Возникновение, обращение и факторы развития слухов

Бесплатный доступ

Слухи до сих пор являются одним из основных режимов передачи неофициальной новости в устной речевой среде, в последние десятилетия активно захватывая пространства СМИ и Интернета. В статье предложен преимущественно типологический взгляд на данный объект социально-коммуникативной природы: рассмотрены различные классификации слухов, факторы их успешного обращения в коллективе, механизм трансляции. Специально обсуждается проблема соотношения слухов и сплетен.

Слухи, сплетни, трансляция, речевой жанр, сферы речи

Короткий адрес: https://sciup.org/144153140

IDR: 144153140

Текст научной статьи Возникновение, обращение и факторы развития слухов

Объектом внимания в данной статье является механизм распространения слухов, а именно: их возникновение, обращение, факторы развития и сфера существования. Возникновение и обращение «слуховой» информации представлены рядом этапов.

Первый этап имеет под собой психологическое основание [Шерковин, 1975; Почепцов, 1998]. Теоретики утверждают, что истинная причина возникновения текстов слухов – коллективное бессознательное (К. Юнг) и его проявление как ответ на тревожные ожидания и ситуацию неопределенности [Почепцов, 2001, с. 491].

Известна, в частности, классификация слухов, учитывающая различные психологические потребности коллективного субъекта в информации подобного рода. Ее составляют три типа [Knapp, 1944; Шерковин, 1975; Назаретян, 2003]. Прежде всего называется « слух-желание », который в современных условиях периодически возникает в циркулирующих текстах о зарплате. Другой единицей классификации называют « слух-пугало », «востребованный» в экстремальных ситуациях, например, в начале 90-х гг. прошлого столетия в связи с кризисом российской экономической системы и периодическим исчезновением на рынке товаров первой необходимости или с резким возрастанием цен на продукты. Сюда следует отнести и слух о «непроходной» кандидатуре Г. Явлинского и, как следствие, возможной победе Г. Зюганова («коммунистической угрозе»), появившийся накануне первого тура президентских выборов 1996 г. и заставивший многих москвичей проголосовать за кандидатуру Б. Ельцина.

Психологи выделяют в отдельный тип еще « агрессивный слух », или «слух-разделитель», так же как и «слух-пугало», связанный с экстремальными социальными и экономическими ситуациями и регулярно сопровождающий последний в пространстве и времени. «Агрессивный слух» формирует сюжет, развивающий тему межгрупповых и межэтнических конфликтов. В этой связи следует вспомнить внезапно возникшие весной 1999 г. и поддерживаемые россиянами разговоры о надвигающейся третьей мировой войне, которая вот-вот разразится как следствие военного конфликта в Югославии.

В итоге, по Ю.В. Щербатых, восприятие и последующая передача слуха того или иного типа сопровождается большими или меньшими переживаниями, компенсирующими дефицит эмоций у современного человека [Щербатых, 2007, с. 206].

Второй условный этап развития слуха – формулирование базисного суждения, иначе говоря, исходной идеи текста. Этот фундамент слуха составляют только что совсем недавно родившиеся предтексты: мнения, толки, пересуды, россказни [Прозоров, 1997, с. 163–164].

С момента оформления базисного суждения в текстовую форму начинается цепочечная, или сетевая, трансляция слуха, иными словами, его обращение в коммуникативной среде. Высказывание становится, по мысли В.В. Прозорова, двусоставным: в него непременно входит не только сюжетная основа, но и трансформирующая часть с элементами добавочных эмоционально-экспрессивных замечаний либо дополнительных пояснений, мнений, мотивировок и выводов. Одна идея каузирует бесчисленные варианты «присочинений»: сообщений о предмете слуха (Ты знаешь уже о.?; Вы слышали это?; Послушай, я тебе больше этого скажу!), сообщений о сообщениях (Вы слышали, что сказал имярек о.?; А в «Новостях»-то совсем по-другому говорят; Я в Интернет зашел, туда эту информацию тоже «слили»), фрагменты оценочного содержания (Боже мой!; А жить-то как?; Хорошо бы, все это правдой оказалось...; Люди зря говорить не будут; Как же, деточка, я только теперь об этом и думаю!); см. пример [разговор в такси]:

Водитель: А вы куда собрались? На «Столбы»?

Пассажир 1: Да вот, решили прогуляться, давно там не были. Осенью-то говорили, что там медведи ходят.

Водитель: Да сейчас какие медведи? Они ведь спят давно.

Пассажир 1: Это если они сытые. А если голодные, то могут и бродить.

Пассажир 2: Мама! Ну какие сейчас медведи на «Столбах»? Там на дороге сотни людей, все гуляют.

Пассажир 1: Вот мы и пошли. Думаю, не съедят [смеется].

(Речь Красноярска; декабрь 2008. Архив автора).

Так происходит в случае, если передаваемое содержание совпадает с внутренней установкой адресата [Панасюк, 1998, с. 59], готового поглотить и переработать очередную порцию важной, будоражащей, а потому нарушающей стабильное социальное состояние информации. Это дает основание психологам, социологам и историкам выделять несколько разновидностей преобразования фабулы слуха: сглаживание , когда несущественные детали сюжета исчезают и он становится короче; заострение , при котором сохранившиеся детали характерно «выпячиваются», становясь более функциональными; приспособление , «подстраивающее» детали сюжета под национальные, этнические, социальные стереотипы и установки [Allport, Postman, 1947], а также усложнение [Esposito, Rosnow, 1984] или слияние [Чернов, 1934] (большое количество иллюстрирующих типологию примеров находим в [Назаретян, 2003; Шейнов, 2007]).

Рано или поздно слухи, россказни, толки исчезают вместе с утерей злободневности вызвавшего их события. Завершению обращения каждого конкретного слуха может способствовать и сопротивление ему, вызванное неприятием информации либо сомнением со стороны слушателей: Вряд ли это так.; Да ну тебя!; И ты что, всему этому веришь?; Ерунда какая-то!; Полная чушь!; Очередной бред твоих старушек. Если массовая позиция противостояния активна и убедительна, то наблюдается скорое, а еще чаще постепенное приглушение и затухание слуха [Прозоров, 1997, с. 165].

Психологическое обоснование конечного этапа обращения слухов состоит в несовпадении установок аудитории с идеологическими либо эмоциональными установками передающего текст, а социальное – в потере актуальности вызвавшего их события.

Представляя механизм слухов, обратим внимание на условные факторы, которые делают возможным его развитие. В этой связи необходимо сослаться на Г. Олпорта и Л. Постмэна, а также на Т. Шибутани, которые вывели «основной закон слухов»: 'слух = важность события х неопределенность / двусмысленность информации' [Allport, Postman, 1947; Shibutani, 1966].

У отечественных исследователей оба обозначенных условия трансформируются в интерес к теме и дефицит «надежной» информации . Они определяют успешную циркуляцию по устным коммуникативным каналам актуальной для аудитории информации, сведения о которой, поступающие, например, из официальных каналов, недостаточны или противоречивы и не вызывают доверия у массового адресата.

Рядом с основными стоят сопутствующие факторы. Фактор личностного статуса прямо связан с выгодной ролевой позицией человека, передающего слух. Ведь он, становясь источником сообщения, привлекает к себе внимание и через это хотя бы ненадолго занимает позицию «лидера мнений». Противоположен по направленности и масштабу влияния фактор эмоционального баланса , позволяющий оптимизировать не внешнее социальное положение индивида, но приводить в баланс внутреннее эмоциональное состояние всего коллектива, способствовать его адаптации к изменившейся реальности. Тогда слух либо снимает чрезмерное эмоциональное напряжение, накопившееся в сообществе, ведет к психологической разрядке, либо, напротив, эмоционально заряжает группу, долго пребывающую в скучной, обедненной событиями ситуации [Shibutani, 1966; Ольшанский, 2001, с. 282; Назаретян, 2003, с. 111–115; Шейнов, 2007, с. 542–544].

С перечисленными факторами коррелируют потребности человека. Некоторые из них он удовлетворяет, участвуя в процессе обращения слуха: имеются в виду познавательная, эмотивная, утилитарная потребности и потребность в удовлетворении престижа [Шерковин, 1975, с. 179; Караяни, 2003].

Приведем один характерный пример рефлексии по поводу механизма распространения слухов почти двухсотлетней давности. Он представляет рассуждения московского генерал-губернатора князя Д.В. Голицына. Их мы извлекаем из его отчета от 28 июня 1826 г. о результатах секретного расследования по одному из «дел о слухах», которые массово ходили в простонародной среде после восстания декабристов:

«В обширных городах всегда более находится, нежели в других местах, праздных людей, которые, о чем-либо услышав, при рассказах о том же другим всегда умножат слышанное и еще делают свои заключения, то таким образом слухи, распространяясь и увеличиваясь, служат только на несколько дней всеобщим разговором и потом скоро совершенно исчезают, давая место другим. Искоренить сие ни в каком государстве нельзя, а равно как трудно [дойти] до источника оных, да, по мнению моему, кажется сие и не нужно: ибо ежели обо всех нелепых толках производить строгое следствие, то сим самым только подается повод к осуждению, что верно есть какая-либо в слухах важность, когда стараются в раз-ведании, и таким образом пустые толки превратятся в значительность, а источник оных не обнаружится, поелику всякий, особенно простолюдины, по большей части, боятся признаваться пред правительством, когда оное начинает чего доискиваться» [Цит. по: Сыроечковский, 1934, с. 85].

В данном случае подчеркнута «обезличенная неопределенность» слухов – это толки всех, голос широких слоев населения, голос масс. Где-то зазвучав впервые, он быстро усиливается, видоизменяется и переплетается с другими голосами, оставляя впечатление повсеместности и всеохватности [Сыроечковский, 1934, с. 61]. Сфера бытования текстов-«слухов» определяется в научных работах с прямо противоположных позиций.

Традиционную точку зрения, идентичную мнению некоторых европейских ученых, представляет Г.Г. Почепцов: «Слух никогда не повторяет того, о чем говорят средства массовой коммуникации <...> Верно и обратное: часто слух содержит информацию, принципиально умалчиваемую средствами массовой коммуникации» [Почепцов, 1998, с. 199]. Для него коммуникативная среда слухов и информационное пространство СМИ разделены «непроницаемой стеной». Однако такой взгляд можно считать верным лишь по отношению к России времен ее «доперестроечного» прошлого.

В настоящее время более релевантно иное мнение, суть которого — в констатации очевидной разомкнутости границ между пространством СМИ и бытовой сферой общения [Прозоров, 1997; Михальская, 1996]. Следствием этого признается не только всеобщая поддержка слухов электронными, печатными масс-медиа, а также Интернетом в форме постоянных ссылок и цитат, но и активное продуцирование ими разнообразных слухов, развивающее эффект «глухого телефона» [Латынов, 1995, с. 15; Почепцов, 1999; Дубин, 2001; Щедровицкая, 2002; Желтухина, 2003, с. 153, 174; Матвейчев, 2009, с. 122—123]. Это подтверждает и социологическое анкетирование. В первой половине 90-х гг. в нашей стране был зафиксирован поступательный рост тиражирования слухов через СМИ: газеты, радио и телевидение в качестве первичного источника слухов в августе 1992 г. отметили 23,3 % опрошенных, в мае 1994 г. 32,1 %, а в ноябре 1995 г. уже 58,4 % [Дмитриев и др., 1997, с. 135].

В общем, можно утвердиться во мнении о коммуникативно-текстовой природе слухов. Большинство из обнаруженных стадий их развития совмещаются с этапами передачи устных сообщений по устному каналу коммуникации, сам же тип текста живет до тех пор, пока, циркулируя, находится в речевом движении, и умирает с потерей социальной актуальности.

Отдельно в границах заявленной темы следует обсудить проблему соотношения слухов и сплетен, которая регулярно выходит на первый план научной дискуссии, если в фокус внимания попадают эти схожие объекты.

Десятилетие назад отечественные лингвисты, разрабатывающие проблемы генристики, обратили внимание на объект сплетен. Они трактуются как первичный речевой жанр, к которому восходит светская беседа [Дементьев, 2000, с. 192], а также как ядерный субжанр бытового разговора, задающий в числе прочих его тактику [Седов, 1999, с. 19—21; 2007, с. 225] и подразделяющий языковые личности в зоне фатического общения на любителей дружеской беседы и тех, кто склоняется к болтовне / сплетне [Дементьев, 2000, с. 193].

Сплетни не только обслуживают довольно сложные межжанровые взаимосвязи, исполняя вторичные контекстные задачи, но функционируют самостоятельно. В этом случае они реализуют прототипический сценарий (новость — обсуждение — осуждение) и в соответствии со сложной интенциональной установкой [Дементьев, 2006, с. 274] — поделиться со «своими» сенсационной новостью ^ обсудить / оценить ее героя ^ получить от этого психологическое и социальное удовлетворение — квалифицированы как особый информационно-фатический жанр, отличный, в частности, от слухов [Панченко, 2002, с. 100—102; 2007].

Сплетни как специфическая форма массовой информации, курсирующая по неофициальным каналам, изучаются, кроме того, социальными психологами, антропологами и фольклористами, в арсенале которых богатый, в том числе этнографический, материал и результаты изысканий, проводимых в США и евро- пейских странах более полувека. Справедливо указывая на субъектно-ориентированное содержание данных текстов, специалисты присваивают им статус оценочных сообщений, поскольку в центре их сюжетов – обстоятельства жизни и поведение некоей отсутствующей личности, приподнесенные, как правило, в осуждающем ключе. При этом четко определены параметры сплетничания: неформальная обстановка, условия праздного времяпрепровождения, декларируемая собеседниками приверженность общественным и групповым нормам поведения и морали [Горбатов, 2008, с. 16, 34; 2009а].

Российские ученые вслед за западными коллегами выделяют несколько социально-психологических функций сплетен: информационно-познавательную, развлекательно-игровую, аффилиативно-интеграционную (как инструмент сплочения и обособления «своей» групповой общности), проекционно-компенсаторную (как отражение свойств и склонностей коммуникантов в сюжете сплетни), презентационную, обучающую, а кроме того, функции социального контроля масс над элитой и следующую из нее тактическую. В реальности сплетни привычно используются в борьбе между отдельными индивидами и группами, поскольку очевидно их резкое негативное влияние на репутацию и имидж оппонентов [Ольшанский, 2001, с. 286–289; Горбатов, 2007; 2009б].

Правомерно встает вопрос о соотношении понятий «слухи» и «сплетни», который вытекает из родственной связи этих двух феноменов, объединенных информативной природой и механизмом распространения; ср. хотя бы их определения у Ю.В. Рождественского: под слухами понимается недостоверное сообщение, «переданное по каналу молвы, которое сообщает вымышленные факты или дает фактам необъективную интерпретацию [Рождественский, 2004, с. 372]; «сплетни – это слухи или любые сведения о личностях, которые не должны быть в молве. Сплетни обычно направлены против достоинства личности. Они используются обычно для выведения человека из душевного равновесия с целью заставить его делать ошибки» [Рождественский, 2004, с. 191].

Окончательно не отвергая довольно популярную трактовку, состоящую в том, что сплетни есть «осуждающая», «мелкомасштабная» разновидность слухов, приведем серьезные аргументы из работ Д.С. Горбатова, свидетельствующие о принципиальном различии двух явлений.

Прежде всего, точной кажется мысль о важности фактора причастности коммуникантов к событиям, обсуждаемым в формате неавторизованных сообщений. Для слухов причастность непосредственна, когда сообщения воспринимаются как прямо относящиеся к собеседникам или их близким; сплетнями следует считать сообщения, «проводники» которых ощущают лишь косвенную вовлеченность в излагаемые события [Горбатов, 2009а].

Другой важный момент – положение о различных типах так называемых атрибуций, характерных для слухов и сплетен [Горбатов, 2008]. Если переводить его на язык лингвистики, речь идет о семантической структуре текстов. Для слухов принципиально отражение актуальной для сообщества ситуации с ощутимым элементом прогноза; то есть речь идет о событии, ориентированном в комментирующей части на событийное будущее: Вы слышали, электроэнергия опять подорожала, значит, и на хлеб цены повысят! Сплетня же скорее чертит противоположный вектор осмысления, когда обсуждение третьего лица совмещается с рассуждениями о мотивах, свойствах, комплексах личности, повлекших определенное поведение; то есть речь идет о событийном настоящем, в части ин- терпретации типично ориентированном не то чтобы на событийное прошлое, но, во всяком случае, – на формулировку более или менее точного фактора каузативной природы: Знаешь, мне сказали, что Петрову шеф зарплату повысил... Конечно, такого подхалима еще поискать надо!

К сказанному добавим еще одно соображение. Сплетня кажется менее зависимой от динамики речевого существования: она состоится и тогда, когда участники соответствующего разговора, однократно обсудив интересующего их «героя», вволю посплетничав , больше не возвращаются к теме. Одновременно жанр слухов может быть признан успешно реализованным лишь в том случае, если информация, формирующая содержательное ядро высказывания, хотя бы какое-то время циркулирует в социальной среде, подтверждая через это свою необходимость и актуальность для коллектива.

Статья научная