Жанр баллады в литературном творчестве Обри Бердсли

[]

Поскольку в балладе доминирует повествовательное движение, то образ создан одной или несколькими особенными чертами. Дж.А.Каддон отмечает, что «единственная линия действия и скорость рассказа сильно мешают попыткам обрисовки характера; образы <…> просты» [Теоретическая поэтика 2001: 428]. Капитан в балладе Бердсли – отважен и смел. Эти же качества присущи команде ( noble crew, comrades brave). Лиризм отражается в олицетворении самого корабля (барки), обозначенного местоимением женского рода (she, her). Название корабля ( noble bark) – “The Valiant” / «Храбрец». Повтор эпитетов создает динамику повествования. В балладе Бердсли отсутствует характерный для этого жанра, в частности, для английской баллады, повтор в виде припева (рефрена) [Хализев 2000: 264; Швейбельман 2002: 31]. Это «стягивает» повествование, убыстряет и делает ход событий более динамичным.

Одной из жанровых черт баллады является драматический диалог [Гаспаров 2001: 69], который движет сюжетом. Однако Бердсли лишь частично поддерживает эту традицию. В балладе «Храбрец» представлена только речь капитана, отдающего приказания (A musket and a cutlass sharp / Each must directly take) и подбадривающего команду (“Come on!” the Valiant’s captain cried, / “Come on, my comrades brave, / And if we die we shall not sink / Inglorious ’neath the wave”). Распоряжения капитана (captain cried) придают особую напряженность и эмоциональность балладному действию.

Бердсли наследует традицию английской баллады, которая отличается строгой строфической формой (обычно – четверостишия) [Квятковский 1966: 55-56]. Он точно рифмует вторую и четвертую строки, а первая и третья не рифмуются или имеют неточную рифму (crew – sharp, ship – vessel, words – now, men – strong, afterwards – onward, cried – sink, arose – crew).

В отличие от традиций жанра, где подробно описывается событие, ставшее поворотным, знаковым, кульминационным, Бердсли, разворачивая событийную линию баллады, об этом моменте умалчивает. Читатель подозревает, а вскоре из финальных строк баллады узнает о случившемся, но описания сражения в балладе нет. “…Did a bloody fray ensue, / And as the time sped onward / Fiercer the fray it grew”. – «…Следует кровавая драка, / Время летит вперед, / Свирепость драки растет». Далее раздается клич капитана. И следующая строфа – наступило утро, команда оглядывается: “The pirates, where were they? / The ship had sunk and all its crew; / Dead ’neath the sea they lay” – «Пираты, где они? Корабль потонул и с ним его команда; Умершие, в море они лежат».

Бердсли избегает последовательного изложения финальных, решающих событий, образуя лакуну в повествовании. Этот прием т.н. «умолчания» Бердсли разовьет и сделает характерной чертой своей поэтики в балладе «Три музыканта» / “The Three Musicians”, «Балладе о парикмахере» / “The Ballad of a Barber”, а также в незаконченном романе «Под холмом, или История Венеры и Тангейзера» / “Under the Hill, or The Story of Venus and Tannhäuser”. Во второй главе романа «О том, каким образом Венеру причесывали и одевали к ужину» Бердсли так характеризует этот прием: «Я бы хотел поговорить о ней (о Венере. – И.П. ) подробнее, так как общие места совершенно ни к чему в описании. Но боюсь, что невольно навязанное молчание там и сям оставит такие пробелы в картине, что лучше не начинать ее, чем не довести до конца» [Бердслей 2001: 49]. В четвертой главе «О том, как странно вел себя двор Венеры за ужином» повествователь действует точно так же: «Мне бы хотелось рассказать вам все, что случилось за пятнадцатым столом как раз в это время. <…> Но, к сожалению, по причинам, крайне прискорбным, большая часть того, что говорилось и делалось за этим ужином, должно остаться неописанным и невоспроизведенным» [Бердслей 2001: 58–59].

“The Three Musicians” [Beadsley 1904: 39–45] были написаны Бердсли летом 1895 г. во Франции, где он жил в то время (климат этой страны положительно влиял на его здоровье). На русский язык перевод впервые сделан М.Кузминым [Бердслей 1992: 211], а позже Л.Володарской [Бердслей 2001: 88–89]. Сюжет стихотворения «Три музыканта», которое Дж.Флетчер, и мы согласны с ним, определяет как “graceful ballad” (изящная баллада) [Fletcher 1987: 152], представляет собой прогулку трех музыкантов: певицы сопрано, юноши и польского пианиста.

Характерное для традиционной баллады богатство действия, представленное в главных, повторяющихся моментах, на наш взгляд, Бердсли здесь ослабляет. По сравнению с «Храбрецом», где действие изменяется в пределах одной (реже нескольких) строк, в балладе «Три музыканта» событие уступает место описанию внешности героев, их душевного состояния.

Уже в первой строке баллады появляется характеристика места действия и состояние мыслей музыкантов. Бердсли в «Трех музыкантах», как и в «Храбреце», романтизирует природу. Функция моря и слабого, тусклого света луны (sea, the moonlight dim and pale) в его первой балладе состояла в том, чтобы придать драматизм действию. В «Трех музыкантах» романтизирован лесной пейзаж: тропинка, тенистые деревья, кровля замка вдалеке (the path that skirts the wood; chateau’s roof that hotly shines / Amid the dusky summer trees). Музыканты, гуляя по лесной тропинке, довольны своими мыслями, настроением друг друга, последней песенкой Ф.Химмеля, утренней работой, новооткрытой темой, завтраком и летним днем:

Along the path that skirts the wood,

The three musicians wend their way,

Pleased with their thoughts, each other’s mood,

Franz Himmel’s latest roundelay,

The morning’s work, a new-found theme, their breakfast and the summer day.

[Beardsley 1904: 39]2

Каждому герою посвящена отдельная строфа. О музыкальных талантах певицы сообщается кратко: она – сопрано (soprano) и очаровательная певица (The charming cantatrice). Зато внешность ее характеризуется подробно. Певица была одета в легкое прохладное платье из белого муслина, из-под которого выглядывали пухлые руки, коричневые чулки и оборки, когда дул ветер:

One’s a soprano, lightly frocked

In cool, white muslin that just shows

Her brown silk stockings gaily clocked, Plump arms and elbows tipped with rose,

And frills of petticoats and things, and outlines as the warm wind blows.

[Ibid]

Другой герой – это «стройный, изящный» юноша – поклонник певицы. Он мечтает стяжать славу, а сейчас главная его забота – поправить распустившиеся волосы певицы:

Beside her a slim, gracious boy

Hastens to mend her tresses’ fall,

And dies her favour to enjoy, And dies for réclame and recall

At Paris and St. Petersburg, Vienna and St. James’s Hall

[Ibid]

Наиболее подробно с точки зрения музыкальных талантов охарактеризован третий герой – польский пианист. У него большие ангажементы, а его пальцы могут играть самые сложные композиции:

The third’s a Polish Pianist

With big engagements everywhere, A light heart and an iron wrist, And shocks and shoals of yellow hair, And fingers that can trill on sixths and fill beginners with despair.

[р. 40]

Вместе с тем описание талантов пианиста (вторая, третья, пятая строки) перемежается описанием его внешности (четвертая строка): он обладал копной золотистых волос.

Музыканты на лоне природы чувствуют себя свободно: срывают колосья, поют, высмеивают леса звуками рога Зигфрида, наполняют воздух музыкой Глюка:

The three musicians stroll along

And pluck the ears of ripened corn, Break into odds and ends of song, And mock the woods with Siegfried’s horn, And fill the air with Gluck, and fill the tweeded tourist’s soul with scorn. [Ibid].

В балладе «Три музыканта» тема, ритм более музыкальны по сравнению с другими балладами Бердсли. Он обращается к сюжету странствующих музыкантов. Музыкальность отражена в реминисценциях к средневековому герою Зигфриду, духовому инструменту горну или рожку (Siegfried’s horn) и одновременно к Вагнеру, чьи произведения график иллюстрировал и очень любил наигрывать, а также к композитору эпохи Просвещения К.Глюку (Gluck; 1714–1787). Бердсли очень музыкален. Музыку он вносил в свой поэтический и графический стиль. В этой балладе перекрестная рифма первой и третьей строки и смежная рифма третьей, четвертой и пятой создают необычный ритм. Последняя строка в два раза длиннее предыдущих. Ее значение соответствует укороченной по размеру строке в балладе Дж.Китса “La Belle Dame Sans Mersi”. Такое выделение строки по размеру аналогично рефрену в традиционных балладах и воскрешает традицию песенно-плясового характера баллады.

Действия героев «дразнят» туриста, чья душа характеризуется метким эпитетом «одетая в твид» (tweeded tourist’s soul), что подчеркивает его замкнутость и внутреннюю скованность. Музыканты вызывают у него негативные эмоции, наполняют его душу презрением (“The three musicians <…> and fill the tweeded tourist’s soul with scorn”). Исследователь Дж.Флетчер не сомневается в том, что турист – «британец», он ощущает стыд и обвиняет музыкантов в преступлении «в этом золотом мире пасторальной Франции, самом близком месте к Венериной горе, где искусство и природа едины» [Fletcher 1987: 153].

Событие, произошедшее в финале баллады, будит ярость в туристе, он становится красен, как его путеводитель (The tourist gives a furious glance, / Red as his guide-book grows, moves on, / and offers up a prayer for France). О том, что же произошло, автор умалчивает. Он только подводит к случившемуся, но само действие не называет:

The charming cantatrice <…>

And fans herself, half shuts her eyes, and smoothes the frock about her knees.

The gracious boy is at her feet,

And weighs his courage with his chance;

His fears soon melt in noon-day heat.

[Ibid]

Между тем сделанные к балладе рисунки «побуждают читателя увидеть добавочный смысл» [Zatlin 1990: 152]. Первая версия рисунка к балладе, где в лесу под деревьями изображен юноша, близко стоящий к юбке певицы и положивший одну руку на оборки ее платья, не была допущена Л.Смитерсом к печати, поскольку была слишком вызывающей. Тогда Бердсли сделал другой рисунок, на котором певица и юноша шли, держа друг друга под руку. Исследователи Дж.Флетчер, Л.Г.Затлин склонны видеть в балладе сексуальную символику, которая подчеркивается иллюстрациями и проявляется в сюжетных поворотах, описании героев, отдельных словах [Fletcher 1987: 153; Zatlin 1990: 152-153].

В «Трех музыкантах», как и в балладе «Храбрец», Бердсли не использует такие структурные элементы традиционной баллады, как рефрен, диалог. Вместе с этим «Три музыканта» отличаются музыкальным ритмом, темой. Автор дает развернутое описание внешности, качеств и талантов героев. Соединяя в сюжете музыкальность и фривольность, Бердсли снижает романтический сюжет странствующих музыкантов, но остается на грани дозволенного – он «не порнограф» [Маковский 2001: 333].

Другое произведение Бердсли в жанре баллады – это “The Ballad of a Barber” [Beardsley 1904: 49–54], переведенное М.Кузминым как «Баллада о цирюльнике» [Бердслей 1992:  212], а Л.Володарской – «Баллада о

Карруселе» [Бердслей 2001: 90–92]. По предположению С.Уэйнтрауба, стихотворение могло быть навеяно художественным образом середины XIX в. парикмахера-злодея Sweeney Todd с улицы Fleet Street [Weintraub 1967: 175], который острой бритвой перерезал горло клиенту, а его подруга и сообщница, присутствующая в некоторых вариантах сюжета, запекала трупы в пирог. Бердсли вводит в свое поэтическое произведение распространенный в литературе рубежа XIX–XX вв. криминальный сюжет, отчасти следуя, вместе с этим, советам романтика Л.Уланда. Он считает, что, вводя криминальный сюжет в балладу, необходимо соблюдать условия: не позволять материалу доминировать, а завершение криминального происшествия должно быть не окончательным, необходимо оставить «свободное пространство для фантазии» [Уланд 1989: 562].

Жанровая специфика стихотворения Бердсли открывается в сопряжении указанных самим автором жанров ballad и tale . Последний тоже актуализирует средневековую, в частности чосеровскую, традицию ( Canterbury tales by J.Chauser):

Here is the tale of Carrousel,

The barber of Meridian Street.

[Beardsley 1904: 49]

Характерная для традиционной баллады событийность у Бердсли ослаблена и сочетается, как это уже было в «Трех музыкантах», с развернутым описанием и характеристикой героя. В восьми строфах из семнадцати «Баллады о парикмахере» создается образ парикмахера, который напоминает парикмахера Космэ из незаконченного романа «Под холмом». В этот роман автор планировал включить «Балладу о парикмахере». Соединение двух жанров, на наш взгляд, не только создало бы новые словесные и визуальные аспекты образа, его орнамент, но и подчеркнуло синтетичность образа парикмахера, а также произведения, в котором он создается.

Парикмахер Каррусель (Carrousel) с Meridian Street показан величественно. Он – мастер своего дела: “He cut, and coiffed, and shaved so well, / That all the world was at his feet.” – «Он стриг, завивал и брил так хорошо, / Что весь мир был у его ног». Его искусство – искусство преображения, изменения природы. Каррусель мог «придать умное выражение самому глупому лицу», «богине старой Греции [Афродите. – И.П. ] добавить новой красоты и изящества»:

Such was his art he could with ease

Curl wit into the dullest face;

Or to a goddess of old Greece

Add a new wonder and a grace.

[p.49].

Бердсли создает своего героя не в пейзаже, как это было в двух предыдущих балладах, а в интерьере, в окружении «порошков», «румян» и «нежных красок», «ценнейших духов», «редких помад»:

All powders, paints, and subtle dyes,

And costliest scents that men distil, And rare pomades, forgot their price And marvelled at his splendid skill.

[p.50].

На Бердсли, как отметил С.Уэйнтрауб, безусловно, мог повлиять А.Поуп и его поэма «Похищение локона» (Here files of pins extend their shining rows, / Puffs, powders, patches, … [Pope 1988: 68]). Поэтический образ Карруселя непосредственно связан с мотивами туалета, который развивает Бердсли в своем романе «Под холмом».

Мастерство Карруселя подчеркивают не только помады, духи и краски (они «позабыли свою цену и восхищались … великолепием» парикмахера), но и щипцы, а также бритва, которые «оживлены» в балладе метафорами:

The curling irons in his hand

Almost grew quick enough to speak,

The razor was a magic wand

That understood the softest cheek.

[p.50]

(Щипцы для волос в его руках / Становились быстрее, чем разговор, / Бритва была волшебной дирижерской палочкой / Что понимала нежнейшую щеку.)

Имя Carrousel ( англ. карусель – конное состязание, пришедшее на смену рыцарским турнирам в конце XIX в.; вращающееся сооружение для катания по кругу, франц. карусель – конные состязания; карусельная площадь) подчеркивает динамичный и декоративный характер образа парикмахера. И конные состязания, и аттракционы обычно украшались ярко и пышно.

Новым по сравнению с традиционной балладой является характеристика внутреннего мира героя. Если в «Трех музыкантах» описание внешности соответствует внутреннему состоянию героев, то в «Балладе о парикмахере» контрастно по отношению к внешности упоминается о душевных качествах парикмахера3. В балладе о Карруселе сообщается, что в его сердце не было гордости, он был скромен в своем деле, одинаково заботился обо всех, не оказывая предпочтение ни одному из полов, за что и надеялся небольшое вознаграждение:

Yet with no pride his heart was moved;

He was so modest in his ways!

His daily task was all he loved, And now and then a little praise.

An equal care he would bestow

On problems simple or complex;

And nobody had seen him show

A preference for either sex.

[Ibid]

Однако эта похвала душевным качествам воспринимается как гротескная характеристика образа после того, как мы узнаем о финальных событиях.

В пришедшей к Карруселю Принцессе через сравнения с дикой природой и романтическими музыкальными аллюзиями подчеркнута ее живость, природность, свежесть, лиричность:

She was as joyous and as wild

As spring flowers when the sun is out.

She was as lyrical and sweet

As one of Schubert’s melodies.

[p. 50-53]

Основная деталь ее сказочного облика – это роскошные волосы, символ женской красоты, привлекательности. Золотые, они «падали к ее ногам», «теснились вокруг ее прелестных глаз» [p. 53]. В дальнейших сюжетных ходах Бердсли со свойственной ему игрой показывает взаимоотношения искусственного и природного, искусства и природы.

Мастерство Карруселя, его искусство преображать природу, делать ее искусственной теряет свою силу перед красотой живой, цветущей Принцессы – прелестным тринадцатилетним дитя (pretty child, / Thirteen years old, or thereabout). Рядом с девочкой парикмахера охватило волнение. Он несколько раз завивал и выпрямлял ее локоны, опалил железом платье, запнулся об ее шлейф, пальцы потеряли ловкость, а гребень перестал слушаться:

Three times the barber curled a lock, And thrice he straightened it again;

And twice the irons scorched her frock, And twice he stumbled in her train.

[p.53]

Числовые перечисления и повторение союза and придают стиху ритм, динамичность, атмосферу загадочности. В следующей строфе она усилена неопределенными местоимениями:

His fingers lost their cunning quite,

His ivory combs obeyed no more;

Something or other dimmed his sight, And moved mysteriously the floor.

Волнение, смятение Карруселя подчеркивает аллитерация, созвучие разных по качеству звуков: глухих [f], [h], [t], звонкого [b], сонорного [l]:

H e l ean t upon the t oi l e t t a bl e,

H is f ingers f um bl e d in h is b reas t ;

H e f e lt as f oo l ish as a f a bl e, An d f ee bl e as a poin tl ess jes t .

[Ibid]

В приступе волнения парикмахер ломает горлышко бутылки одеколона: “He snatched a bottle of Cologne, / And broke the neck between his hands”. Это предложение создает двусмысленность (neck – шея, горлышко бутылки), предвосхищает то, о чем в следующей строфе автор умалчивает (способ убийства, его подробности). Карусель чувствует себя романтическим героем – «одиноким», но одновременно «могущественным»: “He felt as if he was alone, / And mighty as a king ’ s commands”. Здесь Бердсли, по сути, описывает психологию убийцы. Для Карруселя Принцесса была прекрасным сном, а преступление – мечтой. Бердсли короткими, глухими звуками [c], [sh], [p] создает визуальное ощущения преступления.

The Princess gave a little scream, C arrousel’s c ut was sh ar p and dee p ;

He left her softly as a dream

That leaves a sleeper to his sleep.

[Ibid]

Рисунок “The Coiffing” к «Балладе…» не раскрывает, а напротив усиливает загадку и создает иронический подтекст. Изящная ручка Принцессы, приложенная к лифу кружевного, легкого платья, акцентирует внимание на спрятанных руках парикмахера и ножницах в его кармане. Стоящая позади статуэтка девы Марии и младенца на ее руках по расположению параллельна фигурам Карруселя и юной Принцессы, но, как заметил Дж.Флетчер, контрастна по смыслу [Fletcher 1987: 155].

В последней строфе читатель узнает, что Каррусель был казнен за свое преступление. Однако что именно он совершил, не сообщается:

He left the room on pointed feet;

Smiling that things had gone so well.

They hanged him in Meridian Street.

You pray in vain for Carrousel.

Авторское умалчивание о центральном событии создает разные трактовки сюжета. Так, Л.Г.Затлин, опираясь на стихотворение Дж.Грея «Парикмахер» ( The Barber by J.Gray), опубликованное в 1893 г. в “Silverpoints”, которое представляло собой сексуальную фантазию автора (поэт мечтает, что он парикмахер, причесывающий, иначе – ласкающий, свою молодую клиентку), трактует убийство Принцессы как лишение ее невинности парикмахером [Zatlin 1990: 154].

Из письма Бердсли к издателю Л.Смитерсу мы узнаем, что автор задумал продолжение, которое «почти закончено. Первые десять строф дают очень красочное описание следствия и вскрытия трупа принцессы » (выд. мной – И.П. ) [Бердслей 2001: 158]. Происходит эстетизация жестокости, зла. Художник модерна, отмечает Р.Шмуцлер, обладал «волшебной способностью трансформировать самые отвратительные вещи в предметы исключительно соблазнительной красоты» [Schmutzler 1962: 261. Цит. по: Ковалева 2002: 93].

Бердсли обращается к синтетическому жанру баллады, который позволяет создать лирический образ парикмахера Карруселя. Он, как романтический герой, одинок и могущественен, и в то же время, будучи цирюльником, эстетизирован. Однако использование событийной хроники своего времени, детективно-криминального сюжета и мотивов, соединение их с эротическим моментом снижает романтический образ парикмахера и создает иронический подтекст. Бердсли дает подробное описание обстановки, состояния героя в разные моменты действия.

Если баллада «Храбрец» была юношеской пробой пера, то две другие баллады интересны в художественном отношении и свидетельствуют о поэтическом мастерстве Бердсли как художника. В его поэтике соединяются возвышенное и низменное, чудесное и бытовое. Однако всегда соблюдается грань, за которой искусство превращается в чистый эпатаж, спекуляцию скандальными темами. —————

• ¹    Kunstpoesie и Naturpoesie (термины немецкого литературоведения, развитые романтической эстетикой) – «народная, “естественная” поэзия (Naturpoesie) рассматривалась … как первозданная, подлинная, поэзия, стихийный продукт коллективного творчества, непосредственное излияние духа народа. “Искусственная”,

  собственно “художественная” поэзия (Kunstpoesie) – это индивидуальная поэзия отдельных авторов» [Литературные манифесты …1980: 539-540].

• ²    Здесь и далее стихотворения «Три музыканта» и «Баллада о парикмахере» цитируется с указанием страниц в квадратных скобках по изданию: Beardsley A. Under the Hill and other essay in prose and verse. With illustration. London, New York: The Bodley Head, 1904.

• ³    В романе «Под холмом» этот прием – подробнейшая характеристика внешнего вида персонажа и по контрасту описание их взаимоотношения с миром, например, дирижер Титурель де Шантефлер или миссис Марсапл (при этом внешне персонаж может быть отвратителен) – станет особой эстетической установкой автора.