Время законника Стефана Душана

Законник Стефана Душана нередко связывают не только (как правило, среди непосвященных, но и в кругах историков, даже медиевистов) исключительно со Средневековьем, с периодом Сербского царства. Тем не менее эра Законника Душана, выходя далеко за эти хронологические рамки, простирается до конца XVIII века, а благодаря научным исследованиям – до настоящего времени (библиография о Кодексе Душана: [14]; новейшее издание: [2]).

На державном Соборе в Скопье в день Вознесения, 21 мая 1349 г., в присутствии семьи правителя, патриарха Иоанникия, церковных сановников и крупной и мелкой властелы был провозглашен Законник царя Стефана Душана (ЗСД). В его состав вошло 135 отдельных положений, первым из которых было царское повеление о законодательной работе. Тогда на самом деле была принята его основная, первая, часть, которая была дополнена менее, чем пять лет спустя, то есть в 6862 году по византийскому календарю, что соответствует периоду с 1 сентября 1353 г. по 31 августа 1354 г. н. э. Результатом изменений, произошедших после 1349 г. из-за труд- ностей, возникших в применении некоторых статей Законника, или необходимости заполнить пробелы, допущенные первыми его составителями, стало принятие свыше 60 новых законов, то есть новелл. Многие из законов, вошедших во второй Законник, принимались постепенно после 1349 г., как того требовала необходимость. Это с уверенностью можно отнести к ряду статей, связанных одной темой, с повелительным изречением в начале: «Повел4ва царьство ми» (статьи о приеме чужих зависимых людей (ст. 140 и 141), о наказаниях разбойникам и ворам (ст. 145–150), о клятвенном суде (пороте) (ст. 151–154), о силе закона (ст. 171 и 172), о первостепенном и царском суде (ст. 181–183)).

Сохранившиеся списки Законника Стефана Душана – наилучшее свидетельство его истории. Древнейшая, только фрагментарно сохранившаяся рукопись с текстом Законника Стефана Душана (см. Стр ) написана в последнее десятилетие XIV в. От XV в. остались пять рукописей: Атн , Стд , Ход , Хил и Бис , а от XVI в. – две: Бар и Прз . К XVII в. относятся три рукописи: Шиш , Рав и Рак , в которых сохранилось повеление царя Душана.

Наибольшее число списков переписано в XVIII в. – 13 ( Пат , Бор , Поп , Тек , Сан , Ков , Соф , Бгд , Реж , Кар , Врш , Рум и Грб ), а Бог и Јаг – в следующем столетии, хотя их источник предположительно относится также к XVIII веку. Рукописи, датируемые до конца XVII в., за исключением Рав , составляют так называемую старейшую редакцию Законника Стефана Душана. Они в большей или меньшей степени отражают состав, порядок статей и стиль утраченного оригинала Законника, как и более поздние кодификаторские и редакционные обработки, проведенные в период Сербского царства или в областях и государствах, возникших на его территории. Остальные рукописи содержат младшую редакцию, об отличительных особенностях которых пойдет речь далее [28].

Как следует из этого обзора, не сохранилось ни одного списка Законника Стефана Душана времени Сербского царства, не говоря уже о самом оригинале – ни специальной рукописи первого Законника 1349 г., который должен был распространяться для использования, по крайней мере, до 1353–1354 годов, ни рукописи новых законов, поскольку первоначально их обнародовали отдельно, ни единого правового сборника, составленного из обоих законников, когда внесли изменения в первый. Между тем нет определенного ответа на вопрос, произведено ли изменение порядка статей и их перегруппировка вокруг одной темы уже во время составления первого Законника (этой же позиции придерживался А. Соловьев [18, с. 352–358]) или же, самое раннее, во время его дополнения, когда некоторые его положения могли быть переформулированы. Бис может восприниматься как возможный потомок этой версии рукописи, потому что здесь все изменения в порядке статей ограничены первой частью Законника. На эту возможность указывает и фрагментарно сохранившийся Стр не только изменением порядка статей, судя по сохранившейся части текста первого Законника, но и потому, что начало новой части Законника не отмечено точной датой, как в других рукописях (кроме Стд, которая представляет собой выборку постановлений Законника), а без особых указаний продолжает текст первой части. Таким образом, можно предположить, что эта версия переписана с уникального рукописного образца 1353/54 гг., который включает в себя и изменения в первой части Законника. Остается, очевидно, еще одна возможность – при провозглашении новеллы 1353/54 г. были добавлены только новые постановления без соответствующих изменений в первой его части. Однако выдвижение этих возможностей не приближает нас к ответу на вопрос, все ли сохранившиеся списки происходят от обновленного сборника 1353/54 г. или между ними имелись копии, состав и содержание которых образованы в результате механического объединения двух частей Законника независимо от того, менялась ли первая его часть до внесения новых законов или нет. О Прз можно с достаточной уверенностью сказать, что первая часть Законника вошла в него без изменения в порядке и содержании отдельных предписаний, она была дополнена путем механического соединения со второй частью Законника, или же во время обновления сборника изменения не были внесены в первую часть.

Большинство рукописей старейшей редакции содержит списки еще двух правовых текстов – Сокращенную синтагму Матфея Властаря с правилами св. Иоанна Постника [31, Приложения, с. 95–203] и Закон Юстиниана (законодательную компиляцию, созданную путем перевода на сербский язык предписаний из различных византийских сборников права, преимущественно из Земледельческого закона) [9]. В рукописях они всегда располагались перед Законом Стефана Душана. Такой трехчастный кодекс обычно называют Законодательство Стефана Душана, хотя нет прямых доказательств того, что еще при жизни Стефана Душана эти три правовых текста были объединены в один законодательный свод. Фактически, ни одна из рукописей, в которой записаны все три текста, не старше первой четверти XV в., а самая старая рукопись сербского перевода Синтагмы Матфея Властаря, на основе которого создана ее сокращенная версия, восходит к последней четверти XIV в., ко времени примирения Сербской и Вселенской патриархии [3, с. 727–729]. Другими словами, пока не будут найдены прямые доказательства того, что Синтагма Матфея Властаря была переведе- на с греческого языка на сербский не позднее конца первой половины XIV в., мы не можем с полной уверенностью утверждать, что ее сократили юристы времен Стефана Душана или что целью этого перевода был сборник законов с Законом Юстиниана и Законником Стефана Душана.

Таким образом, предположения и убеждения современных исследователей, построенные на основании рукописного «окружения» старшей редакции, не позволяют последовательно судить о том, какова была первоначальная редакция Законника. Так, фактически остается возможность, на которую указал Стоян Новакович [12, с. XXXIII–XXXIX], что составление трехчастного сборника законов является результатом кодификационных усилий первой половины XV века. Они, наряду с изменениями структуры и содержания текста самого Законника, служили убедительным доказательством его регулирования под потребности и для бенефициаров, отличных от тех, которых первоначально имел в виду законотворец. Иными словами говоря, инициатива присоединения Сокращенной Синтагмы Матфея Властаря и Закона Юстиниана к Законнику Стефана Душана могла исходить не от названного законодателя, а от бенефициаров тех правовых текстов. В пользу предположения о том, что первые два памятника первоначально входили в отдельный сборник, возможно, говорят семь рукописей, в которых Сокращенная Синтагма и Кодекс Юстиниана, или только Сокращенная Синтагма, были переписаны отдельно, без Законника Стефана Душана [3, с. 731–732]. Однако если принять во внимание, что ни одна из рукописей неполного Законодательства Душана не старше XVI в., возможно, что Сокращенная Синтагма и Закон Юстиниана в этих рукописях отделены от Законника Стефана Душана.

Государственный строй и социальная среда, в которых был составлен и должен был применяться Законник, просуществовали недолго. Уже при наследнике Стефана Душана начался распад государства, а «тихая и спокойная жизнь», к которой царь стремился, опираясь на Законник, уступила свое место «злобе и жестокой вражде». Очень часто возникает вопрос о том, сколько на самом деле было времени и возможностей для воплощения предписаний Законника в жизнь с тем, чтобы они начали формировать образ мыслей и поведение современников, и для попытки приблизить государство к идеалу, провозглашенному в царском указе с Законником Стефана Душана. Ответ на этот вопрос дал бы представление о том, насколько вообще допустимо рассматривать Законник как источник, и возможно ли с помощью его норм пытаться реконструировать общество времен Сербского царства. Доказательства применения Законника, пусть и малочисленные, можно найти, но это не единственное средство, которое позволяет перенести его постановления из области декларативного в реальную жизнь.

Можно сказать, что так Законник дает нам возможность на нескольких страницах посмотреть не только вперед, во временном смысле, но и назад. Законодатель выбирал положения, актуальные для времени принятия Законника, положения, которые должны были узаконить основы порядка в государстве и обществе, положения, которые предлагали решения для наиболее острых проблем в общественных отношениях. Содержание Законника обогащали позитивные положения, выработанные на основе негативной юридической практики. Выбор юридических вопросов и начал их регулирования свидетельствует об обстоятельствах управления Душановой державой, о невзгодах, озаботивших царскую власть. Например, правила поведения монахов говорят именно о недисциплинированности в монастырях (ст. 14–19, 24б, 29 [2, с. 78– 81]), а строгие указы об искоренении краж и разбоя, вошедшие во вторую часть Законника (ст. 145–150 [2, с. 105–106]), свидетельствуют об их распространенности в Душано-вом государстве, тогда как указы против католического прозелитизма (ст. 6–9 [2, с. 76]) в соответствии с документами того времени подтверждают нападки Римской курии на православие. Поскольку закон сформулирован так, что запрещает то или иное действие или поведение, то это с достаточной степенью уверенности можно рассматривать как свидетельство того, что такие явления известны в повседневной жизни. Статья 104 («И да се не наведе приставь на жен= . кьди н4сть м=жа дома» [2, с. 95]) или статья 120 («Царин′никь царевь . да н4сть вольнь pабавити . или pадрьжати трьгов′ца . да му куплю кою про-дасть = бесц4н¿е» [2, с. 99]) говорят о том, что в описанных случаях чиновник или таможенник позволяли себе такое поведение, которое закон стремился искоренить. И наоборот, нормы обычного права, получившие в Законнике официальный статус, конечно, идут из далекой старины, равно как и из повседневной правовой практики.

Законник Стефана Душана был исключительно динамичным текстом. Так как мы можем выделить хронологически более поздние изменения и дополнения Законника и соотнести их с конкретными общественными условиями, то объем и природу этих изменений можно использовать в качестве объекта анализа. Судя по тому, что пропущено, мы можем объяснить, какие постановления в новых условиях утратили свою актуальность. Исходя из того, что было изменено, мы можем, например, проследить преобразования системы наказаний, ее облегчение или ужесточение. А устанавливая то, что переформулировано или содержит уточнения, мы можем видеть, каково было изначально значение двусмысленных или незавершенных предписаний. Таким образом, если мы не будем учитывать развитие текста Законника, то сможем применить некритично редакторские изменения, например, XV в., для реконструкции прошлого – середины XIV века. Именно поэтому важно распознавать слои текста и выделять те, которые содержат более поздние дополнения и изменения, и те, которые относятся к первоначальной версии текста.

Примеры применения Законника во время правления Стефана Душана можно найти в некоторых из его указов. Уже в торжественном хрисовуле, регламентирующем права и обязанности дубровчан в Сербском царстве, который был издан всего лишь спустя четыре месяца по вступлению в силу Законника, в сентябре 1349 г., нашли отклик закрепленные в ст. 118–122 Законника Стефана Душана постановления о неприкосновенности личности и имущества торговцев [21, с. 273–376]. Происхождение этих сведений несложно проследить, сопоставив соответствующие разделы названных памятников. Вот характерные отрывки текста Законника призренской редакции: «Тргов′ци кои греду по цареве pемли . да н4сть вол′нь никои власт4линь, или кои любо члов4кь pабавити по сил4... » (ст. 118); «Скрьла-та и мал4 и велике р=ке потребна . трьгов′ц¿и да греду свободно бе-p-абав4 по pемли царь-ства ми...» (ст. 119) (Прз, л. 146r). Соответствующий отрывок повеления гласит: «Да греду своими главами иманиeмь своимь. и нихь трьгов′ци с куплО)мь свобод′но бе-p-абав4 по pем′ли царьства ми и кралeв4. да имь никто(О нищо не уpм4 по сил4 ни pабави. ни власте-линь царьства ми ни кралeвь. тькмо да ходе свободно» [22, с. 59–60]. (Соответствующий раздел почти дословно, как в остальном и все повеление, передается в грамоте царя Уроша Дубровчанам, изданной в апреле 1357 г. [22, с. 94]). Эта же грамота утверждает и уточняет предписание о запрете залогов из ст. 90: «Pалоге к=д4 се О)бр4таю да се йк=пую» (Прз, л. 142v). Практика займа под залог драгоценностей у дубровчан, особо распространенная среди сербской знати и горожан, имела такой размах, что было недостаточно короткого прямого запрета в Законнике, и понятно, почему в повелении Дубровнику царь вернулся к этому вопросу, разделив его на отдельные пункты: «и Й сели напр4да да не пр4име ни уpм4 ник′то pалоге ни Й властелина царь-ства ми ни кралeва ни кога любо дрьжаниa царьства ми и кралeва . к′то ли се О)бр4те уpемь да pалогу туpи поврати О)петь . а pа що e приeль да му се таpи куплa упад′н4 [...] И О)ще такоpи ш ними углави царьство ми що су pалоге pаложен4 кога любо мала и гол4ма и-p-емл4 царьства ми и кралeв4 да се ищу судомь и прав′домь» [22, с. 64]. (И эти решения повторяются в грамоте Уроша [22, с. 95], но позже они не встречаются в повелениях сербских властителей и местных правителей, хотя все они, по сути, передают содержание повеления Душана 1349 г.) Грамота монастырю Св. Петра Коришского под Призреном, относящаяся к последним годам жизни Стефана Душана, перечисляет рабочие обязанности крестьян метохии так же, как и в статье 68 Законника.

Закон Стефана Душана, ст. 68: « М 4 роп ′ хО)мь p аконь по в ′ сеи p емли = недели да работаю два дьни прониaр = . и да м = даe = годищи перьпер = царев = . и p аманицО)мь да м = косе с 4 на дьнь eдинь . и винограда дьнь eдинь. [ ... ] и що = работа мероп ′ хь то p и в ′ се да стежи... » ( Стр , л. 4^r).

Повеление монастырю Св. Петра Ко-ришского: « И p аконь метохии и в ′ с 4 мь селомь светога петра. кои e p аконь поставило царь-ство ми по всои p емлы да работаю всакь ки e (Од4льнь два дьни = неделы . и дьнь винограда . и дьнь с 4 на. и що поО)ре и покоси все да св ′ рьст = e и сьврьши и = сиплe » [17, с. 29].

Несколько оригинальных царских повелений содержат угрозу наказания, согласно предписаниям Законника, для того, кто нарушит положение указа. Простагма Хиландар-скому монастырю о границе села Кунаране (15 ноября 1349–1353 гг.): « тко ли потвори . й сихь више писаннихь . мало или много. да се распе и накаже по p аконнику . како и нев 4 рникь » [11, с. 437]; грамота Хиландарско-му монастырю о селе Карбинцы (июнь 1355 г.): « кто ли p абави и потворить. да се распе и накаже како повел 4 ва p аконикь царь-ства ми » [11, с. 429]; грамота дубровскому торговцу Марою Гучетичу (5 декабря 1355 г.): « И сега да не потвори никто кто ли потвор 4 да се распе и накаже по p аконику царьства ми » [22, с. 67]. Законник не упоминается в грамоте дубровчанам 1349 г., которая, без сомнений, опирается на него в формулировке ряда предписаний. Так, формула да се распе и на-каже встречается в еще двух грамотах Стефана Душана. Одна из них, относящаяся ко времени до принятия Законника, выдана дуб-ровчанину Марко Васильевичу 12 октября 1348 г.: « тко ли се кe p а нихь p адети или потвор 4 ти милость и p аписание царьства ми да се распе и накаже и да eсть нев 4 рнь царь-ству ми » [22, с. 58]. Вторая, касающаяся отмены таможни в Требинье, выдана тогда же, когда и уже процитированное повеление Дубровнику – 20 сентября 1349 г.: « ...да потвори милость и p а 〈 писаниe и 〉 да се распе и накаже и да e нев 4 рнь царьству ми » [22, с. 65]. Формула да се распе и накаже остается и после принятия Законника, только к ней добавлено по законику , а упоминание (и приговор) виновного как «неверника» содержится в Хиландар-ском повелении о селе Кунаране.

И если расипање, то есть изъятие всего имущества и обвинение в предательстве, грозило нарушителям царского указа и до принятия Законника, в нескольких царских повелениях это наказание встречается с отсылкой к Законнику. Проблема заключается в том, что в тексте Законника Стефана Душана, согласно сохранившимся рукописям старшей редакции, наказание за оспаривание царских указов не определено. Статья 136, открывающая вторую часть Законника, предписывает обязательность соблюдения царских запретов, но не определяет меру наказания [2, с. 103, 201]. Более того, бесполезно искать в Законнике наказание за предательство, хотя сами его предписания приравнивают ответственность виновного за отдельный проступок к наказанию, предусмотренному за приверженность отступничеству: «да се каже како и нев4рникь» (ст. 140, 141 , 144); «да се каж= како пр4сл=шници» (ст. 129, 148, 178); «да се каже како пр4б4гльць» (ст. 142). Может ли это служить доказательством того, что первоначальный текст Законника не остается нетронутым в сохранившихся рукописях? Или же наказание за предательство настолько укоренилось в обычном праве и юридической практике, что не требовало письменного уточнения? (А. Соловьев считал, что наказания за предательство нет в Законнике Стефана Душана, так как подобный проступок подробно описывается в Сокращенной синтагме Матфея Влас-таря, которая была частью законодательства Стефана Душана [18, с. 478–481]. Однако все постановления о предательстве в Сокращенной синтагме Матфея Властаря находятся в «Прохироне», который в сербском переводе доступен только в «Номоканоне Св. Саввы».) Существуют явные доказательства того, что Законник оставался в силе и при наследнике Стефана Душана, хотя бы в первые годы его правления. Однако отсылки к Законнику для назначения меры наказания в грамотах царя Уроша имеет свои особенности. В грамоте Дубровнику о Стонской дани (24 апреля 1357 г.) устанавливается наказание в виде изъятия имущества, хотя ссылка на наказание, согласно норме Законника, остается неопределенной: «кто ли такови дрьpнеть О)тне-ти и потворити сие pаписание царьства ми [...] и О)ть царьства ми да приметь гн4вь и накаpание по pаконику царьства ми» [11, с. 713]. При этом можно узнать юридический источник санкции, наложенной в повелении Дубровнику о свободной торговле, которое было издано в тот же самый день: «кто ли ино учини й властель царьства ми а или СО владущихь вь pемли царьства ми. и потвори сиe pаписаниe и милость царьства ми . и pабави що дубровча-номь да не продаю трьгове и куплю свою и да си купую що имь тр4буe . а или имь що кто уpме да ми eсть нев4рнь у нев4рно име и да плати вьсе самоседмо що имь буде струль по pаконику царьства ми» [22, с. 92]. В продолжении, неожиданно и вопреки ранее цитированному предписанию, проистекает, что первичная ответственность за возмещение ущерба лежит на царе, который в последствии потребует компенсацию от ответчиков. Кроме следования общему духу статей 118–122 Законника Стефана Душана, посвященных защите и свободе торговли, в этом постановлении заметно влияние статьи 160, защищающей торговцев от воров и разбойников, при том что возмещение ущерба лежит на царе [2, с. 109]. Соответственно наказание в форме семикратного возмещения со стороны причинившего ущерб основывается на решении, вынесенном в статье 187: «що б=де струвено в′се да плати самоседмо» [2, с. 116]. Впрочем, наказание в размере семикратного возмещения или в виде изъятия имущества постоянно упоминается в Законнике (ст. 30, 93, 102, 143, 187, 193, 200) и, по крайней мере, согласно сохранившимся источникам, не ранее того. Поэтому я не ошибусь, если предположу, что на процитированные предписания Законника, хотя и без его явно выраженного упоминания, опирается и грамота царя Уроша, выданная дубровчанам по поводу конкретного случая притеснения торговцев Дубровника со стороны царского властелина Жарко (январь 1357 г.): «а pа жарка що ви eсть уpель [...] да ви га да царьство ми да ви плати все самоседмо» [22, с. 98].

В обоих вышеупомянутых повелениях царя Уроша (изданных в том же 1357 г.), где для определения наказания стоят отсылки к Законнику, царь говорит о нем, как о своем («Законик царства ми»), а не о Законнике отца («Законик родитеља царства ми»). Является ли это следствием простого заимствования канцелярской формы из формуляра канцелярии его отца или у Уроша были причины для «присвоения» Законника? Вторая версия может объясняться идеей, что Законник, как основной государственный законодательный акт, связан не только с личностью того, кто его принял, но и со статусом царя как таковым, независимо от того, кто в данный момент занимает это положение. Однако известны косвенные свидетельства, позволяющие думать о том, что Урош не только унаследовал от своего отца готовый текст, но и в некоторых местах внес в него дополнения. На государственном соборе в Скопье 1357 г. царь Урош издал повеление, в котором имеются слова, указывающие на возможность того, что именно тогда он утвердил Законник отца: «иже вса добр4 устраaющу ми по pакону уставленному всечьстнаго p′бора . иже CO прежде госпо-диномь и родителемь царьства ми . светопо-чившимь царемь и иже устави всакаa правила. таpи вса утврьждаeть царьство ми» [11, с. 310].

В конце Рак находится группа из 23 статей, в том числе статьи, которых нет ни в одной другой сохранившейся рукописи. Это дубликаты статей основного текста, которые, очевидно, переписаны в конце рукописи с другого образца, и еще две статьи (ст. 47 и 54), которых не хватает в соответствующих местах основного текста. Они расположены без связи с содержанием остальных предписаний, с которыми их формально объединяет заголовок, стоящий перед первым из них [Рак, л. 69v–71r; 30, С. 11–16]. Среди них находятся также предписания, в которых проявляются пары «царь» и «король», «царица» и «королева». Это дубликат ст. 81, где речь идет о пла-нинах царя и короля, в то время как в основной версии упоминаются планины царя и церкви [Рак, л. 70r; 2, с. 178], и paragraphus unicus (ст. 195), где упоминаются параллельно и царица, и королева [Рак, л. 70v; 2, с. 223]. Слово «краль» встречается только в двух местах основного текста Законника, в статьях 43 и 136, и здесь оно приводится наряду с обозначением госпожи царицы, в первом случае – наравне со словом «царь» [2, с. 84, 103]. (Только «царь» и «царица» (без «короля») приводятся в ст. 140 и 187 [2, с. 104, 116].) Однако самостоятельная пара «царь» и «краль», а тем более «царица» и «королева» имеются только в перечисленных статьях Раковачской рукописи. Это явление наводит на мысль о том, что хотя бы некоторые из предписаний в конце названного списка относятся ко времени правления царя Уроша, так как во время правления Стефана Душана королевы не было. После нескольких безуспешных покушений на его жизнь Урош женился только в 1360 г. [27]. Двойственность форм «царь» и «краль» можно было бы приписать времени совместного правления царя Уроша и короля Вукашина с (1365 г.), хотя оно существовало и утвердилось, будучи скорее формальностью, еще со времени восшествия на трон Стефана Душана. Это особенно очевидно в неоднократно упоминаемом повелении для Дубровника 1349 г., в котором последовательно подчеркивается параллелизм царской и королевской земли [26].

При жизни царя Уроша коренным образом начали меняться социальная среда и государственный уклад, для которых и был предназначен Законник. Все сложнее становилось соотносить предписания, основанные на социальных отношениях, власти правителя, единстве территории, центральном и местном управлении, международных отношениях, религиозных отношениях времен принятия и первых лет применения Законника с ситуацией, сложившейся в государственных образованиях областных правителей, поднявшихся на руинах Сербского царства. Явных отсылок к Законнику в повелениях областных правителей и, позднее, деспотов нет. Дух Законника все еще ощущается в отдельных указах, которые сербские правители издавали дубров-чанам подобно сербским царям. Мера наказания за причинение вреда и кражу имущества торговцев определена в повелениях Дубровнику князя Лазаря и господина Вука Бранковича 1387 г. по принципу субсидиарной ответственности, в отличие от противоречивого повеления Уроша 1357 г. [21, с. 305]. Привожу соответствующий отрывок из наиболее полно сохранившегося повеления Вука: «И куде иду дубровчане по pемли по моО)и с трьгомь где га убие гуса или га покраду у селе да имь плати О)колина що имь уpме гуса ил-и-мь се украде ако л-и-мь не плати О)колина да имь плакю a влкь» [22, с. 138]. (Повеление князя Лазара: [22, с. 121]. То же самое постановление повторяется в повелениях сербских деспотов Дубровнику [22, с. 152, 202; 23, с. 16].) Кроме статей Законника Стефана Душана, чье влияние на формулировки соответствующих пунктов повеления Уроша описаны ранее, прослеживается параллель со статьей 158 о коллективной ответственности окрестных сел за разбой и воровство, совер- шенные на участках пути через незаселенные земли [2, с. 109, 210].

И если в повелениях не упоминается Законник, остается фактом то, что его переписывают, а это говорит о том, что он не утратил своего значения. В последнее десятилетие XIV в. создан Стр , из которого сохранилось всего 15 листов с едва ли более чем 100 статьями [2, с. 26–27]. Одним из его переписчиков был дечанский монах Данилац Левооки, который в 1394 г. переписал в монастыре, помимо прочего, проложный список по заданию еклесиарха Варлаама и сборник творений Св. Отцов по заданию игумена Варлаама [32, с. 339–341, 354–355; 16; 13, № 52–54, 96]. Равным образом именно в это время (1397 г.) Данилац Левооки переписал на чистых листах так называемого третьего Дечан-ского хрисовула и грамоту монахини Евгении (княгини Милицы) для Дечанского монастыря [25, с. 199–200]. Вероятно, и Законник Да-нилац Левооки писал в монастыре и для нужд монастыря.

Старейшая сохранившаяся рукопись Законника Стефана Душана (Стр) уже показывает изменения в отношении первоначального порядка статей, который хорошо известен согласно Прз [21, с. 119–123]. Рукописи же первой половины XV в. содержат изменения и дополнения к тексту Законника Стефана Душана, что отображает его адаптацию к изменившимся правовым и социальным условиям, а также отвечает конкретным целям в сфере юрисдикции. Таковы Бис, Атн, Хил и Ход [21, с. 123–137]. Между тем появление рукописей с приметами «редакторской руки» в структуре и содержании отдельных предписаний не означает отход от той или тех версий, которые передавали содержание, порядок статей и дух Законника времени его провозглашения (Стд, Прз и Рак). Новая или новые редакции не приходят на смену старым, не делают их устаревшими и неподходящими для использования, более того, разные версии и далее сосуществуют и переписываются равным образом вплоть до важных редакторских изменений кон. XVII – нач. XVIII вв., которые затем породили младшую редакцию. Для всех этих рукописей характерно объединение Законника Стефана Душана с другими правовыми сборниками, из которых первыми непре- менно являлись Сокращенная синтагма Матфея Властаря и Закон Юстиниана. В отличие от Законника, они демонстрируют консервативность текста, практически отсутствие изменений редакторского типа – пропусков, перемещений, дополнений – за исключением особой редакции Сокращенной синтагмы Матфея Властаря в Стд и Рак [35; 3, с. 730–731].

В языке и стиле измененных списков Законника прежде всего бросается в глаза титулование царя как законодателя. По примеру византийских царей Душан использует термин «царство мое» и вершит правосудие с помощью некоего рода непосредственного обращения к подданным. Во времена, когда уже не было ни царя-законодателя, ни страны, которой он правил, редакторы и переписчики, сообразно своему времени и правилам, переиначили стиль субъективных наименований в объективные, а именно заменили титулование «царство мое» на «царь», принимая этот термин как общее обозначение правителя. Благодаря такому своеобразному снятию ответственности с первого царя-законодателя Законник стал в большей степени царским правовым актом, в меньшей – личным царским указом Стефана Душана. Вот как это выглядит на примере сравнения статьи 181 в первоначальной стилистике Прз и в отредактированном стиле Атн :

Призренский список: « Повел 4 ва царьство ми с = д Т амь . аще се одар и те велико д 4 ло . а не =р мог = расУдити и расправити кои любо с = дь великь б = д 4 ть . да греде ю с = д Т и единь съ О)б 4 ма юнема рТ и пьр ’ цема , пр 4 дь царьство ми » ( Прз , л. 156^r).

Афонский список: « Повел 4 н Т е царьско с = д Т амь . ако се одар и те велико д 4 ло . и не =р мог = ра р сУдити и исправити . кои любо сУдь великь б = деть . да гредеть ю с = д Т и единь , сь Юб 4 ма юн 4 ма р и пьр ’ цема пр 4 дь цара » ( Атн , л. 241^r).

Однако вопрос изменения стиля совсем не так прост (об этом более подробно писал А. Соловьев [21, с. 106–110]). Нельзя провести четкую границу между рукописями, в которых используется прямое титулование, и теми, в которых используется непрямое. Из всех рукописей старшей редакции только в Рак последовательно используется непрямое обращение, но по содержанию и порядку статей воспроиз- водится в основном первоначальная редакция! Расхождения в титуловании, которое говорит о царе, в полном объеме выражено только во второй части Законника. В Стр, Стд и Прз используется наименование «царство мое», в Атн, Бис, Ход, Бар и Шиш апеллятив царь, а Хил обрывается на 125-й статье. В первой части Законника все значительно сложнее. Оба способа титулования встречаются не только в соседних статьях, но и в одной статье, и так почти во всех рукописях без исключений, кроме Рак. Обозначение «царство мое» встречается во всех рукописях в статьях 26, 30, 34, 35, 40, 42, 75, 81 (ст. 38, 39 есть только в Прз), а «царь» – в статьях 23, 25, 43, 45, 48, 49, 60, 66, 68, 77, 79, 83, 91, 103, 115–118, 120, 124, 129, 132– 135 (ст. 51 есть только в Бис, Стд, Прз; ст. 72 – в Стр и Прз ; ст. 121 – в Бис, Стд, Прз ; ст. 128 – в Стр, Бис, Прз). Расхождения между рукописями и образцом, засвидетельствованные во второй части Законника, обнаружены в статьях 78, 101, 105, 110 (отрывок из Стр, в котором передано непрямое название (Стр, л. 9v)), 112–114, 119.

Особо выделяется использование обоих обозначений царя в статье 81 во всех рукописях: «Планине що с= по ремли царьства ми. що с= планине царев4 да с= цар=» [2, с. 91]. Отмечаются случаи и среди статей, в которых имеются расхождения, заключающиеся в том, что первоначальная версия непоследовательна в использовании прямого обращения: например, статья 105 в Стр и Прз начинается с выражения «книге цареве», а в продолжении последовательно используется форма «царьство ми» (Стр, л. 9r; Прз, л. 144r–144v). В Прз в ст. 113 один раз встречается выражение дворь царьства ми, а в другой раз – дворь царевь (Прз, л. 145r). Когда мы сравниваем номера статей, в которых последовательно используется прямое или непрямое обращение, во всех рукописях можно выделить отрывки, в которых одна за другой стоят статьи с наименованием царя, выраженным одним из двух титулований. Группа статей 26, 30, 34, 35, 38–40, 42 содержит наименование «царство ми», а за ней следует группа статей 43, 45, 48, 49, 51, 60, 66, 68, 72, где используется титулование «царь». В группе статей 105, 110, 112–114 рукописи расходятся, а сразу после них следует ряд статей 120, 124, 128, 129, 132–135, в которых во всех рукописях использовано непрямое обозначение. Что это? Доказательство применения множественных рукописных образцов, то есть слоев в рукописном наследии, или выражение разных стилизаций отдельных переписчиков?

Не очень убедительными остаются попытки объяснить выбор того или иного способа наименования содержанием, то есть темой каждого отдельного правила, тем более что подобной нюансировки нет во второй части Законника. Можно было бы с известной уверенностью выделить титулование, по которому царь упоминается не прямо, когда запрет относится к нему, обычно в выражении « да н 4 сть вольнь ( господинь ) царь » (ст. 43, 45, 48). Это подтверждает и тот факт, что такая формулировка сохраняется во всех рукописях и в определенных статьях второй части Законника наряду с прямым наименованием (ст. 137 и 140). Однако невозможно найти закономерность в чередующемся употреблении стиля прямого и непрямого наименования для обозначения принадлежности царю в первой части Законника, во всех рукописях и даже в соседних статьях: двор царства моего / царев, земля царства моего / царева, закон царства моего / царев и так далее. (Произвольными кажутся объяснения А. Соловьева, который в выборе того или иного способа наименования царя в первой части Законника видит отражение вмешательства заинтересова-ных сторон в законодательный процесс. По трактовке А. Соловьева выходит, что все отрывки, в которых о царе говорится в третьем лице, приняты по инициативе знати или церкви [21, с. 108–110].) Во всех рукописях в группе статей с непрямым наименованием выделяются те титулы, в которых для обозначения царя используется титулование господин цар (ст. 25, 43, 45, 79, 117, 124, 128, 134). В конце концов, при нынешнем состоянии рукописной традиции Законника сложно дать логически последовательный и убедительный ответ на вопрос, почему только во второй измененной части последовательно выделяются две группы рукописей с точки зрения титулования царя. И эта загадка возвращает нас к поставленному в начале данного обзора вопросу о времени появления и формировании структуры списков Законника, которые дошли до наших дней.

Редакторы не стремились оставить предписания, которые со временем утратили бы свою актуальность. Такими были предписания, подтверждающие права, приобретенные до времени принятия Законника, например, статья 39, сохранившаяся только в Прз и Рак : « Власт 4 ле, и власт 4 личикыи . иже се О)бр 4 таю = дрьжав 4 царьства ми . срьблe и грьц ¿ и, що есть кому дало царьство ми = бащину и = хрисовол ¿ и , и дрьже до сиега p и събора . бащи-не да с = тврьд 4 » ( Прз , л. 136^r–136^v). Этот пункт имел вес во время правления Стефана Душана и в сербско-греческом царстве как дополнительная гарантия положения и привилегий византийской знати, которая присягнула на верность царю. По тем же мотивам принята и статья 124, и по той же причине она утратила свою действенность после смерти Стефана Душана: « Градов 4 грьчьц ¿ и коехь eсть пр ¿ емь ( pro пр ¿ ель) господинь царь. що имь eсть = чиниль , хрисовулe и простаг ′ ме . що си имаю гд 4 и дрьже до с ¿ ега p¿ и събора . то p¿ и да си дрьже и да имь eсть тврьдо , и да им ′ се не =p ме нищо » ( Прз , л. 146^v). Больше не было смысла оставлять в Законнике и переходные положения, например, статью 164, сохранившуюся только в Прз : « P а люд ¿ и кто б = д 4 ч ¿ ега члов 4 ка пр ¿ ель пр 4 жде с ¿ ега събора . да се ище прьвымь с = домь , како пише = прьвымь p акон ′ нику » ( Прз , л. 153^v). Эта статья потеряла значение, когда с течением времени устарели обстоятельства принятия чужого люда до 1353/1354 года. Очевидно, что временная отдаленность списков от даты принятия Законника не обязательно соразмерна степени сокращения его статей, так как рукописи, в которых первоначальное содержание претерпело минимальные изменения, относятся к XVI в. (такие как Прз ) или даже к концу XVII в. (как, например, Рак ).

Кроме изменений, произошедших в результате сокращения содержания, не менее важны и те, которые отразились на систематизации. Ее первые попытки могли относиться и ко времени до обновления Законника в 1353/54 году. Пропуски и перемещения статей со временем на самом деле приобрели такой размах, что сегодня сложно с уверенностью восстановить первоначальный их порядок. Заметно стремление редакторов Законника к последовательному расположению юридичес- ких статьей сообразно их тематической близости, чтобы создавать своего рода содержательные целостности, подчеркнутые общими названиями [21, с. 119–137; 7, с. 12–16]. Способы формирования порядка статей согласно названиям разделов так сильно различаются от рукописи к рукописи, что достаточно сложно указать на те, которые из них сохраняются от первоначальной версии Законника [29]. С другой стороны, одни и те же названия, повторяющиеся перед отдельными статьями или их группами, будучи разбросаны по разным местам в Законнике, по сути, представляли собой критерии выбора материала, его перенесения с первоначального места и объединения с предписаниями на одну тему под одним названием, расположенным в начале таким образом выбранной группы. При этом не нарушается принцип разделения Законника на две части: статьи не перемещаются из первой во вторую его часть и наоборот, кроме нескольких исключений в Рак. Все перестановки подтверждают данное предположение.

Вот несколько примеров. Название «О иг=мен4хь» в первоначальной редакции объединяло статьи 14, 15 и 16 (Бис, л. 181r) (возможно и статьи 17, 18 и 19, которые позже выделены с помощью названием «О калогер^хь» [29, с. 23]. В пользу этого говорит факт, присутствующий только в Стр, где статьи 14–19 объединены под названием «О иг=мнехь и «) кал=герехь» (Стр, л. 2r)). Затем речь об игуменах снова идет в статьях 35 и 36, и в начале этого раздела, который охватывал и статью 37 (об обязанностях митрополита и монахов, а не игуменов), стоит название «И еще ю иг=м4н4хь» (Бис, л. 184v). (В качестве иллюстрации служит порядок статей и названий в Бис, так как названия в Прз являются результатом вмешательства переписчиков XVI в. [29, с. 12–17], Стр и Стд имеют пропуски части текста с группой статей 35–37, а Рак опускает последовательность статей 34–36 [2, с. 122–125].) В Атн и Бар группа статей 35–37 вставлена сразу после группы статей 14–16, и обе группы объединены названием, которое первоначально стояло перед статьей 14 (Атн, л. 211r–211v; Бар, л. 127v– 128r). Интересно, как на редукцию тех же заголовков влияло изменение места статей 95а и 95б, которые в первоначальной версии сле- довали друг за другом, словно особые предписания, но позже получают общий номер, так, как в редакции Прз, которая послужила основой стандартной нумерации, укоренившейся в науке и широко использующейся; они объединены в одну статью. Обе статьи касаются духовного лица: первая говорит о наказании за его оскорбление и называется «O п′сости», а вторая – о наказании за его убийство и носит название «О =бТиств4», которое также является названием последующей 96-й статьи, посвященной наказаниям за убийство в узком кругу семьи [2, с. 93–94, 132–133]. С другой стороны, статьи 50 и 55 о взаимных оскорблениях, касающиеся представителей разных общественных слоев, в большинстве рукописей расположены одна за другой под общим заголовком «O п′сости» [2, с. 85–86, 126–127]. В Атн и Бар эту пару дополняет статья 95а, которая из-за того лишается своего первоначального заголовка (Атн, л. 216v; Бар, л. 132r). Кроме предшествующей группы, включая статьи 95б, 96 (Бис, л. 193r) в первоначальной версии, заголовок «О =бТиств4» имеется еще в двух местах – перед группой статей 87, 86 (которые ошибочно поменяли места в Прз, а следовательно, нумерация создает ошибочное впечатление обратного порядка; в Атн, Бис, Бар они объединены в одну статью) (Бис, л. 191v) и перед статьей 94 (Бис, л. 192v). Все эти предписания редактор Афонско-бараньс-кой версии объединил в одну группу (ст. 87, 86, 94, 95б, 96) с общим первоначальным заголовком (Атн, л. 223r–223v; Бар, л. 137r–137v).

В рукописях и группах рукописей распознаются пропуски и перестановки фрагментов текста, допущенные по различным побуждениям и целям, но можно найти и связи, в которых различима поступательность сокращений и систематизации. Своего рода смычкой между рукописями, которые не слишком далеко отошли от первоначальной версии, и теми, которые претерпели заметные изменения, является Бис. В ней, например, остались статьи 51, 106 (о царском дворе), 117 (об имущественных правах в новоосвоенных византийских областях), 121 (лишний раздел относительно предыдущей и последующей статьи), 124 (о греческих городах), 128 (о женитьбе царевича), которые, утратив свою актуальность, не сохранились в Афонско-бараньской версии. Группа рукописей Хил, Ход и Шиш, опирающихся на Бис, идет еще дальше в сокращении и пропусках статей 44, 46, 48, 49, 54, 57, 60, 83, 84 и так далее. Группа статей 35–37 сохранилась в Бис на своем первоначальном месте (вслед за ней и в Хил, Ход, Шиш), а в Атн и Бар перемещена на место сразу после статьи 16 (см. предыдущий абзац). Группа статей 31, 65 с заголовком «О попов^хь» следует за статьей 30 в Бис (Бис, л. 183r), что повторено и в Хил, Ход и Шиш, а в Атн и Бар она перемещена на место после статьи 34 (Атн, л. 214r; Бар, л. 130r). С помощью перемещения в Бис сформирован ряд статей 50, 55, 53, 54, 49, 51, 52 (Бис, л. 186v–187v). В Атн-Бар отсутствует статья 51, а после статьи 55 добавлена статья 95а (Атн, л. 216v–217v; Бар, л. 132r–132v), в то время как в Хил, Ход, Шиш отсутствует группа статей 54, 49, 51 (Хил, л. 112v–113r; Ход, л. 90r–90v). Согласно первоначальному порядку, сохранившемуся в Бис, после заголовка «О тат^хь и г=сар4хь» шли статьи 145-147, затем же стояла статья 148 под названием «О с = диахь», а потом снова заголовок «О тат4хь и г=сар4хь» располагался перед статьями 149 и 150 (Бис, л. 200v–202r). Согласно ранее описанному и проиллюстрированному принципу, не только в рукописях Атн-Бар, но и в Ход и Шиш, где до того времени соблюдалась формальная организация текста, как в Бис (Хил прерывается на статье 125), статьи 149 и 150 перемещены и поставлены после статей 145–147 под общим названием (Атн, л. 232r–233v; Бар, л. 144r–145r; Ход, л. 97r–97v).

В конце концов, изменения кодификации проводились для того, чтобы постановления, которые были двусмысленно или неточно сформулированы, получили улучшения, дополнения и изменения в соответствии с социальными переменами и сопутствовавшей им юридической практикой. Наказания за одни преступления облегчались, а за другие – ужесточались. Статья 97 в Стр предписывает: «Кто се собрате юск=бь брадУ властелине^ или добр= члов4к= да се том=ри Юб4 рУц4 сосекоу» (Стр, л. 8r). Борода была символом человеческого достоинства, так что дернуть за бороду знатного или уважаемого человека считалось особо тяжким оскорблением, за которое, по первоначальной версии Законника, уличенные преступники могли быть осуждены на отсечение обеих рук, как и за преднамеренное убийство. При пересмотре Законника это наказание смягчили, заменив его отсечением одной руки: «да се том=ри р=ка юс4че» [Атн, л. 224v; 2, с. 94, 183–184]. Статья 131 также изменена с целью смягчения наказания. Допускается, что конфликт между двумя воинами в походе может решиться поединком, но при этом должны быть предприняты жесткие меры по предотвращению перерастания поединка в массовую драку. Первоначальная версия предписывает смертную казнь для ее зачинщиков: «...Ако ли тко потече и поможе на поир‘виц= соньри да се =бию» (Стр, л. 10v). Однако это наказание заменили на телесное наказание – отсечение руки, вероятно, руководствуясь принципом, что лишают того органа, которым было совершено уголовное преступление: «да се каж=ть . рУц4 да им’ се =с4к=ть» [Атн, л. 229r; 2, с. 101, 197].

Изменения статьи 99, определяющей наказание для пиромана, идут в обратном направлении. По первоначальной версии для поджигателя, устроившего пожар в селе, предписана коллективная ответственность села. Если же поджигатель не был найден и передан суду, село должно было возместить ущерб, причиненный поджигателем ( Стр , л. 8^r; Прз , л. 143^v). Из этого следует, что обвиненный пироман должен был возместить ущерб, нанесенный пожаром. После пересмотра Законника, в соответствии с византийским законодательством, было введено строжайшее наказание – сожжение для умышленного пиромана, которого поймали на месте преступления: « да се пожеж ’ ца ть р и иждеже на согни ». Если же его не поймали при поджоге, то село должно выдать преступника и возместить ущерб [ Aтн , л. 224^v; 2, с. 94, 184–185].

Все перечисленные изменения можно было бы приписать ревизии, поводом для которой предположительно стало соединение Сокращенной синтагмы Матфея Властяря и Закона Юстиниана, тогда как изначально их переписывали отдельно, в один сборник с Законником Стефана Душана, с которым их впоследствии более не разделяли. Об этом свидетельствует пропуск статьи 109, запрещающей деятельность колдунов и знатоков ядов, которая относительно меры наказания отсылает к Номоканону: «Мапиникь и сотровникь кои се наиде О)блично . да се каже по pакону светыихь О)тьць» (Прз, л. 144v). Со всей уверенностью можно говорить, что эта статья стала излишней, когда Сокращенная синтагма Матфея Властаря, Закон Юстиниана и Законник Стефана Душана были объединены в один трехчастный кодекс, так как глава М–1 Сокращенной синтагмы Матфея Властаря содержит меры наказания за колдовство и отравление [31, Приложения, с. 181–185], а Правила Св. Иоанна Постника дают назидания для кающихся, которые совершили подобные проступки [31, Приложения, с. 223].

Как увеличивались наслоения времени в сравнении с оригиналом в новых списках, так и окружающая действительность, в которой они родились, уходила все дальше от той, для которой первоначально и был предназначен Законник. Росло число его промежуточных версий, а с ними и вероятность ошибки из-за невнимательности и непонимания. Они нередко вели к далеко идущим изменениям, которые были узаконены в дальнейших списках, так как понятия и слова другого времени, неизвестные переписчикам или заказчикам их работ, заменялись на те, что больше отвечали потребностям среды и смыслу распоряжений, каковые вводили в каких-то из звеньев цепочки переписчиков. Если к разделявшей их временной и культурологической дистанции добавить пространственную, в равной степени ответственную за изменения языка, за привнесение диалектизмов, не стоит удивляться и сомневаться в том, что списки Законника XVIII в. произошли от того же документа, что списки тремя веками их старше.

Такие изменения лучше всего отражает Рак, переписанный в самом конце XVII в., хотя он и относится к группе рукописей, более близких по структуре и самому тексту к утраченному оригиналу. Иеромонах Пахомий, переписчик Рак или писец одного из его списков, стремился приблизить средневековые понятия к своему времени, заменяя устаревшие и незнакомые термины и упрощая язык. Результат нередко предопределяло непонимание, а иногда способность уловить значение незнакомого слова в контексте. В этом плане не было последовательности, поскольку в некоторых предписаниях устарелые выражения заменены на более современные, а в других оставлены прежние. Примером служит неизвестное тому понятие «логофет» (старейшина царской канцелярии), так что в статье 25, где из текста невозможно понять, каков род его занятий («Црьквами да О)блада господинь царь, и патр¿ар-ха и логофеть, а инь никто» (Прз, л. 134v)), термин передан в форме «логоветь» (Рак, л. 55v), потому что в прототипе стояло слово «лого-феть», которое, наряду с формами «логотеть», «логоfеть», было принятой формой написания этого существительного в старосербском языке. Но в статье 134, где определено вознаграждение логофета за редактирование и обнародование царских хрисовулов, его работа, как посчитал Пахомий, связана с написанием документов, поэтому он назвал логофета «писарь» (Рак, л. 64v). Используя этот же подход с относительным успехом, писец «Рак» в статье 94 передал понятие «катунь» как «шаторь» («шатер, палатка». – Ю. В.), что и было одним из его значений в то время (Рак, л. 61r); понятие «сужьнь» в статье 113 заменил турцизм «т=цакь» (Рак, л. 62v), а понятие «pаб4ль» в ст. 74 – понятие «жито» (Рак, л. 59r). Средневековое понятие «pабава» («домогательство») Пахомий один раз, в статье 119, перевел как «с=мнен¿е» (Рак, л. 63r), а в статье 160 – как «pлоба» (Рак, л. 67r). Оба раза редактор следовал контексту, но только во втором случае он приблизился к реальному значению. Жупу (обозначение единицы административного деления в средневековой Сербии) в статье 94, где подчеркивается ее отличие от города, Пахомий меняет на слово «полe» (Рак, л. 61r); в статье 127, где жупа обозначена как пригородная область, он использовал турцизм «вилаеть» (Рак, л. 64r); а в статье 176 оставил оригинальный термин (Рак, л. 68v). Редактору не известна старая форма Тв. пад. мн. ч. имени существительного «стапь» («дубина, палка») в форме «стап¿и», и принимая во внимание то, что этот термин употребляется в статьях, устанавливающих наказание в виде побоев палками, Пахомий подумал, что это искаженная форма мн. ч. имени существительного «стопа». Так, вместо фразы «да се б¿е стап¿и», то есть «бит палками», в статье 50 оказалось «да се б¿ю стопи его» (Рак, л. 57v), то есть «бить его стопы», а в статье 166 редактор пошел дальше – «да се б¿е по табани» (Рак, л. 68r). Причастие «г=шено» означает отнятое в разбойничьем нападении, от глагола «г=сити» («разбойничать»), от которого образованы и существительные «г=сарь» («разбойник») и «г=са» («разбой»), а писарь Рак трактует его как причастие глагола «г=шити» («душить»), и заменяет в статье 180 синонимом «=дав′лeно» («удавленное») (Рак, л. 61r).

Самое раннее во второй половине XVII в. появилась особая редакция законодательства Стефана Душана, наиболее полная по количеству сохранившихся рукописей (целых 16), с интересными особенностями состава и языка. Так называемую младшую редакцию представляют не поздние списки без юридической силы, а переработки, созданные, наиболее вероятно, под эгидой Сербской православной церкви с целью использовать авторитет светских царей и репутацию Законника, чтобы перестроить его структуру и использовать Законник для регулирования тех юридических отношений, которые церковь и представители самоуправления еще сохранили под чужой властью. Наиболее заметное отличие рукописи младшей редакции – это перераспределение текста свода трехчастного состава (Сокращенная синтагма Матфея Властаря, Закона Юстиниана и Законника Стефана Душана) в двухчастный, так называемый Закон Константина Юстиниана, или Книгу судей, и Законник македонского царя Душана. В содержании Законника Стефана Душана произведено новое сокращение статей, потерявших свою актуальность, стиль и язык модернизированы, а сами предписания часто даны в новой формулировке или расширены так, чтобы сделать их ближе к пониманию людей и реалий XVII и XVIII веков. Сокращенная синтагма как отдельная часть сборника законов опущена, а большинство ее постановлений включено в состав Книги судей и Законника Стефана Душана. Заголовок Книги судей, согласно редакции Тек, гласит: «бла-гочьстиваго и христолюб¿ваго сьмодржавнаго в4ликаго цара константина иоустинь¿ана, грчас-каго съ свет4ишимь патриархомъ кръ григо-риемъ: съ кнери и са в4лможТ и са боляри бла гочастива го царьства его въ константинопо-лии» (Тек, л. 1r). Облик старины и неприкосновенный авторитет правоверных царей требовали и использования имен Константина Юстиниана, и ссылок на византийское происхождение закона, тогда как патриарх Григорий упо- мянут там по аналогии с появлением имени патриарха Иоанникия в Законнике Стефана Душана. В этих обращениях проглядывает стремление подчеркнуть роль патриарха в законодательной деятельности [28, с. 93]. Согласно заголовку Законника Стефана Душана в некоторых рукописях – «бла гочьстыва го и хрис-толюбиваго ′ македонискаго цара Стефана срьбьскаго бл′гар′скаго ′ =гар′скаго ′ даль-мат′ска го ′ арбанаска го ′ угровлах¿иска го ′ и инимъ многимъ пр4деломъ и pемлaмъ само-дрьж′ца... Pаконь и уставь» (Ков, л. 62r) – Душану принадлежит власть над всеми теми областями, над которыми на рубеже XVII – XVIII вв. сербский патриарх имел реальную или номинальную юрисдикцию, а атрибут «македонский» Стефан Душан получил, вероятно, по названию территории, на которую простирались центральные области его царства.

В сербском Приморье Законник использовался до конца XVIII века. В территориальных, политических и экономических автономных объединениях (Паштровичи, Грбаль) с традиционным обществом, в котором обычное право играло исключительную роль, Законник был переработан и в большой степени приспособлен к образу жизни и судопроизводству, как и к разговорному языку. Поэтому не случайно, что в полной рукописной традиции Законника четыре рукописи происходят из Приморья – Режевићки (найденная в монастыре Режевич), Грбаљски (по названию Грбальской жупы), Јагичев и Богишичев . Провинциализмы, в особенности романизмы, – отличительная черта этой группы рукописей. Вот несколько примеров из Грб и Реж : авизат (ven. avixar, vixar) – «оповестить»; дешпек (ven. despeto) – «злоба, злость»; интрада (ven. intrada) – «годовой доход с земли одного хозяйства, прибыль»;

комун (ven. comun) – название какого-либо вида коллективной собственности (прилагательное «коммунальный»);

канаja (ven. canagia, canaja; it. canaglia) – «негодяй, подлец, мошенник»;

на посту (ven. aposta, it. apposta < a posta) – «намеренно, с определенной целью»;

прокарадур (ven. procurador) – «представитель, агент»;

редитат (ven. reditar, it. ereditare) – «наследовать»;

стађун од работе (ven. stajon, staxon; it. stagione) – «рабочее время», время работы в поле («урок». – Ю. В. );

чардин (ven. jardin, xardin; it. giardino) – «сад»;

шпоркеца (ven. sporcheso, sporchezzo) – «грязь»;

штролиге (ven. strolego) – «колдовство» астролога;

шубито (ven. it. subito) – «сразу». (Примеры из Законника Стефана Душана [8], а примеры из Книги судей по кн.: [19, с. 55–60; 36, S. 13–23].)

Из всех рукописей младшей редакции, не только сербского Приморья, Реж отличается тем, что впоследствии эта редакция ушла наиболее далеко в адаптации к языку и обычаям среды, в которой применялась. Среди многочисленных сохранившихся судебных актов из Паштровича найдены те, что свидетельствуют о судопроизводстве согласно постановлениям Законника [20]. Язык Реж , с многочисленными романизмами и провинциализмами, представляет собой очень ценный пример сербского разговорного языка в Паштровиче первой половины XVIII века. Судя по формулировке постановлений о церкви, очевидно, что этот список Законника появился и использовался в исключительно православной среде. И, помимо явно выраженного народного языка свободных парафразов, не нарушен основной, первоначальный смысл постановлений. Вот что гласит статья 152 старейшей редакции (согласно Атн ) в Реж :

Афонский список: « Како eсть быль p аконь, = д 4 да царева у светаго кралa . да су вел ¿ имь властеломь , вел ¿ и властеле порот ′ ци. а ср 4 дн ¿ имь людемь противу ихь дружина. а себрьдиaмь нихь дружина да с = порот ′ ци . ида н 4 сть = порот 4 родима . ни пи p матара » ( Атн , л. 234^v).

Режевичский список: « тако е речено да веКои господи вел я господа кмети а главарима главари а простоме прости и у кметство да не интра при я тел я ни роКака толико ни пи р матора » ( Реж , л. 16^r).

Другая важная область применения Законника окончательно обозначилась в кругах сербской иерархии и подданных Габсбургской монархии после Великого переселения сербов, в последнем десятилетии XVII – первые годы

XVIII вв. и, возможно, с поощрения сербского патриарха Арсения III Црноевича. Эта группа рукописей, условно называемая Карловацкой, по названию Карловацкой митрополии, где она появилась и использовалась, отличается: а) смешанным языком, в основе которого лежит сербский народный язык с примесями сербско-славянского в более старых списках и русско-славянского в более поздних; б) очевидным и ненамеренным перемещением статей, которое произошло из-за копирования оригинала с измененным порядком листов и продолжения нумерации по новому порядку статей; в) текстовыми дополнениями и архаизацией отдельных статей Законника Стефана Душана и включением в состав Закона Константина Юстиниана так называемого школьного устава и предписания о военной обязанности и измене, чье происхождение, без сомнения, берет начало не в Средневековье. Напротив, именно в кругах сербских церковных иерархов в Габсбургской империи следует искать источник этих дополнений. Краткие их части не оставляют место сомнениям: «В каждом городе, поселении и селе, где имеются церкви, нужно строить и училища, то есть школы, чтобы православные дети учили Святое Писание и Закон Божий... А затем по городам и поселениям цари и князья и все бояре пусть велят философам и ученым дидаскалам учить детей всякой книжной премудрости ... » [9, с. 104]. Или: «И пусть воины учатся всякому искусству, и мудрости, и добродетели, а больше всего пусть охраняют Святую православную веру нашу... и своих капитанов и воевод пусть чтят и их боятся. Своего царя как Бога на земле пусть чтят» [9, с. 107]. Здесь, понятно, имеется в виду правитель Габсбургской монархии.

Как в ранее приведенных примерах, в Карловацкой версии младшей редакции Законника Стефана Душана писари и заказчики списков стремились приспособить текст к знаниям и нуждам своего времени. Это особенно отобразили понятия и даже целые предписания, которые им были неясны. Средневековый термин « понось », в значении обязанности зависимого населения переносить поклажу и перевозить властителя, его чиновников и знать, не был известен людям XVIII в., также как, вероятно, и смысл всей 23-й статьи от них ускользал. Первоначальный текст

Афонского списка « Црьквамь поноса да н 4 сть . ра p в 4 кьда греде камо царь . тьда p и да га диж = » [ Aтн , л. 212^v; 2, с. 80] в Карловацкой версии младшей редакции так изменен так, что получил полностью иной смысл, но при этом оказался применим к реалиям того времени: « Црьквамь да не чинет ′ се досаде ни ть кога , ра p ьма кадь има дои тамо царь, тада да чьстьно ег приемьлють » ( Ков , л. 86^v). Причина такого изменения видится в возможной семантической связи между именами существительными понос и досада . Согласно одному из толкований, вторичное значение имени существительного понос по существу соотнесено с первичным значением имени существительного досада («поношение, оскорбление, домогательство») [15]. Их соотнесение значило и расширение смысла, как в статье 107. В старейшей редакции (по Атн ) она гласит: « Кто се наиде тьбывь с = д ¿ ина посьлника . или пристава . да се пл 4 ни . в ′ се да м = се =p ме що има » [ Атн , л. 225^v; 2, с. 96], а в Карловацкой версии (по Ков ): « Аще кто самоволaнь и силань и бе p ь бра p ань бе p ьчастить посланика господьскаго да платить пер ′ перь , аще ли ударить его таи насил ′ никь вьсего своег да лишить се » ( Ков , л. 94^v–95^r).

Законник должен был не только предоставлять материалы позитивного права, но и самим своим существованием и авторитетом подтверждать яркие традиции средневекового государства в соответствии с тяготением сербских ученых эпохи Барокко к историзму. Как своеобразная хрестоматия, Законник в ряде рукописей обогащен текстами сербских летописей [1]. Фактически, эта роль Законника ближе к концу XVIII в. постепенно взяла верх над правовым, практическим его значением. Самая младшая из сохранившихся рукописей Карло-вацкой версии, Врш, переписана протодьяконом Иваном Фелдвари по поручению карловацкого митрополита Йована Георгиевича, «pа воспо-минан¿е древности». Список был завершен 1 мая 1772 г. и «приложенъ во бИблТотеку АрхТе-пископскую» [8, с. 451]. Инициатива архиепископа по созданию рукописи и ее передаче в фонды архиепископской библиотеки в Сремских Карловцах не была связана только лишь с его заботой о просвещении и распространении письменного слова, но, в первую очередь, с выра- жением усилий сербской церковной иерархии в Габсбургской империи, направленных к тому, чтобы утвердить сербскую государственноправовую традицию и стремление к обновлению государственной самостоятельности. Собранные в рукописных сборниках сербская летопись и Законодательство Стефана Душана свидетельствовали об этом своим существованием, авторитетом и содержанием [10, с. 19– 20, 99–100]. Карловацкая редакция была последним и наиболее плодотворным изданием Законника Стефана Душана, которое по языку и способу формулирования постановлений законов значительно отошло от своих средневековых корней, но именно от них оно получила свою жизнеспособность и значение.

Как же, однако, случилось, что, несмотря на преобладание младшей редакции в правовой и культурной жизни сербов XVIII в., до настоящего времени дошли рукописи и старшей редакции? В этом, по всей видимости, решающую роль сыграла церковь. Более трети содержания Законника составляют положения, прямо или косвенно связанные с вопросами Церкви. Она в отношении соответствующих предписаний Законника обладала двоякой функцией – Церковь не только применяла и защищала свои права, но должна была действовать и действовала согласно со своими обязательствами. Она, так сказать, находилась в положении и субъекта, и объекта Законника. Поэтому церковные учреждения и церковные иерархи должны были иметь экземпляр Законника, применять его предписания в рамках своей юрисдикции или доказывать и отстаивать свои привилегии и права [4]. Имеет свое значение и тот факт, что сокращение текста Законника, отмеченное в некоторых рукописях с XV в. как выражение приспособления к иным условиям применения, оставило нетронутыми те статьи, которые касаются Церкви. В этом плане можно найти конкретные поправки и дополнения в текстах отдельных положений (ст. 11, 13а, 18, 78, 101, и так далее).

Среду, которая использовала и сохраняла рукописи с Законником Стефана Душана, отображают правовые тексты, которые, конечно, не без причины, составлены с использованием его материалов. Это не только постоянный спутник Законника, Сокращенная синтагма Матфея Властаря, в которую вош- ло более двух третей предписаний о судебных полномочиях Церкви [24, с. 192–193], а также измененные части сборников с догматическими и полемическими сочинениями, епитимийными номоканонами, компиляциями и выдержками из канонических правил и требника [3, с. 732–734]. Из всех рукописей законодательства Душана старшей редакции (полных и неполных) только Стд, Бис и Рак не включают себя дополнений церковно-правового характера. И хотя существует много причин полагать, что текст Законника Стефана Душана в сохранившихся рукописях старшей редакции содержит заметное количество особенностей утраченного оригинала, он используется в качестве опоры, вокруг которого собраны канонические и догматические разделы сообразно с потребностями пользователей, вероятно, для церковных судов и повседневной пасторской службы духовных лиц. Потому что, как свидетельствуют турецкие бера-ты (жалованные грамоты султана. – Ю. В.) о назначении сербских архиереев [4, с. 54, при-меч. 27], Сербская церковь сохраняла полную или частичную судебную автономию в отдельных правовых областях и вопросах, для решения которых она могла опираться на юридические документы, содержащиеся в сборниках с законодательством Стефана Душана. Наконец, большинство рукописей, содержащих его законодательство, получило свои названия по наименованиям монастырей, в которых они были найдены или в собственности которых находились в течение какого-то времени [3, с. 734]. Тот факт, что списки Законника Стефана Душана находились и использовались в церквях и монастырях, позволило им сохраниться до настоящего времени. В этом, вероятно, и состоит наибольшая заслуга Церкви перед Законником Стефана Душана.