Влияние цивилизационного раскола на судьбы России

Цивилизационное единство правящего класса и управляемых – ключевой вопрос безопасности государства. Объясняя причины быстрого по историче- ским рамкам распространения православия на Руси, Н.Я. Данилевский связывал это с тем, что интенции князя имели одинаковую направленность с интенциями души русского народа [Данилевский 1991: 192-193].

Замена выборного начала получением ярлыка от монгольского хана, дававшего право на княжение, имела далеко идущие исторические последствия: сформировалась привычка правящего класса России определять легитимность своей власти от внешнего источника.

Цивилизационное дистанцирование стало основой разрыва общественного договора между правящим классом и народом. «Манифест о вольности дворянства» 1762 г., освободивший дворян от пожизненного служения, но оставивший крестьян крепостными, нарушил равновесие ответственности между основными силами за сохранность государства, что вызвало череду крестьянских восстаний, закончившихся революцией 1917 г.

Раскол ментального поля России, происшедший в XVII в. в результате церковной реформы патриарха Никона, имевшей своим истоком искушение светской и церковной власти стать не национальным, а международным православным центром, создал ситуацию недоверия между народом и правящим классом. Попытка народа заявить о своей субъектности была жестоко подавлена объединенными усилиями государственной и церковной власти. Уже тогда возникла потребность правящей власти в силе, которая была бы чужой по отношению к великороссам. Да и сама церковная реформа была поручена малороссу Е. Славинецкому и греку Арсению.

Но собственно цивилизационный раскол между правящим классом и народом внес Петр I. Начав тотальную модернизацию российского общества, он столкнулся с проблемой кадров. Стремясь сломить сопротивление патриархальной среды своим планам модернизации России, Петр I сделал ключевым элементом правящего класса России представителей другой цивилизации – европейской. Немцы при Петре I и затем в течение 200 лет имели такой вес в государстве российском, что, когда император Александр I спросил легендарного А.П. Ермолова, какую бы награду тот пожелал, генерал ответил: «Государь, произведите меня в немцы!» Немцы не только исполняли функции специалистов в государстве, но и стали опорой трона, что сделало их важной политической силой. Как сказал Николай I, «русские дворяне служат государству, немецкие – нам» [Выскочков 2006: 252].

Сама технология привлечения «чужих» для осуществления радикальных действий, не имеющих поддержки у значимого большинства своего народа, не является ноу-хау Петра I. На действие этой закономерности в различных странах указывал В. Кожинов [Кожинов 2013: 147-152]. Особенностью России является то, что использование элементов другой цивилизации в управляющем классе России стало постоянным фактором, значимость и удельный вес которого не исчезают вовсе, а меняются в зависимости от задач, решаемых государством.

В революции 1917 г. этнический аспект протестных настроений трансформировался в антинемецкие настроения, чему в немалой степени способствовала война с Германией. Свой вклад в успех революции 1917 г. внесли и староверы. В результате революции на ключевых государственных позициях место немцев занял другой элемент западноевропейской цивилизации – евреи, появившиеся в России в массовом количестве как представители европейской цивилизации и культуры во время царствования Екатерины Великой. Но, в отличие от немцев, правовой статус евреев усложнял их интеграцию в российское общество. Таким образом, активное участие евреев в революции было обусловлено не только социально-политическими факторами, но и межцивилизационным конфликтом.

Победив в крестьянской стране, большевики должны были решить проблему «цивилизационного барьера между органикой крестьянской цивилизации и обществом, “организованным как единая промышленная фабрика” (В. И. Ленин)… Крестьянское большинство страны уменьшали не только привычными путями – урбанизацией и индустриализацией, но и путем выбраковки подозрительного человеческого материала в машине Гулага» [Панарин 2002].

Натурализация большевистского режима в местной цивилизационной среде была обусловлена необходимостью подготовки страны к войне с нацистской Германией, объединяющей Европу для удара по России. В 1930–1934 гг. в условиях нарастания военной опасности в СССР произошел отход от западного космополитичного коммунизма к советскому патриотизму как средству мобилизации масс.

Провозглашение в 1960-х гг. потребительского идеала в качестве программной цели построения коммунизма, на пути к которому надо было еще догнать и перегнать Америку, стало признанием того, что этот идеал лучше реализован в стане идеологического противника.

Потребительский идеал, ставший моделью для подражания поколения шестидесятников, способствовал выходу на доминирующие позиции в обществе мещанина, создавшего условия для либеральной революции, в результате которой власть захватила политическая, экономическая и интеллектуальная элита, которая «мыслит и действует не как национальная, а как глобальная, связавшая свои интересы и судьбу не с собственным народом, а с престижной международной средой, куда она в обход этого народа стремится попасть» [Панарин 2001].

Реакцией глобалистов на попытку восстановления национального суверенитета страны, предпринятой под руководством президента России В.В. Путина, стало лишение значительной части правящего истеблишмента внешней легитимности и развязывание против России «гибридной войны».

Ответ, по аналогии с тридцатыми годами, выразился в отходе от западного неолиберализма к патриотизму. Система ценностей, которая сегодня может сплотить русских перед лицом опасности, как показывают события в Новороссии, представляет, по свидетельству воюющего там писателя З. Прилепина, сочетание красной и православной идеи1.

Но создание партии христианского социализма в России, по мнению А.С. Панарина, маловероятно, т.к. идеологическую нишу, освобожденную социализмом, занял еще более враждебный христианству, идентифицирующий себя с социал-дарвинизмом либерализм [Панарин 2005].

Переменить ситуацию, как он полагал, Россия может, лишь реализуя свою миссию (национальную идею), суть которой «сплачивать слабых против сильных», т.к. «Россия всегда была сильна, когда выступала в союзе со слабыми против сильных. Сегодня Россию все ждут. Ее место вакантно, и никто другой занять его не может» [Панарин 2005].

Нам представляется продуктивной идея А. Дугина о возврате к традиции, интерпретированной как вечное, а не как прошлое, что позволит выстроить систему ценностных координат, вокруг которой возможно объединение со слабыми [Дугин 2009]. В этой системе координат у России есть перспектива стать значимым субъектом истории, способным изменить ситуацию не только для себя, но и для мира в целом.