Жанр производственого романа-антиутопии

Антиутопия, как жанр живой и развивающийся, впитывает в себя содержательные и эстетические новации современной эпохи, существуя в системе постмодернизма как явление метахудожественное. Она прибегает зачастую к приему переосмысления текстов разных жанров, в том числе, и производственного романа, структура которого складывается уже классической литературе. Эпоха крупного капитала породила чудовищные

А.Ф.Любимова, 2007

формы отчуждения производства от человека, у Э.Золя оно персонифицируется, изображается как самодостаточное, независимое от человека, более того, подчиняющее его себе. Рынок («Чрево Парижа», 1873), модный магазин («Дамское счастье», 1883), шахта («Жерминаль», 1885), биржа («Деньги», 1891) становятся метафорой человека, свойства которого переносятся на эти гигантские образы-обобщения. Этот принцип изображения производственной реальности становится типологическим и в новое время материализуется в романах А.Хейли: отель («Отель», 1965), аэропорт («Аэропорт», 1968), автозавод («Колеса», 1971). Человек здесь смиряется перед метафизическим глобализмом индустриального монстра, играя по его правилам.

В производственных постмодернистских антиутопических романах К.Уотерхауза («Конторские будни», 1978), В.Сорокина («Сердца четырех», 1999), Ф.Бегбедера («99 франков», 2000), Ж.Грегора («Безголовые», 2003) сам производственный процесс становится высшей онтологической реальностью. Он сообщает человеку знание об устройстве мира, его законах и удерживает его в пределах социальной системы. Сфера механической жизни представляется высшим идеалом, она функционально совершенна и целесообразна в отличие от сферы физического бытия. Так, гиперреальность в романе К.Уотерхауза «Конторские будни» - офисы фирмы Альбион. Тысячи служащих обрабатывают здесь никому неведомые статистические данные, письма пересылаются из отдела в отдел, молчат телефоны, ничто не должно нарушить порядок, смысл которого скрыт от всех. Пространство «Альбиона» расширяется безмерно, читатель узнает, что такие фирмы есть во всех крупных городах Англии, и она похожи друг на друга как две капли воды. В мире романа В.Сорокина «Сердца четырех» «вообще не различаются одушевленная и неодушевленная материя. В книге ведутся интенсивные производственные процессы, объектами которых могут быть и люди, и машины» [Генис 1994: 248].

В романе французского писателя Ф.Грегора «Безголовые» в центре сюжета - гигантская торговая компания. Здесь все заполнено бешеной деятельностью, но читатель никогда не узнает о мотивах этой активности, смысл ее недоступен и самим героям. Постмодернистская антиутопия изобразила людей в состоянии «ошеломления» разума: «Враг затаился. И с этим невидимым, ничем не выдающим себя врагом они чувствовали себя неспособными бороться» [Грегор 2005: 81]. Конс, герой романа Грегора, в попытке найти место для размышлений запирается в туалетной кабинке и, сидя на унитазе, плачет и говорит себе: «“Посмотри, во что превратилась твоя жизнь”, не слишком, правда, понимая природу своей грусти, ни того, какое отношение имело ко всему этому понятие жизни» [Грегор 2005: 82].

Философ Льюис Мэмфорд рассматривает историю цивилизации как процесс формирования социально-политической мегамашины, целью которой была «мобилизация большой массы людей и строгая координация их деятельности во времени и пространстве для достижения заранее определенной, ясно видимой и рассчитанной цели» [Утопия и утопической мышление 1991: 87]. Производственная корпорация и является одной из ячеек этой современной мегамашины – доказывает антиутопия. В художественном мире антиутопического романа время перестало обладать принципиальными, присущими ему свойствами. Оно бессодержательно, временной процесс ничего не меняет, здесь все втягивается в «черную дыру» парадоксов и беспамятства. Герои живут в полном забвении истории, настоящее для них – день в конторе, офисе, а будущее их занимает как возможность продолжения настоящего. Угроза увольнения из компании, когда трагически рушится сама идея постоянства жизни, комментируется в романе Грегора так: «Незримый перст указывал на ветеранов, словно в чем-то их обвиняя. А теперь в этой невидимой руке оказался зажат кинжал» [Грегор 2005: 36]. Конс, остро переживая ситуацию, полагает, что «иерархическая структура компании, организация труда … расположение зданий, постановка задач и система сбыта товаров» [Там же: 36] должны остаться неизменными. «Качественно дифференцированное время превращается в некую однородную среду, где постоянно … присутствуют раз и навсегда установленные структуры и типы» [Утопия и утопической мышление 1991: 162].

В производственном антиутопическом романе очень важен мотив антропологического кризиса, причем, если авангардисты предлагали антитезу современной машины и уязвимого человека, то постмодернисты могут синтезировать свойства живой и неживой материи. И та, и другая настолько несовершенны, что авторская концепция воспринимается как концепция всеобщего кризиса: деструкция духовных и физических элементов влечет за собой глобальные катастрофы. Физическим уродством отмечены одинаковые однорукие швейцары в фирме «Альбион» и ей подобных. В финале книги В.Сорокина непонятный технологический процесс превращает тела героев спрессованные кубики с замороженными сердцами. Производство абсурдно по результатам, оно бесцельно, как и сама жизнь героев.

В романе Жана Грегора «Безголовые» императив метафоры, вынесенной в заголовок, выражен в образной динамике. Появление в офисе безголового начальника отдела Грин-Вуда, потом его зама и все новых сотрудников породило эпидемию падения голов. У грузчиков сносит головы на складе, когда они попадают в аварию, у кого-то голова просто остается на подушке после сна: «Жизнь она такая штука: однажды утром ты просыпаешься, а головы у тебя больше нет… Случилось то, что должно было случиться» [Грегор 2005: 92-93].Обыденность гротеска здесь сродни обыденности сюжета производственной антиутопии. Грузчики Белам и Стюп, лишившись голов (на них упал поддон), «были живы и здоровы», на пол не пролилось ни капли крови. «Все прекрасно», – восклицают они. Отвалившиеся головы многие хранят в банках с формалином.

Устойчивый антиутопический мотив обезличивания человека акцентирован и у Грегора: на комбинезонах служащих фирмы с некоторых пор обязателен опознавательный значок, так как идентифицировать человека без головы по телосложению и походке весьма затруднительно. Лишение метаморфозы обезглавливания всякой таинственности, подчеркивание ее механицизма, низведение до повседневного акта выводит этот прием за рамки кафкианской и гоголевской традиции. Скорее, возможно сближение манеры Грегора с поэтикой образа Салтыкова-Щедрина, «Историю одного города» которого можно рассматривать в контексте антиутопической традиции. Органчик из названного романа - прообраз той модели, которая существует в произведении Грегора: «Градоначальниково тело, облеченное в виц-мундир, сидело за письменным столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде щегольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова голова [Салтыков-Щедрин 1975:  46]. Она требовала ремонта, и часовщик Байбаков пытается ее починить, но у градоначальника появляется двойник, начинается процесс размножения голов, который с трудом удается остановить, посадив самозванцев в сосуды, наполненные спиртом.

В романе Грегора описывается модное увлечение: протезирование голов. Идеальный образец - голова безупречного исполнителя с короткой офисной стрижкой, ясными глазами и вечной улыбкой. Кульминационный момент - в голове начальника отдела Грин-Вуда испортился электронный механизм, и последствия этого были ужасны: «Язык завалился набок, глаза смотрели в разные стороны (один в потолок, а другой в пол), а брови шевелились от статистического напряжения» [Грегор 2005: 129]. Грин-Вуд пытается оторвать себе голову, потом, когда ему это удалось, служащие играют ею в футбол.

В антиутопии Грегора конфликт получает своеобразное зеркальное воплощение. Против безголовых в фирме выступает единственный человек с головой, но без тела, которого он лишился при несчастном случае. Протез тела позволяет ему двигаться, а главное, он не утратил своей индивидуальности и способности мыслить, страдать, любить. Убивая в отчаянном поединке Грин-Вуда, Конс видит в нем воплощение социального зла и бездушного автоматизма Системы. Конс - живой человек, по его лицу течет кровь, он чувствует в себе способность противостоять Власти.

«Что за жизнь, если человеку нельзя посмотреть в глаза» [Грегор 2005: 198] - эта фраза из романа могла бы быть его эпиграфом. Рассматриваемый жанр, используя метахудожественные символы и приемы деформации художественного образа, «логику аномалий» философской фантастики, разрушает грань между реальностью и фантазией, заставляя читателя поверить в абсурдность и безумие художественного мира антиутопии.