Влияние европейских эстетических концепций на русскую культуру рубежа XIX-XX веков

Рубеж веков это особый этап в социокультурной ситуации, когда мир начинает восприниматься как хаос, как крушение основ общества. Именно на рубеже веков возникают различные учения (религиозные, философские, эстетические), пронизанные эсхатологизмом и отрицанием самого общества.

Рубеж XIX–XX вв. в этом отношении стал логическим продолжением, созданных на стыке XVIII–XIX вв. эстетических и художественных концепций романтизма. Не случайно социокультурная ситуация XIX–XX вв. по мировоззренческим основам и мировосприятию напоминает романтическую философско-эстетическую концепцию. А сама культура стала носить название не только декаданса, символизма, но и неоромантизма. Отдавая должное романтизму как искусству, разрушаемому условности общества, В.Брюсов считал, что новое искусство призвано

продолжить, развить и углубить тенденции рубежа XVIII – XIX вв. (Брюсов 1975: 50–52).

Новая эстетика на Западе начинает развиваться во второй половине XIX в. (тогда как в России в это время господствовал академизм и зарождался реализм). Постепенно в этот процесс в конце XIX в. включается и Россия, на которую особое влияние оказали французский символизм и, с 90-х гг. XIX в., философия Ф.Ницше.

Особенностью русской культуры этого периода является формирование двоякого пути развития: реализма и декаданса, объединенных на современном этапе понятием культура «серебряного века». Это свидетельствует о дуалистическом восприятии мира, так характерном и для романтизма, и для нового искусства. Первый путь развития культуры сконцентрировал в себе традиции XIX в., эстетику передвижников и философию народничества. Второй путь был развит эстетствующей интеллигенцией, разорвавшей связь с разночинством. Декаданс в России стал отражением религиозной философии, вобрав в себя эстетику символизма. Западноевропейская культура так же развивалась многопланово, где декаданс и символизм были параллельными течениями в поэзии, философии… В России же оба эти понятия быстро приобретают звучание синонимов. Это приводит к формированию двух школ: Московской и Петербургской, развивавших обе эстетические концепции.

Если Петербургская школа стремилась преодолеть индивидуализм на основе мистическорелигиозной философии Вл.Соловьева (Соловьев 1990), то Московская школа наиболее полно вобрала в себя европейские традиции. Здесь присутствовал особый интерес к философии Шопенгауэра и Ницше, к синэстетизму французской поэзии.

В поэзии В.Брюсова, как одного из лидеров московской школы, возникает стремление к обоснованию теории искусства на эстетической платформе. Хотя сам Брюсов и не был философом, но определяет требования символистов к поэту, как к философу и мыслителю (Брюсов 1975: 468). Он считал, что «истолкователем художника может быть только мудрец» (Брюсов 1975: 49). В этом отношении он был близок к синэстетизму французской поэзии, для которой форма являлась средством выражения в искусстве нового содержания, увиденного в личности (История эстетики 1988: 116–119) .Это в первую очередь личность самобытная, с неповторимым миром. В целом эстетизм приводит к отрицанию познания мира, который способен преобразоваться только в искусстве. С этой точки зрения и жизнь человеческая имеет смысл как эстетическое явление (Манн 1961: 359–360).

В предметном же мире царит хаос. Подхватив это положение, русские поэты-философы формируют свое дуалистичное понимание России. В.Розанов определяет две России: «Русь видимую» и «Русь святую». Последняя и есть подлинная, исполненная живой веры Русь. Ее познание лежит через религию (Розанов 1904: 23). Но, в то же время, между этими двумя мирами есть связь, выраженная в символе «знак иного мира в этом мире» (Бердяев 1990: 140). Понимание символа как связи миров (внутреннего и внешнего, видимого и истинного, реального и воображаемого) оказалось значимым для всех проявлений культуры.

Символистическое творчество требовало от поэтов свободы в искусстве; свободы личности; отказ от правил, стесняющих личность, от утилитаризма. «Символисты отказывались служить в литературе только практическим целям, хотели найти более широкое обоснование и обратились к выражению общих идей, равноценных не одному какому-нибудь классу общества, но всему человечеству» (Брюсов 1975: 468). Эта свобода творчества и личности, стремление быть над обществом делали поэта символом высшего суда. Основой существования поэта является его дух, к познанию которого, как части абсолютного, он стремится. «Тот более велик из художников, кто глубже понял и полнее пересказал свою душу» (Брюсов 1975: 46). Кто как не поэт может и должен нести тайные знания и действия. Поэт уже изначально теург, способный влиять на судьбы мира, на волю богов и быть верховным судьей. Символ скрывает абсолютную сущность вещей, которую не в состоянии познать несовершенный разум. Тайна бытия, суть явлений скрыты от человека. Ее способен познать лишь истинный художник, свободная и творческая личность.

Для него искусство – таинство, а поэт – проводник истинного, трансцендентального мира в мир видимый. Теургизм вел к мифотворчеству, ставшему одним из признаков символистской эстетики. Но теургизм вел также и к пониманию поэта как личности, стоящей вне добра и зла.

В этом понимании своей роли поэт-теург приобретает черты сверхчеловека, берущего свое начало в ницшеанстве.

Ты сам – свой Бог, ты сам – свой ближний,

О будь же собственным творцом,

Будь бездной верхней, бездной нижней, Своим началом и концом.

Д.Мережковский

Философия Ф.Ницше на рубеже XIX–XX вв. играла ведущую роль как в европейской эстетике декаданса, так и в русском символизме. Близость к идеям Ницше можно найти и у В.Брюсова, и у Веч.Иванова и у многих других (Соколенко 1984: 129).

В русском осмыслении ницшеанства, как и в европейском, прослеживаются две тенденции: внешняя, вульгаризирующая философию Ницше и проявившуюся в моде, в бытовом и литературном    отношении;    внутренняя, позволившая не слепо копировать и подражать, а проникнуть в глубь понимания Бытия и Вечности через самого себя.

Щит необходимости!

Высокое созвездье Бытия!

Не достигнутое не единым желаньем, не запятнанное не единым отказом, вечное согласие Бытия, вечное согласие Бытия – это я, ибо я люблю тебя, Вечность!

Ф. Ницше

Во всей Вселенной нас только двое,

И эти двое – всегда одно:

Я и желанье! Живи живое!

Твое бессмертье предрешено!

И.Северянин (Рапацкая 1998: 15)

Центральным положением в ницшеанской философии, разработанным в русской культуре, явилось отношение к жизни, стремление ответить на вопрос «что есть жизнь?» Мир разрушений и хаоса, мир разочарования и презрения не мог быть оправдан разумом. Слишком много минусов в жизни. Понимание этого привело деятелей русской культуры к осознанию того, что высшее оправдание жизни должно лежать видимо, не в сфере «ratio», а в эстетической сфере.

Брось все тяжести в пучину!

Все забудь, человек!

Искусство забвения божественно !

Ф. Ницше

Это положение легло в основу эстетизма символистов, сняв этические антиномии («добро и зло», «страдание – счастье», «альтруизм – эгоизм» и т. д.). Центральным становятся эстетические категории («красивое и безобразное», «гармония – хаос»). Кризис разума привел к разрушению добра и истины, поэтому оставалась только Красота, ставшая основой миропонимания символистов.

Эстетизация земной красоты стала лейтмотивом в символистической поэзии.

Я всегда неизменно,

Молюсь неземной красоте,

Я чужд тревогам вселенной, Отдавшись холодной мечте .

В.Брюсов

Неизбежно возникает романтическое противопоставление художника и толпы, поэта и черни, углубленное символистами.

Я изысканность русской художественной речи,

Предо мною другие поэты – предтеча,

Я впервые открыл в этой речи уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны.

Я – внезапный излом,

Я – играющий гром,

Я – прозрачный ручей,

Я – для всех и ничей .

К.Бальмонт

Художник, поэт, гений, творя свой мир, спасается в символах, ведомых ему одному.

Фиолетовые руки

На эмалевой стене

Полусонно чертят звуки

В звонко – звучной тишине .

В.Брюсов

Безусловно, в творчестве русских поэтов, художников нашло и свое отражение понимание музыки, как форме, выражающей сущность бытия и связующую форму жизни (в поэзии А.Белого и А.Блока), рассуждения о дионисийстве, нашедшее свое воплощение в творчестве Вяч.Иванова и созданием им своего «дионисийства»; индивидуализм Ницше оказался близок В.Брюсову, К.Бальмонту. Самодовлеющая «я», осознание собственной гениальности и индивидуальности, доведенной до солипсизма, стали основополагающим моментом для многих представителей русской культуры и интеллигенции.

Я всего лишь деятель слов:

Все дело в словах!

Все дело во мне

Люблю ли я вас всех?…

Так любит всадник коня:

Тот к цели его доставляет.

Ф.Ницше

Я ненавижу человечество!

Я от него бегу, спеша,

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа!

К.Бальмонт

Наследство Ницше для русской культуры стало многоликим и многогранным (Ницше – сверхчеловек, Ницше – антихрист, Ницше – Дионис и Ницше – апостол новой веры…). Эта многоплановость была выработана благодаря дискретности восприятия философии Ницше.

Вычленяя основные идеи из Ницше, каждый поэт строил собственную философию.

В целом русская культура на рубеже XIX– XX вв. неизбежно развивалась в контексте европейской философско-поэтической мысли. Она являлась ее частью и ее отражением, приобретая свою специфику.