Жанровые особенности автобиографической книги "Факел в ухе" Элиаса Канетти

Произведение «Факел в ухе. История жизни 1921–1931 гг.» («Die Fackel im Ohr. Lebensgeschichte 1921–1931») – вторая книга автобиографической трилогии Элиаса Канетти, являющаяся логическим продолжением бестселлера писателя «Спасённый язык. История юности» («Die gerettete Zunge. Ge-schichte einer Jugend»), в которой на первый план выходят уже не личные переживания под воздействием воспоминаний о детстве, а впечатления об окружении писателя в период становления его как творческой личности.

Как известно, граница между автобиографией и мемуарами не является абсолютной. Теоретик мемуарно-автобиографического жанра Б. Нойманн считает, что автобиография отличается от мемуаров тем, что в ней описывается жизнь ещё не социализированного человека, история его воспитания и образования, его «врастания» в общество, а также тем, что она, как правило, заканчивается на отрезке завершения развития индивидуума (окончания обучения и получения им социальной роли) [Neumann 1970: 22-25]. Если придерживаться точки зрения Б.Нойманна, то книгу «Факел в ухе», повествующую о школьных и университетских годах писателя, следует отнести именно к жанру автобиографии.

Исследователь творчества писателя М.Дурцак также утверждает, что Канетти не пишет мемуары, так как описываемые факты общественной жизни играют второстепенную роль, его автобиографическая трилогия не является материалом для дальнейшей работы историков [Durzak 1997: 37]. В то же время, поскольку Канетти здесь сосредоточен, прежде всего, на своём круге общения, на событиях, в которых он лично участвовал и за которыми наблюдал, можно предположить, что книга «Факел в ухе» сочетает в себе признаки автобиографии и мемуаров. В изображаемое десятилетие Канетти не имел ещё статус признанного писателя и драматурга, в книге речь идет лишь о его дальнейшем намерении заниматься литературным творчеством. О самобытности «Факела в ухе» свидетельствует ещё одно характерное свойство мемуарного жанра – «разомк-нутость» текстового полотна, куда всё время можно вписать новые главы, посвящённые тем или иным личностям, с которыми Канетти приходилось общаться (например, Бабель, Брехт и т.д.).

Как и предшествующая книга «Спасённый язык», «Факел в ухе» состоит из пяти частей, в заглавиях которых присутствуют наряду с хронологическим указанием конкретных дат названия тех городов, где проживал Канетти в данный промежуток времени. Вместе с тем автобиограф добавляет к названию каждой части заглавие, характерное для определённого отрезка жизненного пути, поясняющее происходившие события в описываемый период. Таким образом, возникают так называемые «ядра кристаллизации» (Kristallisationkerne) [Durzak 1997: 39], которые с помощью ёмких наглядных примеров «просвечивают» внутренний мир писателя. Наиболее ярко это демонстрирует заглавие первой части книги „Инфляция и бессилие“ („Inflation und Ohn-macht“), посредством многочисленных реплик проживающих людей в пансионате «Шарлотте» (Charlotte) обрисовывается психологический настрой общества, связанный с политической и экономической нестабильностью Германии в начале ХХ-го столетия. Примечательным является также то, что несмотря на семнадцатилетний возраст автобиографического героя, когда молодые люди только начинают проявлять интерес к социальной жизни, Канетти, безусловно, используя рефлексию, представляет читателю политическую обстановку того времени в разных ракурсах, прибегая при этом к диалогам между жителями пансионата за обеденным столом, которые постепенно перестают в ярые споры. Но Канетти уклоняется от возможности выражать своё собственное отношение к происходившим событиям. Более того, он осознанно не приводит мнение своей матери – Матильды Канетти, ссылаясь на её убеждённость о бесправности иммигрантов вмешиваться во внутриполитические дела Германии [Canetti 1996: 20].

Как уже отмечалось ранее, в анализируемой книге «Факел в ухе» для Канетти важны не столько родственные отношения, о которых шла речь в первом произведении автобиографической трилогии, сколько его взаимосвязь с социумом. Писатель акцентирует значимость „двойной“ встречи („doppelte Begegnung“) [Eigler 1988: 60] с Карлом Краусом (Karl Kraus) и Вецой Таубнер (Veza Taubner-Calderon), памяти которой Канетти и посвятил данную книгу, а также важное событие – поджог здания Дворца правосудия 15 июля 1927 г., которое явилось главным поводом для работы над «трудом всей его жизни» – исследования «Масса и власть». Дата 15 июля 1927 г. оставила след в памяти не только Ка-нетти, но и других австрийских литераторов, таких как Манéс Шпербер (Manès Sperber) и Хаймито фон Додерер (Heimito von Doderer) [Köhler, Mertens 2006: 7–10]. Независимо друг от друга, все трое стали свидетелями поджога Дворца Правосудия и массовых столкновений рабочих и полиции в Вене вследствие вынесения оправдательного приговора убийцам жителей деревни Шаттендорф (Schattendorf). Пережитое в этот день нашло отражение в их творчестве. Стоит подчеркнуть, что для наблюдавших демонстрацию со стороны – Манéса Шпербера и Хаймито фон Додерера, эта дата, прежде всего, связана с крахом австрийской социал-демократии. У Канетти, который присоединился к демонстрантам, это же историческое событие рассмотрено не с политической точки зрения, а с точки зрения воздействия лично на него.

Пропустив всё увиденное и услышанное через себя, он выдвигает на первый план чувство страха и собственные слуховые, зрительные и обонятельные ощущения („Ich fühle noch die Erregung“, „ Ich sah Leute fallen und Tote am Boden liegen“, „Ich hörte Pferdegetrappel“,“Ich spürte, dass ich mit ihnen rennen musste“, „Es roch nach verbranntem Papier“) [Canetti 1996: 233–234]. Оказавшись очевидцем происходящего, почувствовав себя частью толпы и испытав на себе её влияние, Канетти заостряет внимание на разрушающей силе огня и на самом социальнопсихологическом феномене массы, её формировании и развитии, её движении и неуправляемости.

Целая глава в книге отведена этому значительному событию, что позволяет ряду литературоведов рассматривать 15 июля в качестве предыстории двух значимых произведений Канетти: психологоэтнологического труда «Масса и власть» («Masse und Macht») и аллегоричного романа «Ослепление» («Die Blendung»).

Многие герои второго тома автобиографической трилогии «Факел в ухе» трансформировались в персонажей романа «Ослепление», изобилующего признаками модернистской литературы, где в качестве основной темы выступает гротескно изображённое противоборство духовного мира и материальной действительности. Прежде всего, это главная амальгамная фигура произведения – Петер Кин (Peter Kien), смех которого Канетти позаимствовал у своего знакомого Томаса Марека (Thomas Marek), прикованного параличом к постели, а чрезмерную увлечённость книгами – у самого себя. Другая героиня романа Тереза Крумбхольц (Therese Krumbholz) вобрала в себе черты женщины из «Факела в ухе», у которой Канетти в течение шести лет снимал комнату. Именно в этой квартире Канетти и написал свой единственный роман из несостоявшегося восьмитомного цикла произведений о безумцах под названием «Человеческая комедия заблуждений» («Comedie Humaine an Irren»), где центральным героем каждого романа должен был выступать человек, отличающийся от обычных людей каким-нибудь маниакальным свойством. На сходство Терезы и хозяйки комнаты указывают достающая до пола юбка и разговоры о двойном подорожании картофеля [Canetti 1996: 219-220]. В карлике по имени Франц Зигхарт (Franz Sieghart), с которым Канетти учился на химическом факультете в Вене, угадывается внешний облик и черты характера персонажа романа по имени Зигфрид Фишерле (Siegfried Fisch-erle).

Возвращаясь к особенностям мемуарноавтобиографического жанра, необходимо отметить, что роль автобиографического пакта (Ф.Лежён) в книге «Факел в ухе» выполняет подзаглавие „ История жизни 1921 – 1931 гг.“ , ориентирующее читателя на описываемый десятилетний период юности автора. В автобиографической трилогии при повествовании Канетти использует первое лицо единственного числа, которому, наряду с детализированным описанием и имеющей место «забывчивостью» автора относительно отдельных эпизодов или героев, читатель все же доверяет. Более того, Канетти периодически вставляет свои ремарки по поводу персонажей или конкретных событий, которые свидетельствуют об осмыслении и переоценке жизненного пути. Его комментарии, где преобладает грамматическая форма настоящего времени, нарушают хронологию общего ретроспективного повествования, когда писатель использует прошедшее время. Эти своеобразные «вылазки» писателю удаются с помощью словосочетаний: „Ich habe in Erinnerung…“(„я помню..“), „Ich fühle noch heute…“(„я чувствую ещё сегодня…“), „…ist mir gegenwärtig geblieben“(„у меня ещё свежо в памя-ти…“), „Nach 55 Jahren empfinde ich …“ („спустя 55 лет я испытываю…“) и т.д.

В книге также присутствуют авторские «забеги вперёд», то есть обратная перспектива времени, когда привычное повествование, движущееся постепенно из прошлого, внезапно прерывают так называемые «вставки» из будущего по отношению ко всему повествуемому, которое на самом деле является уже прожитым для Канетти, только немного позднее. «Разорвать» временное пространство писателю помогают рефлексивные пояснения с помо- щью небольшого перечня наречий времени, часто используемого в тексте «Факела в ухе».

Таким образом, в книге обозначаются три временных уровня, определяющие перспективу повествования: в прошлом – „Ich wusste damals nichts von van Gogh…“ [Canetti 1996: 18], в настоящем – „die Erregung dieses Tages liegt mir heute noch in den Kno-chen…“ [Canetti 1996: 231] и в «промежуток времени», находящийся между ними – „ Es ist verwunder-lich zu denken, dass er, der Verleger, den ich am besten und intimsten kennenlernte, nie, auch später nicht, der Verleger meiner eigenen Sachen wurde…“ [Canetti 1996: 262].

Подобные примеры на протяжении практически всего текста «Факела в ухе» свидетельствуют о том, что Канетти не живёт только воспоминаниями о юности, а пытается провести параллели между давно прожитым и настоящим, построить мост во времени, позволяющий преодолеть свое прошлое, и, быть может, заглянуть в будущее.