Заранее обещанное несообщение о преступлении: доктринальный подход

Actual problems of advocacy practice

Original article

PROMISED REFUSAL TO REPORT A CRIME IN ADVANCE: A DOCTRINAL APPROACH

BASKHANOV Akhmed Magomedovich

Lecturer of the Department of Criminal Law of the Educational and Scientific Complex for Preliminary Investigation in the Internal Affairs Bodies of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia

400075, Volgograd, st. Historical, 130, Russian Federation

Актуальность проблематики уголовной ответственности за несообщение о преступлении обусловлена его негативными последствиями для общества. Это явление способствует росту преступности, затрудняет работу правоохранительных органов и создаёт условия для безнаказанности преступников.

В доктрине уголовного права сложились две противоположные точки зрения относительно места заранее обещанного несообщения (недонесения) о преступлении в системе институтов уголовного права, и, следовательно, его квалификации. Одни авторы заранее обещанное несообщение о преступлении относят к соучастию в преступлении в форме пособничества, другие – к институту прикосновенности к преступлению.

Этот вопрос всегда был предметом научной дискуссии. На протяжении ХХ века единая точка зрения по данному вопросу так и не сложилась. Так, П.И. Гришаев, Г.И. Кригер, не соглашаясь с авторами учебного пособия по общей части советского уголовного права, которые считали, что «в тех случаях, когда недоносительство заранее обещано исполнителю, оно становится в причинную связь с совершенным преступлением. В этом случае его следует рассматривать как соучастие в совершенном преступлении в форме интеллектуального пособничества» [1, с. 311], отмечали, что

«изложенная трактовка заранее обещанного недоносительства кажется далеко не бесспорной. Что обещает исполнителю лицо в данном случае, кроме лояльного отношения к совершаемому преступлению? Вполне очевидно, что виновное лицо в данном случае не обещает оказать содействие ни совершению преступления, ни сокрытию преступника, ни сокрытию следов преступления. Иными словами, недоноситель не обещает стать сообщником исполнителя в будущем, как это имело место при заранее обещанном укрывательстве. Вряд ли такое по существу молчаливое одобрение преступного замысла преступника можно расценивать как соучастие» [2, с. 223–224]. Разделял такую позицию и Б.Т. Разгильдиев, который отмечал, что «заранее данное преступнику обещание не доносить нельзя рассматривать ни как дачу советов или указаний, ни как заранее обещанное укрывательство. Поэтому относить его к пособничеству нет оснований. К тому же следует иметь в виду, что законодатель специально оговорил такой способ пособничества, как заранее обещанное укрывательство» [3, с. 72–73].

Этот вопрос остается открытым и в настоящее время. При формулировании собственных дефиниций несообщения о преступлении признак наличия или отсутствия заранее данного обещания авторами в определение понятия не включается, в тексте статьи 205.6 УК РФ данный признак отсутствует. Высказываясь за отнесение заранее обещанного несообщения о преступлении к соучастию, А.Ю. Клименко отмечает, что «при заранее обещанном несообщении о преступлении… обещание недоносителя укрепляет решимость виновного совершить преступление и, следовательно, выступает проявлением соучастия (пособничество путем устранения препятствия), а значит, должно квалифицироваться как пособничество террористическому акту по ч. 3 ст. 205.1 УК РФ» [4, с. 163–171]. При этом автор отмечает, «с момента вступления в силу УК 1996 г. и до включения в него ст. 205.6 в 2016 году в науке и практике данный вопрос решался однозначно, несообщение о преступлении ни при каких обстоятельствах не рассматривалось как уголовно наказуемое деяние. Недоносительство не являлось ни самостоятельным преступлением, ни соучастием» [4, с. 163– 171]. То есть заранее обещанное несообщение о преступлении никогда не квалифицировалось как соучастие в данном преступлении. Аргументируя свой вывод о том, что заранее обещанное несообщение о преступлениях террористического характера следует признавать пособничеством терроризму, А.Ю. Клименко указывает, что, хотя в советский период большинством авторов заранее обещанное недонесение признавалось разновидностью прикосновенности к преступлению, в настоящее время в связи с тем, что терроризм превратился в одну из главных угроз для государства и общества, «недоносительство о террористических преступлениях приобрело более высокую степень общественной опасности и может образовывать соучастие при определенных условиях» [4, с. 163–171]. Полагаю, что с этой позицией нельзя согласиться, так как ретроспективный анализ показывает, что, несмотря на то, что ранее преступления террористического характера не значились в числе основных угроз государству и обществу, тем не менее были другие преступления, которые представляли такие угрозы – измена родине, шпионаж, бандитизм и ряд других [5, 6]. Недонесение о них – как заранее обещанное, так и заранее необещанное – признавалось прикосновенностью к преступлению, и виновные несли ответственность именно по тем статьям уголовного законодательства, которые предусматривали ответственность за недонесение о преступлении, а не за соучастие в этих преступлениях.

Сторонником признания заранее обещанного несообщения о преступлении является и В.А. Очередько, который в своем диссертационном исследовании отмечает, что «заранее обещанное несообщение о преступлении следует расценивать как пособничество в форме устранения препятствий для совершения соответствующего преступления» [7, с. 10]. Следует отметить, что годом ранее в своей научной статье автор высказывал прямо противоположную точку зрения, полагая, что «факт заранее данного обещания не сообщать о преступлении не влияет на квалификацию содеянного по признакам преступления, предусмотренного ст. 205.6 УК РФ» [8, с. 43–47].

Позиции о необходимости признания несообщения о преступлении в обоих рассматриваемых случаях формой прикосновенности придерживается ряд авторов. Так, Г.Л. Москалев полагает, что независимо от того, имело ли место заранее данное обещание не сообщать о преступлении, содеянное подлежит квалификации по ст. 205.6 УК РФ [9, с. 21–29]. Ю.А. Крутикина считает, что «если действия лица, обещавшего не сообщать, не переросли в советы либо указания о том, как совершить преступление, а также не предоставили значимую информацию, то… [они] не будут являться пособничеством» [10, с. 12].

С учетом проанализированных мнений ученых полагаем, что следует согласиться с теми, кто считает, что заранее обещанное несообщение является прикосновенностью к преступлению. Данное обещание не сообщать в правоохранительные органы о преступлении не может быть расценено как интеллектуальное пособничество, так как в данном случае лицо не дает советы или указания о том, как совершить преступление, не предоставляет информацию. Деяние лица, давшего обещание не сообщать о преступлении, не может быть отнесено к соучастию по объективным и субъективным признакам. Лицо, давшее обещание не сообщать о преступлении, не принимает никакого участия в совершении основного преступления, не вносит никакого вклада в достижение преступного результата, обещанное умолчание о преступлении не может быть расценено как устранение препятствий; кроме того, у такого лица отсутствует умысел на совместное участие в совершении преступления.

Следует отметить, что с момента появления в российском уголовном законодательстве нормы, предусматривающей ответственность за несообщение (недонесение) о преступлении, наличие или отсутствие заранее данного обещания не сообщать о преступлении в тексте соответствующих статей уголовного законодательства не оговаривалось. В правоприменительной практике заранее данное обещание не сообщать о ставшем известным готовящемся преступлении никогда не признавалось соучастием.