Внешнеторговые эксперименты в Архангельской губернии (1916-1921 гг.): исторический опыт выживания в условиях санкций

Введение и актуальность

Экономисты отмечают «необходимость и полезность знания традиций, сходных тен денций и накопленной практики в экономической истории» [1, Пахомов А.А., с. 90]. Среди актуальных вопросов, имеющих исторические корни, — несбалансированность экспорта и импорта в российских внешнеторговых отношениях [2, Мореева С.Н., с. 21], что является результатом не только экономической отсталости, но и политических проблем.

Обращение к региональному опыту преодоления трудностей, возникающих под влиянием различных внешнеполитических и экономических санкций, блокад и ограничений, усугублённых условиями «смутного времени» (ослаблением государственного аппарата, деморализацией прежних элит и неопытностью новых), обладает не только научной, но и практической актуальностью. Небезынтересно в этом отношении изучить деятельность властей Архангельской губернии (которая в силу природно-климатических обстоятельств нуждалась как в экспорте, так и импорте) в условиях государственной монополии на внешнюю торговлю и экономической блокады со стороны традиционных торговых партнёров. Имеется в виду последний этап Гражданской войны (1920 г.) и начало новой экономической политики (1921–1924 гг.)

Европейский Север России, как и значительная часть непромышленных регионов страны, находились до революции в сильной зависимости от внешнего рынка, поставляя на него сырье различного вида. Беломорские порты в начале ХХ в. преимущественно использовались для экспорта северных (лес, лён, смола) и сибирских (пшеница) товаров. Такой товарооборот обеспечивал немногочисленное в целом население работой, привозным продовольствием и некоторыми необходимыми для жизнеобеспечения края товарами (важнейшим из которых был уголь). Первая мировая война существенно диверсифицировала экономику края. В силу военных обстоятельств северные порты стали играть важную роль прежде всего для доставки и переотправки импортных грузов военного и оборонно-промышленного значения. Экспортные операции в начальный период войны были практически прекращены, а потом допускались только для вывоза казённых товаров, служивших платой за военные поставки.

На протяжении всей войны, и особенно — в период Революции и войны Гражданской, местные предприниматели находились в состоянии турбулентности. Рискам подвергались многие традиционные виды хозяйственной деятельности. Серьёзно пострадало лесопиление; сначала сказался введённый в 1914 г. «мораторий на внешнюю торговлю», а также мобилизация значительной части рабочих. «Бум» работ оборонного значения, который требовал привлечения трудовых ресурсов на постоянной основе и за несравнимо более высокую заработную плату, привёл к оттоку рабочих рук от сезонных видов деятельности (к которым относились заготовка и сплав леса, работа на лесопильных заводах и бирже). В результате сферу лесного экспорта стали прибирать к рукам конкуренты России: не участвовавшая в войне Швеция, затем — получившая независимость Финляндия.

В период Революции добавились дополнительные угрозы потери конкурентоспособности местного производства в связи с ростом себестоимости северной древесины. Под влиянием целого ряда причин, в том числе «падения производительности труда, вызванного большими заработками, с одной стороны, и социальными лозунгами разных оттенков, с другой» [3, Данишевский И.И., c. 5, 6], себестоимость лесных товаров поднялась в 1917 г. по сравнению с довоенной в 15 раз; к этому следует добавить возрастание стоимости фрахта в условиях отказа западных страховых компаний брать на себя ответственность за риски северного мореплавания в военное время.

Короткий в целом период Революции и Гражданской войны (1917–1920 гг.) показал, что в условиях ослабления внутригосударственных связей рушится вся система не только внутренней, но и внешней торговли. Лесопильные заводы, нацеленные на экспорт, располагались в Архангельске, куда можно было доставить сплавом лес, а после переработки сразу же загружать на морские транспорты. Значительную часть леса заготовляли в Вологодской губернии. Получив широкие права самоуправления, волостные власти стали запрещать архангельским промышленникам заготовки на своих территориях, требуя уплаты высоких пошлин и привлечения к работам только местного населения. Когда в связи с «кризисом наличности» в Архангельской губернии начался выпуск собственных денег (чеки местного отделения Госбанка — так называемые «моржовки»), имевших хождение только на территории губернии, возникла неразрешимая проблема расчётов за заготовленный лес с вологодскими крестьянами 1 [подробнее см.: 4, Трошина Т.И.]. В 1918 г. констатировалось «стремление некоторых крупных лесопромышленников к ликвидации своих дел на Севере и затруднение найти покупателей на лесные материалы, которые согласились бы заплатить [им] себестоимость по нынешним расценкам плюс небольшого процента заработка» [3, Данишевский И.И., c. 8]. Переход в августе 1918 г. власти в губернии Временному управлению Северной области ситуацию не изменил, поскольку новому правительству приходилось продолжать политику «заигрывания» с рабочими.

Практически прекратилась во время войны собственная рыбная промышленность, и в создавшихся условиях не было стимулов для её развития. «Иностранная валюта и транспорт сильно вздорожали, но мы всё равно продолжаем покупать рыбу у наших соседей за границею» [3, Данишевский И.И., с. 6], — сокрушался в начале 1918 г. И.И. Данишевский, совладелец «Беломорско-Балтийского» и «Северо-Океанского пароходного» обществ.

Поиски экономических перспектив послевоенного периода

Вместе с тем активная экономическая общественность Архангельской губернии видела и ближайшие перспективы для края: предполагалось, что после войны будет затребован русский лес (увеличение потребности в экспорте оценивалось в 2,5 раза, т.е. до 20 – 21 млн брёвен в год [5, Гаевский П., c. 9]), при этом Балтийское море из-за происходивших там активных боевых действий ещё долго не станет полностью судоходным. Ожидалось, что в связи с послевоенной разрухой Россия могла оказаться в числе импортёров продовольствия, в том числе рыбы и даже хлеба. Но даже в случае недостатка для собственного населения можно было ожидать и продолжения вывоза пшеницы, поскольку экспортный фонд Урала и Западной Сибири, которым для восстановления промышленности потребуется валюта на закупку машин и станков, в основном состоял из хлебных товаров. Наконец, необходимость платить по накопившимся во время войны долгам заставит государство наращивать импорт сырья, и в первую очередь через северные порты, поскольку «на восемь губерний Северо-востока Европейской России падает 89% лесов…, [имеются] минеральные богатства…, если будут излишки хлеба…, то излишки могут быть только в Сибири, также тяготеющей» к северным портам [6, Данишевский И.И., c. 16, 19].

Вместе с тем у местной общественности, наученной горьким историческим опытом, показывающим, что после окончания опасного для страны периода государство может забыть о северных портах, и Россия вновь возвратится к эксплуатации своих черноморских и балтийских гаваней, были обоснованные опасения послевоенной стагнации. Поэтому активно об- суждались возможные альтернативные варианты экономических и прежде всего внешнеторговых перспектив.

Веские причины для оптимизма были. В 1914–1916 гг. осуществились проекты, о которых многие годы безрезультатно ходатайствовали патриоты Северного края: расширен Архангельский порт, который теперь имел не только экспортную, но и импортную направленность, а благодаря ледокольному флоту и зимнему аванпорту (таковым воспринимался Мурманск) осуществлялась круглогодичная навигация. Существенно была улучшена транспортная инфраструктура: Северная Двина после проведения дноуглубительных работ и освещения фарватера стала судоходной, здесь появился внушительный речной флот (в 1917 г. состоял из 394 буксирных парохода и 1 058 барж общей грузоподъёмностью 440 тыс. т); построена Мурманская и переведена на широкую колею Архангельская железная дорога. Предполагалось, что после окончания войны закупленный для обслуживания военных нужд ледокольный и траловый флот будет передан в аренду или во владение предпринимателям и трудовым артелям, что позволит перейти на новый уровень морского рыболовства и звериного промысла.

Следующей задачей ставилось создание собственного океанского пароходства, чтобы не платить высокие фрахты иностранным перевозчикам, а также организация страховой компании, которая брала бы на себя риски плавания в северных морях. План обложения рублёвым сбором каждого стандарта экспортируемого леса с целью сбора средств на создание собственного торгового флота обсуждался в Архангельске с 1916 г. Первый шаг в этом направлении был сделан в 1917 г.: крупнейшие местные предприниматели И. и П. Данишевские, Я. Беляевский, Д. Вальнев и другие организовали морское пароходство «Северо-Океан» и учредили акционерное общество «Русский Север» для эксплуатации природных богатств края 2. Всячески поддерживались планы перенесения в Архангельск эвакуируемых из прифронтовой зоны западных губерний предприятий. Уже запланированная доставка в Архангельск ревельского судостроительного завода «Беккер и КО» не состоялась в связи с октябрьскими событиями в Петрограде 3, и общественность Архангельска требовала от местных властей срочно предпринимать какие-то меры, «так как после войны торговые отношения с заграницей разрастутся, и нам нужен будет свой флот» [7, Данишевский И.И.] (завод, в конце концов, был вывезен в Новороссийск и действовал там под названиями «Судосталь», «Красный двигатель» и др.)

В условиях войны 1914 – 1918 гг. расширялись торговые отношения с новыми партнёрами, появились новые виды экспорта и импорта. В августе 1917 г. в Архангельске был открыт Северный Отдел «Русско-американского комитета содействия экономическому сближению России и США» (РуссАмКо); его председателем стал И.И. Данишевский, имевший деловые связи в Америке [8, Рогачев И.В., Силин А.В., c. 52]. Прямые пароходные рейсы между Нью-Йорком и Архангельском, которые стали практиковаться с начала войны, в связи с закрытием

Балтийский и Черноморских портов, давали надежды на приобретение северными портами значения океанских и межконтинентальных.

На государственном уровне также задумывались о послевоенном восстановлении, но предлагали непопулярные в целом среди патриотически настроенной общественности проекты по отводу под иностранные концессии больших лесные площадей. Патриоты Северного края опасались, что передача лесных массивов в концессию иностранцам может привести к усилению экономической зависимости губернии от внешнего капитала (от которого в определённой степени удалось избавиться во время Первой мировой войны, в рамках «борьбы с германским засильем»).

Степень изученности проблемы

Обращаясь к предшествующей и современной историографии, следует отметить, что весь круг поставленных вопросов в той или иной степени находился в центре исследовательского интереса историков, занимающихся изучением восстановительного периода, который начался в 1918 г. и, прерванный Гражданской войной, возобновился в 1920-е гг. Относительно привлечения иностранных инвестиций, более подробно исследовались вопросы концессий в начальный период нэпа; в том числе и северных [9, Киселев А.А.; 10, Санников Л.И.]

Опыт местных внешнеторговых органов, действовавших под контролем Наркомата внешней торговли (НКВТ), отражён в работах самих сотрудников [11, Красин Л.Б.; 12, Красин Л.Б.]. Исследователи в этом аспекте обращают внимание на хищнические интересы потенциальных экономических партнёров Советской России, планировавших решить за её счёт свои послевоенные трудности [13, Катасонов В.Ю., с. 178 – 207; 14, Трошина Т.И.]. Вопрос восстановления торговых отношений в этих обстоятельствах пришлось решать нестандартными путями. В послереволюционный период Советская Россия находилась под западными санкциями, которые выражались в разных формах. Государственные внешнеторговые отношения в большей степени развивались с восточными и южными соседями [15, Борисова И.Д.; 16, Горешин С.Г.; 17, Дьяченко Н.В.].

На Западе вопросы восстановления внешней торговли с Россией зависели от развития событий на фронтах Гражданской войны. Поскольку «прорыв» объявленной в конце 1919 г. торговой блокады первоначально был связан с допуском на европейский рынок только кооперативных организаций, проблема внешнеторговых отношений периода военного коммунизма и раннего нэпа чаще всего рассматривается в этом ключе [18, Кабалкин Ю.М.; 19, Швит-тау Г.Г.; 20, Бородина Е.В.].

В традиционно сырьевых и нацеленных на экспорт районах был свой опыт [21, Валитов А.А., Дмитрищак Т.М.; 22, Комаров С.Ю.; 23, Тимошенко В.П.], который опирался на то, что в дореволюционный период здесь присутствовало сильное влияние иностранных инвестиций и налаженных экономических связей, и их восстановление стало задачей местных органов НКВТ, в определённой степени, в обход объявленной государством монополии на внешнеторговую и внешнеэкономическую деятельность.

Зарубежные исследователи акцентируют внимание на продовольственной проблеме, возникшей в России под влиянием войны, под давлением которой принимались и политические решения [24, Lih L.T.]. Канадский историк Р.Б. Дэй анализирует дискуссии в советском правительстве в отношении основных направлений отношений с западными государствами [25, Дэй Р.Б.]. Что касается внешнеэкономических связей, то здесь более всего внимание иностранных исследователей привлекают вопросы иностранных концессий. Исследовался, в частности, опыт обмена технологий на сырьё [26, Sutton A.C.] и роль зарубежной помощи в подъёме экономики России и СССР [27, Heywood A.]

Вопросы экспортной торговли через Архангельск в революционный и первый послереволюционный период чаще рассматриваются в аспекте восстановления традиционных торговых связей с Норвегией [28, Исторические связи…; 29, Карелин В.А., Репневский А.В.; 30, Международные отношения…; 31, Порцель А.К.]. Отдельные аспекты деятельности СевероБеломорского управления НКВТ (затем преобразованного в областное отделение) раскрывает в своей статье В.Н. Булатов [32, Булатов В.Н., c. 124–126].

Вместе с тем в научный оборот не в полной мере введены источники, которые более целостно отражают региональный опыт экономического «выживания» в крайне неблагоприятных как внешних, так и внутренних политических условиях. Это текущая документация различных государственных и региональных органов власти и учреждений; публицистика; отражённая в средствах массовой информации хроника событий; а также — более субъективные источники (эго-документы).

Трудности военного и послевоенного периода и планы по их преодолению

Стремление использовать революционную трансформацию всех сторон жизни и избавиться от внешнеэкономической зависимости сближало предпринимателей и центральную власть (которая трижды менялась за 1916–1918 гг.) Если торгово-промышленный класс видел в национальной ориентации перспективы для своего развития, то власть понимала взаимосвязь между экономической и политической зависимостью (вступление России в Первую мировую войну, трагически для неё закончившуюся, в значительной степени было обусловлено финансовыми обязательствами государства перед союзниками по Антанте). По-разному виделось и решение этой проблемы. Государственная власть, включая «квази-государства» на территории России в период Гражданской войны, стремилась вводить внешнеторговую монополию, предполагавшую участие частных предпринимателей под жёстким контролем и при обязательной сдаче в казну всей валютной выручки (собственно, это была общепринятая практика всех государств, выходивших из экономических последствий Первой мировой войны). Частный капитал желал, разумеется, полной свободы. И в условиях ослабления властей всех уровней предприниматели эту свободу получили; впрочем, воспользоваться ею не сумели [33,

Трошина Т.И.] Что касается Советского государства, то оно оказалось в особо тяжёлых условиях; к общим для всех воевавших стран проблемам добавилась экономическая блокада, всё более расширяющаяся разруха транспорта и промышленности, и в результате — разрыв торговых связей между городом и деревней.

Не останавливаясь на общеизвестных формах государственного выживания в этих обстоятельствах, обратимся к вопросу о гибкости политики Советской России, когда даже в условиях интервенции и Гражданской войны велись переговоры об экономическом сотрудничестве на условиях, безусловно выгодных Западу. От такой политики не отказывались, несмотря на то, что подобная «гибкость» возмущала общественность и увеличивала приток в ряды белой армии русских патриотов. Даже крестьяне резко реагировали на происходившее: «коммунисты ...три года воевали, да все разбили, да обобрали. А теперь с ними опять заодно — приглаша[ют] их к нам строить фабрики да заводы, а ведь говорили, что мы старое все разрушим и создадим новое, хорошее, светлое. А без капиталистов ничего не смогли сделать…», — так представлял землякам «новую экономическую политику» делегат уездного крестьянского съезда 4.

Вместе с тем допущенные концессии, действительно, позволили решить многие вопросы момента; не только создать за счёт иностранного капитала «экспортный фонд», но обеспечить восстановление прежних торговых связей, которые государственным органам сделать было сложно, поскольку после пережитой анархии, реквизиций и насилий иностранные партнёры им не доверяли.

Что касается организации внешнеторговых операций, то в условиях ослабления государства (в 1917–1920 гг.) шла работа по региональному объединению на фундаменте общих интересов и схожих возможностей. В Европейской России «пионером» в этом отношении стал Архангельск. Местными предпринимателями высказывалась мысль (вероятно, присутствовавшая и прежде, но ставшая особенно актуальной в связи с войной и Революцией) об объединении тяготеющих к беломорским портам, обладающим большими запасами древесины губерний: Архангельской, Вологодской, Вятской, Олонецкой, Пермской, Енисейской, Иркутской, Тобольской, Томской [34, Данишевский И.И.] Когда в 1917 г. важнейшей проблемой стала продовольственная, по инициативе архангельской общественности состоялся съезд представителей Архангельской, Олонецкой, Вологодской, Вятской, Новгородской, Ярославской, Костромской, Пермской губерний, на котором решался вопрос о создании Северо-Восточной области. Предполагалось объединить усилия путём совместных экспортно-импортных операций для решения продовольственной задачи и создать областной экономический союз на будущее.

При обсуждении вопроса политической организаций северных губерний (Союз коммун Северной области, в состав которой в конце концов вошли Петроградская, Псковская, Архангельская, Вологодская, Олонецкая и вновь образованные Северо-Двинская и Череповецкая губернии), в Архангельске, исходя из своих интересов и понимания, считали, что объединиться следует также с Вятской и Пермской, «которые связаны с [ними] и укладом народной жизни. В случае неприсоединения Вятской и Пермской губерний к Северной Области, ввиду неразрывной связи пяти северных губерний, попытаться немедленно организовать» объединение «по крайней мере из Вятской, Пермской, Вологодской, Олонецкой и Архангельской. Эти губернии могли бы дать Области часть необходимого ей хлеба и продуктов фабрично-заводской промышленности; они связали бы Область с Сибирью как главным поставщиком пищевых продуктов. …Особо важно включение Вятской и Пермской губерний, так как отношения [Архангельска] с ними могут поддерживаться водным транспортом — и более дешёвым, и менее расстроенным, чем железнодорожный». При этом особо подчёркивалось, что «Северная область должна быть выделена только в хозяйственном отношении в отдельную единицу, находясь в теснейшем отношении с остальной Великороссией…» 5.

Интервенция и Гражданская война нарушили эти планы; в последующем объединение нескольких северных губерний не могло произойти в связи с усилением централизации власти, а Архангельская губерния, оказавшись изолированной от Советской России, осуществляла собственную внешнеэкономическую деятельность под контролем представителей британских властей 6.

После окончания интервенции и прекращения Гражданской войны архангельские предприниматели надеялись, что смогут спокойно работать, в том числе восстановив традиционные торговые связи с Норвегией, откуда сразу же после прихода в Архангельск в феврале 1920 г. красных войск на имя нового управления пришла телеграмма с предложением «завязать отношения». В связи с этим Архангельский губисполком организовал отдел внешней торговли и создал «экономическую комиссию» для «сношения с иностранными государствами», в которую вошли чрезвычайный уполномоченный Совета обороны по снабжению Северного фронта, губернский продовольственный комиссар, представитель местных кооперативов и председатель губернского Совнархоза 7. В Мурманске, который формально ещё продолжал входить в состав Архангельской губернии, был создан собственный «комитет» по налаживанию внешнеторговых связей 8. Стремясь восстановить хозяйственную жизнь края, он явочным порядком начал обменные операции с Северной Норвегией [32, Булатов В.Н., c. 125].

Пока не был создан государственный орган, ведавший в условиях объявленной монополии внешней торговлей (НКВТ), все «торговые сделки с заграницей» осуществлялись через Наркомат иностранных дел (НКИД). Сразу же после восстановления в Архангельске Советской власти, НКИД, учитывая «чрезвычайную важность Северной области для Советской России и необходимость выяснения возможностей товарообмена», направил туда своего уполномоченного Г.Л. Шкловского, задачей которого стала разработка плана внешней торговли через

Архангельск и Мурманск. Учитывая тяжёлое продовольственное положение губернии, особое внимание обещали уделить восстановлению поморской (обменной) торговли с Северной Норвегией. Например, крестьянам северных волостей Мезенского уезда, особо страдавшим от отсутствия продовольствия, было разрешено «под свой страх и риск отправить парусник с лесом в Норвегию и закупить там рыбу, что те и сделали» 9.

Шкловский убедился, что в Архангельске находится достаточное количество экспортного сырья (леса и лесопродуктов), на которое объявилось и немало покупателей. Загвоздка состояла в оплате; со стороны потенциальных покупателей были только «неопределённые обещания», а стране и краю нужны были импортные товары, прежде всего уголь, для чего, по мнению Шкловского, «нужно поддерживать те торговые сношения, которые существовали на Севере до восстановления Советской власти» 10.

Летом 1920 г. был создан Наркомат внешней торговли (НКВТ), которому предоставлялось исключительное право руководства «всеми внешнеторговыми связями учреждений и отдельных лиц» [35, Декрет…]. Этому предшествовала объявленная западными странами Советской России торговая блокада, которая в начале 1920 г. была несколько ослаблена разрешением торговли с кооперативными объединениями. НКВТ пытался наладить работу в этих непростых политических условиях; стремясь направить торговый обмен в нужное государству русло, он стал контролировать формирование экспортного фонда и давать разрешение на закупку товаров. Пришлось нарушить централизацию внешней торговли путём создания местных организаций. По мнению руководителя внешнеторговой деятельности Советской России Л.Б. Красина, «общий экспортно-импортный план» должен был сочетаться «с потребностями окраин и с местными хозяйственными нуждами» [12, Красин Л.Б.]. Согласно постановлениям СНК и ВЦИК, местным органам НКВТ предоставлялось «право инициативы и самостоятельности в удовлетворении местных нужд без сношений с центром». Таким образом, для оперативной работы, прежде всего, по формированию на местах «экспортного фонда», НКВТ сформировал 12 «местных органов» [36, Кауфман М.Я.], в том числе Архангельский, Уральский, Сибирский. Кстати, в отличие от обсуждаемой с 1918 г. концессионной политики Советского государства Л.Б. Красин был сторонником обеспечения импортных операций «с расчётом исключительно на внутренние силы»; в частности, доставка сибирских товаров потребителю должна была осуществляться исключительно через Архангельск и при этом на собственном морском транспорте [11, Красин Л.Б., c. 19–20].

Архангельский губернский «отдел внешней торговли» был переподчинён и преобразован в местное отделение НКВТ, которое именовалось «Северное Беломорское» и распространяло «свою деятельность на Архангельскую, Северо-Двинскую, Вологодскую, Вятскую, Мурманскую, Пермскую, Екатеринбургскую, Тюменскую губернии» (как это и задумывалось когда-то местными энтузиастами). По мере расширения работ по созданию экспортного фонда, создавались «дочерние» организации, которые подчинялись местным отделам НКВТ, либо напрямую центру. К 1 ноября 1921 г. было 15 областных управлений с 42-мя отделени- ями, 14-тью конторами и 22-мя агентствами; от Архангельского отделения отпочковалась экспортно-импортная контора НКВТ Автономной области Коми; возникло Северо-Двинское отделение с центром в Великом Устюге. Сибвнешторг, располагавшийся в Омске, имел Иркутское отделение и «агентуру» в Бийске. В результате к 1922 г. территория, обслуживаемая Северно-Беломорским управлением, сузилась до бывших Архангельской и Вологодской губерний (учитывая выделенные из них Северо-Двинскую губернию и Автономную область Коми; Мурманская сюда уже не входила) [37, Отчёт…, c. 86]

Восстановить прежние экономические связи сразу не удалось, хотя Норвегия, к примеру, заинтересованная в сбыте продукции своих рыбных промыслов, активно стремилась к восстановлению традиционного товарооборота (вопрос этот перед своим правительством ставил норвежский парламент; Союз рыбаков Северной Норвегии напрямую обращался со своими предложениями к главе торговой делегации Л.Б. Красину). Препятствия создавало отсутствие политических и экономических отношений между государствами. Представитель НКИД в Архангельске, отвечая на вопрос: «будет ли товарообмен с Норвегией?», отмечал, что пока «правительство молчит», происходят по частной инициативе сделки в виде контрабандной торговли «отдельных иностранных промышленников с населением Печенги, Вайда-Губы и других становищ побережья». Пользуясь отсутствием охраны внутренних российских вод, «норвежские купцы могут покупать ценные продукты промыслов за безделицу»; в частности, Мурманский совет начал по своей инициативе торговлю с Норвегией, в результате «ценные наши товары уступлены чуть ли не за трубочный табак и дамские галоши…» 11.

Перед губисполкомом, по словам его председателя С.К. Попова, «задача готовиться к восстановлению торговых сношений с заграницей» стояла «с момента занятия Архангельска» 12. Для населения северной губернии начало внешней торговли означало получение работы и продовольствия. Затаив дыхание, местные жители ждали любых новостей о заключении хоть каких-то торговых отношений с заграницей. Уже осенью 1920 г. на лесозаводах скопились приличные объёмы экспортной древесины; надеялись, если будет получено разрешение, начать навигацию с помощью ледоколов даже зимой 13. В состоянии готовности находились и норвежцы. Так, в сентябре 1920 г. норвежским правительством был разрешён уполномоченному ЦК РКП по золотовалютным операциям за границей М.М. Литвинову въезд в страну для урегулирования вопроса о двусторонней торговле 14.

Использование советской властью прежнего опыта при организации внешнеторговых операций

Одним из принципов деятельности НКВТ было «при выполнении своих задач сочетать старое с новым, коммунистическое с капиталистическим» 15. В частности, в условиях разрушения прежней системы зарубежной агентуры и разрыва внешнеторговых отношений на всех уровнях, привлекались специалисты из «бывших» — представителей торговопромышленного класса.

Архангельский губисполком ещё в 1918 г. привлекал для работы по внешнеторговым операциям местных предпринимателей. Так, крупный мурманский промышленник Е.В. Могучий был «направлен Архангельскими властями за покупкой рыбы». Он вспоминал о своём путешествии в Норвегию: чтобы не стать жертвой самосудов, процветавших тогда на дорогах, не надеясь только на удостоверение от Совдепа, «оделся во все худшее». По словам Е.В. Могучего, «до середины марта [1918 года] большевицкая власть насилия не применяла. [Председатель продовольственного комитета] Панилов велел всю закупленную рыбу сдавать в Архангельский продовольственный комитет по фиксированной цене, был установлен курс валюты для закупки рыбы в Норвегии. При такой постановке дела работать [было] можно…» 16. Впрочем, сторонникам «свободной торговли» — инициативным предпринимателям тяжело приходилось не только «при большевицкой власти», но и при «белом» Временном правительстве Северной области, когда внешняя торговля осуществлялась фактически под контролем союзников (интервентов), а после их ухода был введён принудительный жёсткий курс валюты, которую экспортеры обязаны были сдавать в обмен на быстро обесценивавшиеся местные деньги («чайковки») 17.

За два года губернские дела, в том числе в отношении внешней торговли, несколько раз переходили из рук в руки, в результате чего происходило много недоразумений. В связи с национализациями 1918 г. заграницей почти не осталось агентов частных предпринимателей; в «белой» Северной Области вопросами экспорта и импорта занимался Губернский союз кооперативов. В феврале 1920 г. в Архангельске восстановилась Советская власть; вернулся из эвакуации Губисполком и принялся за создание новой системы управления. «Перевороты» происходили на всех уровнях; сменилось и руководство Губсоюза. Вновь назначенный уполномоченный от кооперативов Пятигорский прибыл в Варде, потребовал у находившегося там члена правления Г.Г. Мартынова сдать дела и вернуться в Архангельск (под гарантию личной безопасности). Тот возвращаться в Архангельск отказался и дела передавать не стал, мотивируя тем, что они находятся в Лондоне. «Переговоры шли три дня, и безрезультатно». Арестовывать его Пятигорский не стал, «чтобы не создавать неприятного впечатления в Норвегии» 18.

В ранний период НЭПа, пока государство занималось решением глобальных проблем, относительную экономическую свободу получили не только мелкие торговцы и предприни- матели, но и ведомства — центральные и региональные, которые, помимо «сверхзадачи» (создания экспортного фонда для будущей индустриализации) занимались решением в первую очередь насущных вопросов, к которым относились обеспечение населения продуктами питания, самыми необходимыми орудиями труда и другими товарами первой необходимости. Со стороны наркоматов высказывались пожелания отмены внешнеторговой монополии, что аргументировалось меньшими административными издержками и наличием у «частников» более тесных контактов с зарубежной клиентурой и личных связей [38, Хойслер Й., с. 477, 478]. Монополия отменена не была, но на местные отделения Внешторга возлагались обязанности «совершать закупки и продажи товаров для удовлетворения местных нужд» [39, Внешняя торговля…]. В феврале 1921 г. всем правопреемникам дореволюционных организаций поступило распоряжение «составить списки заказов и договоров, помещённых заграницей с 1914 г. по дату национализации, по которым ещё не последовало исполнение, с указанием условий сделок, задаточных и прочих средств, подлежащих возвращению в случае неисполнения…» 19.

Не обходилось и без бюрократических проволочек: при местном отделе НКВТ с сентября 1921 г. существовала достаточно громоздкая комиссия для разработки «импортного плана» и рассмотрения заявок местных учреждений на получение товаров заграницей, состоящая из представителей губернских организаций: Внешторга, Профсовета, Совнархоза, Продкома и «Область-Рыбы» 20.

Северо-Беломорское управление в 1921 г. организовало экспорт из Архангельска товаров (в основном это была древесина, а также продукты переработки — смола, скипидар, пек) и их реализацию, преимущественно в Англии, на 5,76 млн зол. руб. Из этих денег на сумму 1,8 млн зол. руб. было закуплено продовольствие и другие товары для обеспечения потребностей работающих на экспорт предприятий. Например, союз смолокуренных артелей в обмен на свою продукцию получал от Беломорского отделения НКВТ «на нужды смолокуренной промышленности» 21 продовольствие, мануфактуру, орудия труда, в том числе самые простые — косы, лопаты, топоры, а также бочки [39, Внешняя торговля…, с. 56].

Местная инициатива вылилась в Архангельске в организацию собственной «экспедиции» весной 1921 г. в Норвегию для налаживания утраченных связей. По воспоминаниям заведующего финансовым отделом Губисполкома Г.Я Гуровича, решили «продать лес (оставшийся от бывших хозяев в немалом количестве) и купить рыбу». Делегация состояла из трёх человек — самого Гуровича, председателя отделения Внешторга А. Попова и бывшего архангельского купца М. Ульсена. «Не было ни визы, ни подходящего судна. Был катер

для ловли контрабандистов, но никто не решался идти на нём капитаном. Согласился штурман довести нас до Варде. Но дорогу, как выяснилось, не знал и плохо ориентировался в море. Довел нас уже сам Ульсен. <…> В Варде нас окружили рыбаки и начался товарообмен — за полено треска. Потом местная администрация их удалила». Членам делегации после переговоров было дано разрешение выйти на берег и начать переговоры с местными торговцами. Ситуация сложилась обоюдовыгодная, и архангелогородцы «закупили рыбу по низкой цене». (Впрочем, за такую хозяйственную инициативу председатель губисполкома оказался под судом 22). Кстати, архангельская делегация оказалась не единственной в Северной Норвегии: здесь же находились представители из Мурманска «для покупки ботов и рыболовных принадлежностей, им будто бы открыт кредит в 3 млн рублей» 23.

Тем же летом, организовав задержание нескольких норвежских зверобойных судов, занимавшихся браконьерством в русских территориальных водах, Архангельский губиспол-ком решил взять на себя реализацию местных «излишков звериного промысла» в Норвегии, направив туда для переговоров председателя Н.Я. Кулакова 24.

Все эти эксперименты убедили, что выполнить поставленные задачи без опытных специалистов невозможно. Для работы в Северном Беломорском управлении Внешторга были привлечены известные в Архангельске предприниматели, по каким-то причинам не покинувшие Россию и оставшиеся на Русском Севере. Из биографий местных представителей торгово-промышленного сословия, приведённых в книге архангельского краеведа Е.И. Овсянкина, мы узнаем, что сотрудниками «Внешторга» были М.А. Ульсен, Я.А. Беляевский (направленный представителем отделения Внешторга в Англию), Р.А. Пец, Х. Н. Манаков. Их привлекали в первую очередь для восстановления собственных контактов с зарубежными торговыми партнёрами и организации экспортной торговли. Даже когда Я.А. Беляевский и М. Ульсен были арестованы ЧК, поскольку организованная ими в 1920 г. по поручению Гу-бисполкома доставка из Англии угля сорвалась (судно было задержано в Норвегии якобы за долги; следователь считал, что предприниматели сообщили о грузе, идущем в Архангельск, заинтересованным лицам 25), «руководители Внешторга регулярно ходили на свидания к Беляевскому для консультаций по проблемам заготовки продукции для экспорта» [40, Овсянкин Е.И., с. 345–353].

Вместо заключения. Крушение надежд на инновационное развитие

Казалось бы, в начальный период нэпа создались условия для реализации планов на послевоенное инновационное развитие края, которые вынашивала активная общественность Архангельской губернии в годы Первой мировой войны. Разумеется, Революция внес- ла не очень обнадёживающие коррективы, но всё же, после разрушения Империи, следствием чего стала потеря многих балтийских и черноморских портов, Архангельск остался в зоне самого пристального внимания правительства. Монополия на внешнюю торговлю, а также внешнеэкономические и политические санкции давали надежды на развитие новых видов промышленности на местном сырье, на создание собственного торгового флота.

Оказался задействован опыт и знания «торгово-промышленного сословия»; стало понятно, что без них не восстановить «старый мир» и не построить «новый» (разумеется, ряды их поредели; например, Данишевские эмигрировали из страны ещё в 1919 г.)

Однако общегосударственные потребности заставили акцентировать внимание исключительно на традиционных видах хозяйственной деятельности, и прежде всего на лесной промышленности, поскольку именно лесные товары были затребованы на международном рынке до такой степени, что западные торговые партнёры были готовы «закрыть глаза» на политические обстоятельства объявленных Советской России санкций.

В.И. Ленин придавал первым договорам на поставку леса в Англию особое значение, требуя принять все меры, чтобы заготовка древесины не была сорвана, и организовав строгий контроль «над учреждениями, ведающими заготовкой экспортного сырья» [41, Ленин В.И., с. 278–279]. Жителей губернии в этих обстоятельствах призывали заняться формированием экспортного фонда, в обмен на который можно будет приобретать так необходимые для восстановления народного хозяйства товары: «северяне должны сосредоточиться именно на [этом], а не на развитии других видов промышленности»26; «…каждый рабочий, каждый крестьянин должны с полной ясностью понять, что каждая вывезенная заграницу единица леса есть ни что иное, как лишняя сельскохозяйственное орудие, лишний фабричный станок, лишняя машина» 27 .

Архангельская губерния (с 1937 г. — область) на многие десятилетия вынуждена была сохранять своё значение «всесоюзной лесопилки». Эпоха индустриализации привела к строительству здесь крупных промышленных предприятий («гигантов пятилеток»), однако очередной комплексный (экономический и политический) кризис показал неконкурентоспособ-ность северной промышленности, что является достаточно важным предметом для обсуждения.

Дополнительным материалом для такого обсуждения может послужить исторический опыт поисков выхода из «ресурсной зависимости» Северного региона Европейской России.

Статья написана в рамках проекта, поддержанного грантом РФФИ (научный проект № 18-09-00237 «Глобальные изменения в локальном измерении: население северной провинции и события 1917–1918 гг.»)