Жанровые признаки русского декадентского романа

Роман не без оснований признан ведущим жанром литературы последних двух – трех столетий (Хализев 2002: 363 – 372). Несмотря на то, что интерес к нему ученых, критиков и писателей никогда не ослабевал, история и теория этого жанра и сегодня составляют целый комплекс проблем. Одним из дискуссионных вопросов исторической типологии русского романа является развитие жанра на рубеже XIX – ХХ вв. В рамках этой проблемы особый интерес представляет жанровая сущность декадентского романа: в критических работах рубежа веков это понятие эксплуатируется весьма активно, хотя и весьма оценочно, а в немногочисленных исследованиях ХХв. корпус текстов, включенных критическим дискурсом в поле декаданса, анализируется либо в контексте развития реалистической беллетристики, либо в рамках истории символистского романа (Ильев 1991; Русская литература 2000 и др.). Прояснению жанровой сущности русского декадентского романа, этого своеобразного литературоведческого фантома, и посвящена данная работа.

Русский декадентский роман вырастает из традиции общественного романа 1870 – 1880-х годов., но воплощает новые для русской художественной мысли эстетические и этические ценности, которые к концу столетия формируются уже в определенное мировоззрение. В той или иной степени в то или иное время выразителями этого мировоззрения были все так называемые «старшие символисты», а также некоторые вышедшие из народнического круга беллетристы (Л. Андреев, И. Ко-невский, М. Арцыбашев и др.), но никого, пожалуй, за исключением Ф. Сологуба (Павлова 2004), нельзя считать декадентом вполне. Однако следует помнить, что принадлежность (осознанная писателем, определенная критикой или доказанная наукой) писателя к тому или иному манифестированному литературному дви- жению еще не дает повода для однозначной атрибуции всех его творений. Так, например, вопреки мнению критики, ранние романы Д.Мережковского и В. Брюсова принадлежат скорее неоромантизму (или пресимволизму), нежели декадансу; из пяти завершенных романов Ф. Сологуба только первые два собственно декадентские – «Тяжелые сны» и «Мелкий бес»; М. Арцыбашев, в отличие от «старших» символистов никогда не называвший себя декадентом, является автором итоговых образцов жанра декадентского романа в русской литературе рубежа XIX – ХХ вв. – «Санин» и «У последней черты». Такая ситуация вполне соответствует общему духу и тону развития литературы той эпохи, когда художественный поиск осуществляется настолько интенсивно, что течения и школы то создаются, то распадаются, а писатели кочуют по группировкам в поисках своего «пути». Кроме того, декаданс – искусство крайнего индивидуализма, искусство одиночек – не допускал корпоративности, что было весьма необычно для литературного быта, строившегося на конкуренции, взаимодействии и взаимопроникновении творческих групп и плеяд.

В литературоведении последнего десятилетия сложилась устойчивая тенденция к абсолютизации символизма. Вполне понятно, что возможность формирования художественного метода, претендующего на универсальность в ситуации кризиса классического реализма, весьма заманчива. Поскольку универсальный метод не появляется ниоткуда и не уходит в никуда, естественны попытки ученых установить его пре- и постявления. Поэтому в современной науке о литературе декаданс, как правило, осознается как явление пресимволизма (Русская литература 2000). На наш взгляд, это явное недоразумение, ведь уже на первых порах его недолгой жизни в русской словесности критика предпринимала успешные попытки преодоления смешения исторически сосуществующих понятий декадентского и символистского. Еще в январе 1896 г. А. Волынский заявил о необходимости их разграничить: «смешение символизма с декадентством является естественным, в данную переходную, подготовительную эпоху – почти неизбежным. Но природа настоящего символического искусства, с его благородным трагическим содержанием, с его бесконечными религиозными перспективами, с его резким протестантством по отношению ко всему пошлому, житейскому, буржуазному, окрепнет в чистом, горном воздухе научно-философского идеализма. Свежим дуновением освобожденной мысли рассеется манерность и напыщенность бесплодного, развращенного декадентства»(Волын-ский1896: 311). Спустя полгода З.А. Венгерова подхватывает идею А. Волынского, утверждая, что «декадентство является переходным этапом на пути литературы от натурализма к символизму»(Венгерова1896: 120). Это положение не вызывает сомнений, однако для уяснения художественной природы декадентского романа гораздо важнее осознавать его итоговый характер: во французской литературе, безусловно, по отношению к натурализму, но в русской гораздо шире – по отношению ко всей классической традиции.

Русский декаданс подводит итог развитию отечественного искусства слова от сентиментализма до «реализма в высшем смысле» (Ф.М. Достоевский). Доводя до предела, а иногда и до абсурда творческие устремления русской литературы XIX в., он одновременно противопоставляет себя классической традиции, являясь художественным воплощением идеи «смерти Бога» (Долгенко 2004: 92 – 95). Совокупность открытий отечественной словесности в сочетании с дискредитацией ее аксиологического центра и составляют ядро жанровой структуры русского декадентского романа.

В художественном мире интересующей нас исторической разновидности русского романа находит всестороннее воплощение декадентское мировоззрение в его отечественном варианте (Долгенко 2002). В центре его идейного мира – крайний индивидуализм солипсического толка, в котором человек вытесняет Бога и занимает его место. Причем не просто человек, а исключительная личность (казус Раскольникова). Следствием этого оказывается генеральный тезис декаданса — о принципиальной бессмысленности жизни: без Бога жизнь бессмысленна (казус Карамазова). Отсюда — поиски смысла поначалу в удовольствиях (эсхатологический гедонизм и эротика — пристальное внимание к «вопросам пола»), а затем в смерти (удовольствия жизни предельны, и лишь смерть дает вечное наслаждение небытия). Отсюда и легкость в обращении со смертью (своей и чужой). Так в идейном мире русского декадентского романа происходит полная дискредитация христианской этики (понятие греха абсолютно неактуально).

Отсутствие Бога (даже надуманное) для русской литературы было принципиально ново. Пытаясь впервые выразить мировоззрение, в котором человек окончательно вытесняет Бога как аксиологическое ядро и источник художественного совершенства, декаденты были вынуждены использовать весь предшествующий опыт отечественного искусства слова, а также новые достижения современного им зарубежного. Поэтому, с точки зрения художественной формы, русский декадентский роман — принципиально эклектичен. В нем с предельной яркостью воплощаются все наиболее характерные черты жанра.

М.М. Бахтин в статье «Эпос и роман (О методологии исследования романа)» утверждал, что герой романа показывается «не как готовый и неизменный, а как становящийся, изменяющийся»; это лицо «не должно быть “героичным” ни в эпическом, ни в трагическом смысле этого слова, романтический герой объединяет в себе как положительные, так и отрицательные черты, как низкие, так и высокие, как смешные, так и серьезные» (Бахтин 1975: 450). При этом роман запечатлевает «живой контакт» человека «с неготовой, становящейся современностью (незавершенным настоящим)». И он «более глубоко, существенно, чутко и быстро», чем какой-либо иной жанр, «отражает становление самой действительности» (Там же: 451). Это положение наглядно демонстрирует непосредственную связь романа с культурой чувственного типа, утверждающей, по словам П.А. Сорокина, принципиальное вечное становление (Werden) (Сорокин 2000: 78). Он способен открывать в человеке не только определившиеся в поведении свойства, но и нереализованные возможности, некий личностный потенциал: «Одной из основных внутренних тем романа является именно тема неадекватности герою его судьбы и его по- ложения», человек здесь может быть «или больше своей судьбы, или меньше своей человечности» (Сорокин 2000: 479). Все это находит отражение в галерее типов, реализованных в главных героях русского декадентского романа: это и отрешенный индивидуалист (иногда с претензией на сверхчеловека: Логин у Ф.Сологуба, Санин у М. Арцыбашева), и неудавшийся прожектор (возможно, и революционер — Сварожич и Чиж у М.Арцыбашева, отчасти Логин у Ф.Сологуба), и гипертрофированный симбиоз маленького и лишнего человека (Передонов у Ф.Сологуба).

Роман осваивает жизнь человека в динамике, становлении, эволюции и в ситуациях сложных отношений с окружающим миром. Почва для становления и упрочения этого жанра, по мнению В.Е. Хализе-ва, возникает там, где наличествует интерес к человеку, который обладает хотя бы относительной независимостью от установлений социальной среды с ее императивами, обрядами, ритуалами, которому не свойственна «стадная» включенность в социум (Хализев 2000: 365). Русский декадентский роман воплощает этот аспект жанра в гипертрофированном виде: он выдвигает на первый план героя-индивидуалиста, противопоставляющего себя и социуму, и миру. Здесь мы всегда имеем дело с ситуацией тотального отчуждения от окружающего, асоциальностью, демоническим своеволием. Таковы были Онегин А.С. Пушкина, Печорин М.Ю. Лермонтова, Базаров И.С. Тургенева, Бельтов, Раскольников и Иван Карамазов Ф.М. Достоевского, таковы получились Логин Ф. Сологуба, Санин, Сварожич и Чиж М. Арцыбашева.

Отчуждение человека от социума и миропорядка было интерпретировано М.М. Бахтиным как необходимо доминирующее в романе. Ученый утверждал, что здесь не только герой, но и сам автор предстают неукорененными в мире, удаленными от начал устойчивости и стабильности: «у романа новая, специфическая проблемность; для него характерно вечное переосмысление — переоценка» (Бахтин 1975: 473). Тем самым роман рассматривается как выражение миросозерцания скептического и релятивистского, которое мыслится как кризисное и в то же время имеющее перспективу. Этот жанр, утверждает Бахтин, готовит новую, более сложную целостность человека «на более высокой ступени <...> развития» (Бахтин 1975: 480). Миросозерцание, воплощенное в русском декадентском романе, воплощает кризисное состояние не только личности героя или автора, но и культуры в целом: здесь соединяются идея сверхчеловека Ницше, воспринятая в основном через философско-этический опыт Достоевского, экзистенциализм последнего и Кьеркегора, пессимизм Шопенгауэра и (в гораздо большей степени) фон Гартмана. Однако идея сверхчеловека («человека на более высокой ступени развития») в идейном мире декаданса терпит крах. И это вполне закономерно. Д. Лукач назвал жанр эпопеей обезбоженного мира, а психологию романного героя — демонической. Предметом романа он считал историю человеческой души, проявляющейся и познающей себя во всяческих приключениях (авантюрах), а преобладающей его тональностью — иронию, которую определял как негативную мистику эпох, порвавших с Богом (Лукач 1994). В этом отношении декадентская «ирония» человеческой души, заблудившейся в пустой и мнимой действительности и зашедшая в тупик собственного ego, принципиально противоположна символистской «лирике» живых начал бытия.

Русский декадентский роман всецело погружается в атмосферу солипсического демонизма и иронии, распада человеческой цельности, отчужденности личности. Опора героя на самого себя в классической романистике XIX в. (как западноевропейской, так и отечественной) представала чаще всего в освещении двойственном: с одной стороны, как достойное человека «само-стоянье», возвышенное, привлекательное, чарующее, с другой— в качестве источника заблуждений и жизненных поражений (Хализев 2002: 369). В декадентском романе эта двойственность преодолевается: индивидуалистический бунт личности против бессмысленности мира носит бескомпромиссный характер (не жизнь, так смерть).

Роман как жанр, склонный к синтетичности, резко отличен от иных, ему предшествовавших, являвшихся «специализированными» и действовавших на неких локальных «участках» художественного постижения мира. В эклектичной поэтике русских декадентов находит во- площение вековой опыт большой повествовательной формы. От сентиментализма роман унаследовал повышенное внимание к внутреннему миру человека. Однако декадентский герой — это, скорее, субъект мыслящий, нежели чувствующий. Художественный опыт романтизма находит в декадентском романе воплощение в представлении о фатальной раздвоенности мира, которое реализуется на всех уровнях организации текста: от структуры образа до композиции. Кроме того, как и романтизм, декаданс активно использует мифологические и демонологические образы. Однако в декадентском романе, сконцентрированном на художественной объективации субъективных переживаний автора, они призваны не столько создать определенный колорит, сколько компенсировать относительную бедность мира личности. Влияние натурализма сказывается и на уровне детали, и в структуре описания. Особенно же явно оно в системе мотивации характера и поступков персонажа. Это уже не социальный детерминизм реализма, а своеобразно трансформированный и наполненный мистическим колоритом генетический детерминизм. Большая доля элементов структуры жанра унаследована декадентским романом от реалистического, в особенности от романа Достоевского.

Романистика Ф.М. Достоевского рассматривается Бахтиным как наследование античной мениппеи, приверженной к «необузданной фантастике», воссоздающей «приключения идеи или правды в мире: и на земле, и в преисподней, и на Олимпе». Мениппея, утверждает Бахтин, является жанром «последних вопросов», осуществляющим «морально-психологическое экспериментирование», и воссоздает «раздвоение личности», «необычные сны, страсти, граничащие с безумием» (Бахтин 1979: 192 – 197). Декадентский роман в русской литературе активно развивает ме-ниппейное начало: в центре его идейного мира, по сути, единственный вопрос: в чем смысл человеческой жизни? Единственный ответ на него: жизнь бессмысленна. В связи с этим уделяется особое внимание теме убийства и самоубийства, а также проблеме преступления и наказания. Трансформация этических и психологических опытов Ф.М. Достоевского на новом социальном и идейном материале приобретает мистический характер, поэтому убийство в декадентском романе далеко не всегда воспринимается как преступление. Чаще всего, это плата за весьма своеобразное духовное освобождение героя. Мерилом добра и зла в художественном мире декадентской литературы является уже не Бог, не Божественная справедливость, а мыслящий субъект, личность. Это и определяет тот факт, что преступление теряет этическую сущность, которая подменяется псевдомистической.

Одна из важнейших черт романа XIX в. – пристальное внимание авторов к окружающей героев микросреде, влияние которой они испытывают и на которую воздействуют. Вне ее романисту «очень трудно показать внутренний мир личности» (Эсалнек 1985: 93). Русский декадентский роман в данном отношении отличается разнонаправленным вниманием к «среде», которая у автора здесь практически полностью совпадает с микросредой героя (основной хронотоп – русская провинция на рубеже XIX – XX вв.). Однако в аспекте ее художественного осмысления весьма показательно то, что из жанра уходит столь важная для русской классики тема Дома (в высоком смысле – как неустранимого бытийного начала и непререкаемой ценности). Бездомность мира декадентов во многом обусловливает основной принцип художественного изображения – жесткий натурализм.

Если оставить популярное в современном литературоведении представление о литературном процессе как смене и более или менее острой борьбе различных течений, школ, группировок и основываться на предложенном В.В. Кожиновым принципе анализа явлений искусства слова с точки зрения основных художественных устремлений литературы (Кожинов 2003), то жанровое своеобразие русского декадентского романа раскрывается с неожиданной стороны. Основное художественное устремление здесь, как мы смогли убедиться, – к классике, а не к модернизму. Причины его кроются в итоговости декаданса по отношению к классике. Русский декадентский роман, таким образом, являет собой попытку выражения нового содержания в традиционных формах. В этом его принципиальное отличие от символистского романа, в котором новы и содержание, и форма. Иными словами, если символизм всецело реализует художественное устремление к модернизму, то декаданс – к классике.

Анализ основных жанровых признаков русского декадентского романа позволяет говорить о нем как о социально-философском жанре, в котором главным принципом поэтики является эклектичность, форма работает на содержание, и, как следствие, художественная структура отличается дисгармоничностью. В целом приходится констатировать, что в русском декадентском романе больше социальнофилософского, нежели художественного смысла. Возможно, поэтому произведения Ф. Сологуба и М.Арцыбашева представляют для современного читателя интерес не столько художественно-эстетический, сколько историко-литературный и социально-философский.