Власть образов: виртуализация общества

Человек нашего времени оказался вовлеченным в «мир экрана», который начал над ним самим властвовать: он формирует социальную реальность, как некую «другую» — виртуальную. Современные масс-медиа, прежде всего, электронные (телевидение и компьютер) монополизируя коллективные истины, сконцентрировали власть в своих руках, а точнее в руках тех, кто ими владеет. Медиа выполняют заказ своих владельцев, задавая видение мира в определенном ракурсе. Обладание современными высокотехнологичными средствами массовой информации и коммуникации в настоящее время рассматривается как символический капитал, который активно используется в борьбе за политическую власть, ибо единый образ мира формируется и тиражируется только здесь, а не в головах индивидов. Поэтому образы, представленные на экране, можно назвать специфическим языком — языком электронных масс медиа. П. Бергер и Т. Лукман подчеркивали, что «язык реализует мир» в двояком смысле слова: он его постигает, и он его производит»1, и мы полагаем, что именно современные масс-медиа, «творят» мир в сознании людей, т. е. конструируют реальность посредством создания и тиражирования образов. Об этом ярко свидетельствует многообразие жанров электронных медиа и панорама их образов. Все человеческие аффекты — любовь и ненависть, вера и безверие, надежда и безысходность и др. — находят в них общезначимое выражение.

Зрелищность и многоплановость образов создает возможность для поглощения реальности видимой «картиной», которая значительно привлекательней реальности: они говорят о мире с трогательной ис- кренностью и доверчивой непосредственностью. Благодаря этому человек, не задумываясь, верит в их наличное существование: они есть. Объясняется это тем, что зрительный образ оказывает сильнейшее влияние, прежде всего, на чувства: индивид видит все сам, своими глазами. Образ проникает в сознание и воссоздает мысленные модели действительности. Ведь каждый образ предполагает некий соотносящийся с ним объект и сам по себе воспроизводит нечто логически и хронологически ему предшествующее. В таком качестве образы вполне могут опережать реальность, переворачивая причинноследственную связь между реальным фактом и его воспроизведением. В этом проявляется их коварная природа, как раз тогда, когда они кажутся наиболее правдивыми, наиболее истинными и убедительными в отношении действительности.

Телевизионный экран или экран компьютера показывают повседневную жизнь, и создается впечатление, что все увиденное глазом, а не верить ему нет оснований (даже народная мудрость гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать) существует реально. Создается видимость, что события происходят непосредственно, в сфере оче-видного. Однако между реальностью, которую мы видим и нами, уже есть посредники в лице сценаристов, режиссеров, операторов, журналистов, ведущих, программистов, арт-директоров и т. д. Перед нами мир, который фактическим и не виден собственными глазами, а создан многочисленными посредниками. В лучшем случае можно лишь найти некоторое сходство с реальностью, похожесть на нее, подобие ее, а не ее саму, и, тем не менее, зре- лище притягивает. Это справедливо в отношении всех созданных и окружающих образов, которые постоянно мы видим. Благодаря этой похожести на предметы, события и лица, образы обретают ценность — они репрезентируют действительные факты и значения. Более того, репрезентируя мир, они начинают его создавать.

В этом кроется тайна экранных образов — они действительно похожи на реальность, но эта их похожесть «дьявольская»2. .Создаваемые на экране картины нашей жизни, при своем внешнем сходстве на самом деле имеют мало общего с ней. Если ранее образцом и источником для художественного произведения была реальность, то теперь жизнь на экране является образцом и источником для самой реальности: люди подражают героям экрана не только во внешнем виде, но и в поступках и мыслях. Реальность как действительность объективируется, находит свое выражение в медиа-реальности. Например, в эмпирической реальности индивидуальная любовь возникает и исчезает (любовь дискретна) при отсутствии «всеобщей вечной любви», но в медиа-реальности она продолжает существовать как общезначимый феномен в континуальном и темпоральном пространстве, при этом размытая индивидуальной виртуальностью. Даже «в современной политике исход схваток между различными партиями, движениями и лидерами решается не на улице и же в парламенте, а на экране. Проигрывает тот, в чьем арсенале имеются лишь слова да танки, но нет теле— и видеокамеры. А тот, кто выигрывает, должен выиграть и на экране визуально: он должен создать видео— и телеизображение самой победы. Для того, чтобы и общество восприняло политическую победу таковой, ее должна запечатлеть камера»3.

Следовательно, экранные образы не просто отражают реальность, дают ее изображение, но и вмешиваются в нее и задают ее видение. Чем больше мы пытаемся с помощью новейших технологий познать реальность, тем дальше мы уходим от нее и все больше взаимодействуем с ее моделью. Таким образом, в течение последних лет в диалектической связке реальности и образа верх взял образ; он навязывает реальности свою имманентную логику; логику уничтожения собственного референта; логику поглощения значения, где замысел исчезает с горизонта творения.

Телевидение и компьютер за последние четыре десятилетия оказались включенными в систему социальных отношений общества, превратившись в один из значимых социальных институтов. Они приобрели властный характер над обществом: человек оказался внесенным в различные «базы данных» и стал действовать «по образу и подобию», предложенному экраном. В обществе стал формироваться своеобразный «новояз»: дачный участок в шесть соток — «фазенда», сотрудник милиции — «мент», административное здание — «белый дом», встреча — «стрелка» и т. п.

Так образы превращаются в один из мощных инструментов власти — власти над сознанием и, более того, становятся ключом, открывающим двери в мир власти. Новоявленные революционеры начи- нают штурмовать телебашни, политические деятели представлять свои проекты и обсуждать насущные вопросы в интерактивном режиме Образ поднимается над содержанием, и уже не мы смотрим, а смотрят нас4. Специфический символический мир симулякров и язык медиа-образов задает мир человека.

Следует обратить внимание, что симулякры — обладает двойной природой: субстанциально они выступают как предельно емкие (по объему) формы естественной реальности, и в то же время функционально они — как семантические формы отражения гипостазированной области/сферы собственно масс-медиа реальности. В последней индивидуализировано специфическое свойство связи семиотики и семантики (то есть знака и значения): «знаки являются носителями, средствами фиксации мыслительных образов обозначаемых предметов»⁵.

Хорошо известно, что знаково-символический мир опосредует отношения человека к природе. Знак является средством постижения внешнего мира и регулирования общественной жизни, их появление внутренне связано с формированием принципиально новых информационных отношений, обусловленных присвоением индивидом общественно-исторического опыта человечества, с необходимостью его сохранения и воспроизведения.

В этом плане важная роль принадлежит именно языку как важнейшему условию упорядочивания событий в понимании. Язык — это среда, где Я и мир выражаются в изначальной взаимопринадлеж-ности. Именно язык конституирует мир. Язык это бытие, которое может быть понято6. Язык не просто медиум в мире людей7. Язык — это универсальная предпосылка познания. Коммуникативность опыта и познания есть открытая тотальность. Знаком языка масс-медиа, как мы уже отмечали, выступает образ, который содержит в себе одновременно и знак и значение или символ. Наибольшее влияние медиа состоит в общей тенденции конструировать мир как «набор образов», в котором нет определенной последовательности или причинной определенности. «Мир действительности» предстает в единственной реальности масс-медиа как мир симулякра, он расколот на множество мозаичных эпизодов-драм, которые, переплетаясь, образуют новые «симуляционные артефакты». Медиа, создавая реальность медиа-событий, перестали фиксировать реальность события, в результате чего происходит «размывание» границ реальной и виртуальной жизни.

В этом плане особое звучание приобретает замечание В. Подороги о сущности экзистенциальной коммуникации, которая заключается не столько в поисках наиболее эко номной и простой формы передачи сообщения, сколько в том, чтобы сообщение смогло изменить того, кто его получает. Коммуникация строится таким образом, что по мере ее развертывания тот, кто получает сообщение, должен продвигаться посредством читаемого текста к самому себе: от формы экзистенциального события и всех ее отображений в языке — к форме его содержания, то есть обрести соответствующее данному переходу состояние субъективности, которое было бы способно удержать в себе экзистен- циальное событие и освободить экзистирующую личность от всех внешних зависимостей (имени, семьи, места и времени в социальном и культурном пространстве). Этого можно достигнуть с помощью двойной рефлексии сообщения: рефлексии на его содержание и повторной рефлексии на форму его выражения. Акцент в экзистенциальном сообщении переносится в ходе самого сообщения с того, что сообщается на то, как это сообщается8.

«Символическое» редуцирование темпоральных и континуальных параметров действительности создает некоторую вариативную «стилистику» иной реальности в действительности (война, например, может быть редуцировано отражена по телевидению символо-семантическими средствами как в трагедии, так и комедии.) Изменение символов и семантики, «стиля» отражения и способов редуцирования создает феномен виртуальности: меняется структура, интонация, членение текста и т. п.

В этом плане рассуждений необходимо осознать, что человек привычно и традиционно ориентирующийся в эмпирической реальности природными, историческими, социально-общезначимыми символами, начинает терять эти ориентиры. Сама природа новых символов позволяет их комбинировать в бесконечное множество вариаций, дефиляция которых создает эффект нерегистрируемости и не-наблюдаемости, то есть — виртуальности. Потеря ориентации в сфере изменений нерегистрируемой символики вызывает как раз то состояние последней четверти ХХ века, которое Жан-Франсуа Лиотар назвал хаотическим состоянием души и потерянностью ума⁹. В этом сознании реальность является как что-то сомнительное и неубедительное, разумное от безумного отделить становится практически невозможным. Подлинно твердых критериев уже не существует ни в так называемом объективном мире, ни в человеке, что согласно Лиотару, есть «кризис легитимности»: все знания о реальности человеком в определенной точке истории потеряли подлинную убедительность для него. Все то, что до сих пор помогало человеку осмыслять мир и легитимизировать его, то есть считать его существование оправданным и нужным (наука, искусство и религия), оказалось «необязательным» и неубедительным. Человек стал глубоко равнодушным к интерпретациям мира, к системам философии и к образам мира. Мир и человек потеряли значительную часть своей легитимации. Основной формой восприятия реальности становится, как мы уже отмечали ранее, ви дение . В этом же ключе рассуждений о «вольной» дефиляции символов «декодируются» сетования известного французского философа П. Вирильо: о том, что реальность вовлечена в катастрофу.

Экранный мир и новейшие компьютерные технологии вынуждают человека и общество развиваться парадоксами: с одной стороны, «мировая деревня» М. Маклюэна, когда все сидят в своих «пещерах», но с другой — все сплелись в огромный, невиданный ранее клубок, который все чаще и чаще называют «сеть». В пространстве информационных сетей человек сидит перед экраном своего персонального компьютера, телевизора и в то же время, каждый человек — это частичка невидимого, добровольного, анонимного сообщества. В этом пространстве рождаются научные, технические и социальные проблемы, происходят конференции, выставки.. объединяются единомышленники.

Высокие технологии, открывающие пути к установлению равноправных связей «всех со всеми», делают такие связи реальными, общедоступными и свободными уже за пределами виртуального пространства, сами становятся вещественной основой нового, «сетевого» общественного уклада. Формируется совершенно новое социальное пространство, в котором отсутствуют устоявшиеся признаки деления общества на группы, классы, общности, народы, государства, культуры, цивилизации. Наличие прямых равноправных связей «всех со всеми» — важнейшая характеристика общества «Сети». Благодаря преодолению пространственновременных ограничений человек оказался реально вовлеченным в мировое со общество — общество со общений , но вместе с тем наметилась тенденция обособления различных «сетевых со -обществ». Они функционируют, и, находясь в их рамках, индивид принимает соответствующую социальную идентичность, становится носителем логики поведения, формирующейся вне той реальной социальной общности, в которой протекает его жизнедеятельность. Возникают новые — виртуальные общности, которые, так или иначе, противопоставляются реальным.

Таким образом, внедрение новых технологий породило две разнонаправленные тенденции: к интеграции человеческого сообщества как социальной общности, связанной «всемирной паутиной» и к дезинтеграции социального и появлению «кастового» и «атомизированного» общества.

Вместе с тем, мир создаваемый в коммуникации, постоянно подвержен интерпретациям и переинтерпретациям. Все в нем толкуемо, прочитывается и перечитывается, создаются бесчисленные варианты понимания, прирастают и убывают смыслы. Телевидение и компьютер отчетливо показывают, что интерпретация и факт — в наше время далеко не одно и то же: образы реальности формируют саму реальность. Человек, окружая себя символами масс-медиа, утрачивает непосредственность восприятия реальности и выстраивает между собой и действительностью мир таинственных образов, которые служат для него главным ориентиром в жизнедеятельности. Медиаобраз является реальностью, помогая отличить подлинное бытие от мнимого.

Все это создает условия для оформления властного фетишизма и формирования общества тотального контроля. Обмен символами доступен большему количеству людей, что порождает иллюзию неограниченной свободы и возможности уклоняться от внешнего контроля. Однако индивид не может один справиться с потоком информации и не может существовать иначе, как в направлении создания систем централизованного управления и программирования социальных процессов. Отсюда — широкие возможности контроля и манипулирования обществом и человеком. Например, наряду с реальными экономическими институтами возникают и активно развиваются современные экономические симулякры и симуляции — виртуальные компании, теневые предприятия и банки, фирмы-однодневки, разного рода «крыши». На рынках наряду с реальными сделками по купле-продаже товаров совершаются операции-игры с образами платежей, покупок, предоставлением кредитов и т. д. Политика, так же как и экономика становится сферой «делания»: «делание имиджа», «делание политики», «делание партии» и т. п. стали довольно доходными областями. Если раньше формирование имиджа начиналось с личности претендента, теперь —от ожиданий избирателей. Партии уже не являются представителями региональных, классовых, этнических и других интересов, а превратились в образы, марки, рекламные слоганы, привлекающие электорат. В результате не происходит реальной смены политического курса, всего лишь чередование «людей наверху», что и есть симуляция.

Таким образом, можно утверждать, что происходит виртуализация социальной жизни, когда многие ценности становятся все более и более иллюзорными. Происходит «развеществление» общества и ослабевает значение социальных институтов10.