«Всеми силами души…» Рецензия на биографическую книгу С. С. Бычкова о Г. П. Федотове «Свободы сеятель пустынный…»

KHRISTIANSKOYE CHTENIYE [Christian Reading]

Scientific Journal

Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church

No.4                      2025

Vladimir I. Sharonov

“With All the Strength of My Soul…”

Review of Biographical Book “Svobody seyatel’ pustynnyj…” (“The Desert Sower of Freedom…”) about G. P. Fedotov by S. S. Bychkov

UDK [1(470)(091):82-94]:655.552

EDN BLVACB

Впервые перспектива создания только недавно вышедшей в свет биографической книги «Свободы сеятель пустынный…» [Бычков, 2024] обозначилась еще в 2008 г., когда С. С. Бычков издал последний, 12-й том собрания сочинений Г. П. Федотова [Федотов, 2008, 504]. За полтора десятилетия осуществления такого большого проекта был собран внушительный материал, требовавший вернуться к небольшому очерку, открывшему собрание [Бычков, 1996], чтобы создать на его основе полноценную биографию. Показательно и совсем неслучайно, что, несмотря на весьма обширный перечень работ Георгия Федотова, в аннотации нового издания он представлен автором «знаменитой книги» «Святые Древней Руси (X–XVII ст.)»

Ценность этого уникального труда Федотова действительно продолжает глубже и полнее осознаваться в сравнении тем, какой она представлялась, когда на рубеже 1989–1990 гг. Бычков еще только задумал издать ее стотысячным тиражом [Федотов, 1990]. Поначалу главный редактор издательства сильно сомневался в целесообразности и такой книги, и такого автора, а когда все же согласился под весомым авторитетом Д. С. Лихачева, предложил слово «святые» в названии взять в отдельные кавычки. Ему казалось, что подобный идеологически-ритуальный охранный жест в сторону ЦК КПСС будет совсем не лишним. Впрочем, он и сам был искренне убежден, что святые — не более, чем метафора, фигура речи. Что ж, тогда вся страна делала первые, зачастую неловкие шаги из опостылевшей идеологии и атеизма по направлению к храму…

Из нашего сегодня видно, насколько, по сути, несущественной, малозначительной оказалась та, казавшаяся когда-то чудовищной, информационная неосведомленность соотечественников о православии и Церкви в сравнении с по-настоящему острой и тяжелой проблемой — утратой органически цельного религиозного миросозерцания у нескольких поколений страны. Последствия того, что религиозную веру заместили верой в науку, обнаруживаются сегодня в характерной общей черте большинства выходящих работ о жизни и наследии русских религиозных философов. Биографическая и теоретическая части в них присутствуют совершенно автономно, в чем опознается стойкость укоренившегося позитивизма в наших гуманитарных дисциплинах, а также устойчивого противопоставления «высоких сфер» — богословия и философии, и «низкого» — фактической реальности. Судя по этим признакам, требование научной объективности сразу пришлось по ноге авторам, желающим скрыть личное равнодушие к драме человеческой жизни своих героев. Иное отношение и противоположные чувства с самого начала двигали С. С. Бычковым, когда он все же окончательно решил оформить материал, собранный за многие годы, в самостоятельную книгу. Достаточно сказать, что одним из мотивов этого решения на момент его принятия послужило для Сергея Сергеевича то, что он был глубоко задет тем, что при множестве имен значительных русских религиозных философов, по сути, есть только одна сравнительно полная биография — о. Георгия Васильевича Флоровского (1893-1979), написанная американцем Э. Блэйном и изданная на русском языке в 1995 г. [Георгий Флоровский, 1995].

Книга Сергея Бычкова продиктована глубоко личным отношением к Георгию Федотову — человеку, богослову и философу. Ее текст представляет собой редкую попытку воссоздать целостность его биографии и мысли, при том что эта целостность совсем не исключает обостренных конфликтов с родными, окружающими и самим собой. При чтении тех страниц, где автору это удается, читателю открывается степень душевной нагрузки Георгия Федотова, порожденной долгими бытовыми нестроениями, кошмаром семейных сцен, болью и счастьем запоздавшей неразделенной любви, идеологическим противостоянием в эмигрантских кругах и, главное, прояснением своих отношений с Богом и церковным вероучением.

Один лишь фрагмент из дневника от 1941 г. дает представление, каким напряжением ума и сердца жил тот, кто создал замечательно тонкие и духовно гармоничные книги — «Св. Филипп Митрополит Московский» (1928), «Святые Древней Руси» (1931), «Стихи духовные» (1935):

Немощь, бессилие. Постепенная убыль творческих сил. Знаю, что собственное растление отдаляет от Бога, убивает молитву. Но мысль хочет искать оправдания. И она права, поскольку догмат определяет веру. Вот что она внушает, мысль. Трудно молиться, потому что мое представление о Боге так далеко от церковного и от, можно сказать, общехристианского. Люди, которые слагали молитвы, молились другому Богу. Их Бог — всемогущий и карающий, мой Бог всепрощающий и умаляющий Себя пред свободой человека. Спасающий изнутри. <…>

Я отталкиваюсь всеми силами души от Бога традиций, церковного Бога, убеждаю себя — убеждал — что это клевета на Бога, что Бог иной… Но бессознательно во мне детская моя вера, все поколения предков, говорят, что правы они, а не я. А если так, то мое восстание против Церкви превращается в восстание против Бога. Повторяя слова нечестивых молитв, я ловлю себя на противлении не Церкви, их сложившей, не Византии, не Риму, а Тому, Кто принимает эти молитвы. Какое безумие… разве я не знаю, что большинство всегда не право, разве я не изучил, как глубоко, в самых мистических недрах, искажена чистота и святость Церкви. И вот нет сил на простое и легкое отрицание. Как будто бы легче бунт против Бога. Насколько легче — а главное достойнее, праведнее было жить в чаянии Третьего Завета, Новой Церкви. (Мережковские оправданы!?)… [Бычков, 2024, 332–333].

Так, от дневниковой записи к письму, от письма к тексту статьи и далее не раз возвращаясь дневникам, письмам и произведениям, вдумчивый читатель понимает, что не из одной только моды на стиль и манеру рисунка художники интуитивно запечатлели образ Федотова так, что эти работы заставляют вспомнить автопортреты Ван Гога1…

Вне каких-либо сомнений, эта книга об одном из самых ярких публицистов русского зарубежья еще претерпит и критику, и прямые поругания. Дотошные читатели упрекнут ее за малозначительные и легко исправимые огрехи в случае переиздания (тираж уже почти разошелся) — за вкравшиеся повторы, за отсутствие дат и архивных атрибутов в подписях к фотографиям. Полагающие наукообразие проявлением ума — отругают за намеренную простоту изложения, обращенную к малосведущим читателям. Но серьезнее всего достанется самому герою биографической книги и солидарному с ним автору за государственные и церковные идеологические взгляды. За принципиальную позицию, в каковой Семен Людвигович Франк рассмотрел веские причины, чтобы сообщить Федотову, что своим бесстрашием высказывать горькую правду в интересах духовного оздоровления и нравственного самоисправления он обрел право «быть причисленным к очень небольшой группе подлинно честных, нравственно трезвых, независимо мыслящих русских умов, как Чаадаев, Герцен, Владимир Соловьев. <…> Роковая судьба таких умов — вызывать против себя „возмуще-ние“» (цит. по: [Бычков, 2024, 9]).

Уже этим сопоставлением заданы и нужный масштаб, и координаты, что во многом передалось новой книге.