За пределами «лингвистического поворота». Тенденции развития англо-американской эпистемологии истории в 2000-2015 гг

Лингвистический поворот, бросивший эпистемологический вызов исторической науке XX в., привнес в исторические исследования новые приемы и методы и привлек внимание историков к тем аспектам анализа прошлого, которые раньше не попадали в его поле зрения. Лингвистический поворот заставил историков обратиться к языку как к уникальной и единственной реальности, на основе которой может строиться историческое познание.

История лингвистического поворота в англо-американской историографии написана такими авторами, как Херман Пауль, Габриэль Шпигель, Эва Доманска [2]. В современной российской науке лингвистический поворот как феномен историографии и исторической эпистемологии XX в. плодотворно исследуется в трудах Л.П. Репиной, И.А. Чурсановой [3], Н.В. Трубниковой [4], М.А. Кукарцевой [5], О.В. Самылова [6] и многих других. Однако в большинстве теоретических обобщений о судьбе лингвистического поворота в истории повторяются выводы, полученные применительно к историографической ситуации 1990-х гг. Внимание развитию этого направления в XXI в. не столь велико.

Статья посвящена анализу степени и характера влияния идей и теоретических оснований лингвистического поворота на англо-американскую историографию и историческую эпистемологию 2000-2015 гг. Цель статьи - определить значение лингвистического поворота в современной англо-американской теоретико-исторической рефлексии. Исследование строится на репрезентативной основе англо-американских историографических источников, опубликованных в XXI в. Наряду с общенаучными принципами и методами исследования, автор опирается на традиционный для исторической науки методологический инструментарий - историко-сравнительный и историко-генетический методы, метод типологизации и научной экстраполяции.

Многообразие идей и теоретических подходов, ассоциируемых с «лингвистическим поворотом», можно условно систематизировать по трем направлениям: 1) «малый лингвистический поворот», поставивший во главу угла язык предмета исторического исследования, нашедший воплощение в так называемой «истории снизу» (history from below); 2) «риторический лингвистический поворот», исследующий использование риторики в исторической науке; 3) «нарративный лингвистический поворот», в фокусе которого находится переосмысление целей и характера исторического нарратива [7].

Лингвистический поворот нередко рассматривается как спорное и неоднозначное явление в историописании, «интеллектуальная провокация», породившая многочисленные «эпистемологические затруднения» в историографии: «Что есть исторический опыт?», «Какой язык используется для написания исторических текстов?», «Каковы методы чтения исторических текстов?».

Эти и подобные им «эпистемологические вызовы» легли в основу утверждений и оценок, воспроизводимых многими современными историками и основанных на том, что «лингвистический поворот не оказал серьезного влияния на академический статус исторической науки», «лингвистическая наука не проиграла в результате нескольких десятилетий лингвистической критики» [8, с. 162].

Однако анализ англо-американской научно-исторической периодики 2000–2015 гг., в частности журналов Theory and History, History Workshop Journal, American Historical Review, позволяет увидеть, что во многих научных проектах исторические реалии исследуются сквозь призму языковых структур и понимаются как тексты, написанные на многообразных языках, без освоения которых невозможно прочтение и понимание этих текстов. На страницах англо-американской периодики XXI в. историки размышляют о перспективах лингвистического поворота в изучении новой экономической истории, гендерной истории [9]. Лингвистические приемы к исследованию репрезентаций прошлого и культуры активно включаются в тематику исследовательских проектов, выполненных в рамках «новой культурной истории», «новой интеллектуальной истории». Идеи лингвистического поворота развивает так называемая «концептуальная история за пределами языка» ( conceptual history beyond language ). Наряду с теориями социального и культурного конструктивизма, лингвистический поворот изменил способы проблематизации гендера, этничности, идентичности, идеологии.

По справедливому замечанию Н.Д. Потаповой, «лингвистический поворот в начале 2000-х гг. уже не ассоциируется с осажденной крепостью, которую нужно защищать» [10]. Направление исследований, бывшее некогда маргинальным и развивавшееся в условиях сильного давления академической среды, в 2000-е гг. прочно утвердилось в англо-американской методологии и теории истории, приобрело свои внутренние тенденции развития и внутреннюю критику [11].

Таким образом, наряду с многочисленными попытками выхода из «тупика лингвистического поворота» и критического осмысления теоретических оснований «новой интеллектуальной истории» и культурной истории второй половины XX в., для первых десятилетий XXI в. характерна актуализация достижений лингвистического поворота в конкретно-исторических исследованиях [12]. Интеллектуальное пространство лингвистического поворота стало плодотворным полем для развития и обновления англо-американской истории идей, истории рабочего движения, социальной истории и даже советологии [13].

Современная американская историография демонстрирует практическое применение инструментария «лингвистического поворота» в обновлении интеллектуальной истории экономики, рабочей, сельской, гендерной истории, истории эмоций. Лингвистический поворот оказал неоспоримое влияние на институционализацию таких крупных направлений современной исторической науки, как «новая культурная история», «новая нарративная история», «новая историография».

Ссылки и примечания:

• 1.    Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РГНФ в рамках проекта «Современная историческая эпистемология и исследовательские парадигмы западной историографии 2000–2015 гг.» № 15–01–00427а (соисполнитель).

• 2.    Spiegel G.M. The Task of the Historian // The American Historical Review. 2009. Vol. 114, № 1. P. 7 ; Paul H. Hayden White. London, 2011 ; Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. Интервью с философами истории и историками XX века / пер. с англ. М.А. Кукарцевой. М., 2010.

• 3.    Чурсанова И.А. Историография XX века: от конструктивизма к «лингвистическому повороту» // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2011. № 1. С. 221–224.

• 4.    Трубникова Н.В. «Лингвистический поворот» и историческое исследование: определения и дискуссии (1980-е – начало 1990-х гг.) // Альманах современной науки и образования. 2011. № 8. С. 59–61.

• 5.    Кукарцева М.А. Эпистемологические проблемы лингвистического поворота в историографии // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. 7, № 1. С. 110–130.

• 6.    Самылов О.В. Клио в зеркале постмодернизма: лингвистические экспликации истории и историзм // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2015. № 5 (55) : в 2 ч. Ч. I. C. 159–163.

• 7.    Кукарцева М.А. Указ. соч.

• 8.    Самылов О.В. Указ. соч. С. 162.

• 9.    Агеева В.В. Изучая Россию как империю: новации и возвраты в англо-американском историческом россиеведении 1990-х – 2010-х гг. // Теория и практика общественного развития. 2015. № 2. С. 70–72.

• 10. Потапова Н.Д. Лингвистический поворот в историографии. СПб., 2015. 380 с.

• 11.  Clark E.A. History, Theory, Text. Historians and the Linguistic Turn. Cambridge, 2004. P. 2 ; The Nature of History. Reader /

  eds. K. Jenkins, A. Munslow. London ; New York, 2004.

• 12.    Experiments in Rethinking History / eds. A. Munslow, R.A. Rosenstone. New York ; London, 2004. Р. 7 ; Geary D. Labour History, the ‘Linguistic Turn’ and Postmodernism // Contemporary European History. 2000. Vol. 9, № 3. P. 445–462 ; Sewell W.H. Jr. Logics of History. Social Theory and Social Transformation. Chicago, 2005.

• 13.    См., например: Engelstein L. Culture, Culture Everywhere: Interpretations of Modern Russia, across the 1991 Divide // Kritika 2. 2000. Vol. 1. P. 363.