах литературы, они переходили эти пределы, они искали преображения жизни» [4], соотнося его с евангельскими нормами.

В дневниках Достоевского, находим следующую запись от 1876г. «Теперь представьте себе, что нет Бога и бессмертия души. Скажите, для чего тогда мне жить хорошо, делать добро, если я умру на земле совсем? Без бессмертия то ведь все дело в том, чтобы только достигнуть мой срок, а там ведь все гори. А если так, то почему .мне не зарезать другого, не ограбить, не обворовать, или почему мне, если уж не зарезать так прямо, жить за счет других, в одну свою утробу³». Страшные слова, но ведь для многих современных «россиян» они являются жизненным кредо, неким оправданием неумения жить с добром в ладу и Христом в сердце.

Все свое творчество великий православный писатель-психолог посвящает раскрытию проблемы внутренней борьбы (духовной брани) двух противоположных сил: Добра и зла за жизненно-духовную свободу человека, свободу во Христе. Человек свободен творить добро и совершать зло, свободен стремиться к небу и прирастать к земле.

Сама идея сближения двух видов бытия восходит к неоплатонической традиции. Еще Плотин писал: «Вот в этом - то состоит падение души: она спускается в материю и ослабевает, заболевает там; потому что нет у нее больше сил и способностей: материя не дает им действовать» [5]. Поэтому свобода в византийском средневековье воспринималась, прежде всего, как свобода от плена телесности, от «рабства тлению». Безосновная свобода, это не свобода в сущностном своем понимании, а воля, безудержный простор которой ведет к хаосу, дисгармонии мира и человека.

Достоевский, как и Пушкин, будучи истинно верующим, осознавал, что есть и др\ гая сторона свободы — «пугачевская», «карамазовская», опасность которой состоит в своекорыстии и бездуховности, в азиатском безудержье и «бунте против Бога». Не эта ли опасность свободы без Бога подстерегла юные души нескольких поколений России, оставшихся без народного религиозно-нравственного идеала. Истинная свобода дана человеку для борьбы со злом, принимающим различные формы.

В этой связи обращает на себя внимание излюбленная идея Достоевского о виновности отдельной личности перед остальными, основанная на признании изначального несовершенства человека, и в то же время его сопричастности всему происходящему в мире. Малейшие наши злые помыслы, слова, поступки, как считал писатель, незримо отпечатываются в душах окружающих, распространяются все дальше во времени и пространстве, зарождая в ком-то зависть, гордость, тиранство. Все это приводит к накапливанию отрицательного социума, питающего злодеяния.

Пушкин и Достоевский остро чувствовали всю опасность безрелигиозной, оторванной от народной почвы, «светской формы» образования, лишенного истинного воспитания. В 1826 году Пушкиным была подана императору Записка «О народном воспитании» [6], где стержневой мыслью проходило неприятие иноземных систем обучения. Придерживаясь национального мировоззрения, зрелый Пушкин проявляет себя как консерватор в вопросах народного просвещения, черпающего силы в религиозном источнике.

Вслед за ним Достоевский считал, что молодежь является самой незащищенной от различных посторонних влияний, а потому воспитание, построенное на абстрактных или иност- ранных началах, будет действовать на развитие характера гораздо слабее, чем система, созданная самим народом. Система, уходящая глубокими корнями к византийским идеалам целостного восприятия человека, безуслов ного доминирования духовного над теле-сным. гармонично вписавшимся в «национальный русский организм», где, по словам Достоевского, «скрыты основные сокровища духа».