Жертва криминального коррупционного поведения как виктимологическая категория

Невзирая на относительную изученность проблем противодействия коррупционному поведению в отечественных гуманитарных науках, в том числе и юридических науках криминального цикла. В российской криминологической теории только в начале наступившего ХХI века было обращено внимание на разработку виктимологических аспектов противодействия коррупции как одного из научных направлений современной российской криминальной виктимологии [25, c.184; 63, c.43-46; 64, c.129-131; 115, c.51-52; 151, c.52-55; 152, c.181-162]. В силу ряда объективных и субъективных причин этой проблемой отечественные специалисты до настоящего время специально и системно не занимались. Имеется лишь незначительное количество работ российских криминологов, которые описывают и объясняют виктимологические аспекты коррупционного поведения [18, c.98-99; 60, c.10-21; 61, c.19-24; 95, c.47-50; 110, c.53-56], в том числе и автора настоящей работы [27, c.31-38; 28, c.112-114; 29; 30, c.21-23; 31, c.34-37; 32; 33, c.11-15; 34, c.22-25; 35, c.30-34; 36, c.51-56]. Хотя заниматься этим необходимо не только в силу высочайшей актуальности, но и в силу практической значимости. Здесь необходимо исследование не всех жертв коррупционного поведения, а в первую очередь жертв криминальной коррупции, поскольку их можно «отследить» с помощью криминальной виктимологи-ческой статистики, которая активно формируется в Российской Федерации с 2007 года. К тому же жертвам дисциплинарных и административных коррупционных правонарушений, в отечественных науках не уделяется вообще ни какого внимания, а их статистические исследования проводить не возможно из-за отсутствия организованного статистического учета не только жертв, но и самих правонарушений подобного рода.

Безусловно, на пути исследователя может появиться и множество теоретических проблем. К числу таких проблем следует отнести и то обстоятельство, что современной виктимологической наукой даже не предложено научно обоснованного понятия «жертва криминального коррупционного поведения», хотя без этого базового виктимологического понятия как элемента терминологической системы не возможно качественно исследовать и другие виктимологические аспекты криминальной коррупционной деятельности. Поэтому мы попытаемся с позиций общей теории криминологии и основных теоретических положений виктимологии, как её частного научного направления или её отрасли [71, c.16] (подотрасли) [37, c.13] выработать и предложить собственную виктимологи-ческую дефиницию – «жертва криминального коррупционного поведения».

В современной отечественной криминологии и других гуманитарных, в том числе и юридических науках существует множество концепций, рассматривающих в качестве основного объекта исследования жертв преступлений и правонарушений, которые достаточно подробно описаны и объяснены в научной, учебной и учебно-методической литературе. Каждая виктимологическая концепция, в зависимости от отрасли научного знания, целей и задач исследователей, а также их субъективных воззрений, по-своему раскрывает содержание, объем и значение базового термина – «жертва преступления» или «жертва правонарушения» (жертва девиантного (отклоняющегося) поведения). Наиболее качественно разработаны виктимологи-ческие дефиниции в современной криминальной (криминологической) викти-мологии, базовым элементом предмета которой выступают жертвы преступности и её отдельных видов, а так же ряд связанных с ней явлений и процессов – виктимологических (виктимогенных) факторов.

По мнению зарубежных специалистов, в широком смысле криминологический термин «жертва преступления», как правило, относится к любому человеку, социальной группе или объекту, которому причинен вред преступной деятельностью других лиц. Однако данное определение до сих пор является дискуссионным, в том числе и в отечественных науках, исследующих жертв преступного поведения. На наш взгляд, в современной виктимологической науке существует как минимум четыре основных подхода к содержанию термина «жертва преступления», внутри которых существуют несколько самостоятельных направлений переплетающихся друг с другом и одновременно взаимодополняющих друг друга.

Наиболее представительной группой выступают такие специалисты, как: Ю.М. Антонян [5, c.122-134], Т.П. Будякова [15, c.109-113], В.Е. Квашис [71, c.17], А.Л. Репецкая [111, c.12], Н.Ф. Кузнецова [79, c.82], С.М. Иншаков [56, c.108], М.П. Чи- черина [148, c.16], Т.В. Варчук [16, c.66], И.В. Волгарева [22, c.131; 23, c.23], Е.П. Ким, А.А. Михайличенко [72, c.4], О.М. Мойсюк [93, c.7], Е.А. Таюрских [128, c.10], А.С. Ширяев [154, c.17-18], А.Л. Ситковский [123, c.7], А.Ю. Арефьев [6, c.43], К.В. Астафьев [7, c.14], А.Б. Кодзоев [75, c.12], Д.Н. Черномазов [144, c.10], О.Д. Калашников, М.А. Меркулов [67, c.94], Н.В. Ахмедшина [8, c.14] и ряд других [48, c.31; 81, c.34], которые вслед за одним из основоположников современной российской криминальной виктимо-логии профессором Д.В. Ривманом полагают, что жертвой преступления могут быть исключительно только физические лица [113, c.8; 114, c.35; 116, c.38]. При этом большинство современных отечественных и зарубежных виктимологов в обосновании своей позиции ссылаются на базовые положения Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью. Согласно упомянутой Декларации, жертвы – это лица, которым индивидуально или коллективно причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб, эмоциональные страдания, материальный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, нарушающего действующие национальные уголовные законы государств-членов, включая законы, запрещающие преступное злоупотребление властью. К ним эти правовым актом относятся также близкие родственники и иждивенцы непосредственной жертвы, а также лица, которым был причинен ущерб при попытке оказать помощь жертвам, находящимся в бедственном положении, или предотвратить виктимизацию [42, c.165].

Другие отечественные исследователи, придерживаются рассматриваемой нами позиции, из-за специфики выбранного ими объекта и/или предмета научного исследования – жертв насильственных преступлений или преступлений против личности, связанных с причинением физических страданий. Таким специалистами современной отечественной криминальной виктимологиии являются: И.А. Морчев [94, c.8], О.А. Лихачева [87, c.6; 88, c.5], Е.В. Черных [145, c.7], Н.С. Черных [146], И.С. Ильин [55], А.А. Кулакова [80, c.4], И.В. Лиманская [86], С-М. С. Мумаев [96], С.В. Надтока [98],

К.А. Насрединова [99], Л.Е. Окс [103], Н.С. Неволина [100], С.Л. Сибиряков [120, c.28-30], В.Г. Скрыпкин [124], Ю.А. Джахбаров [43], А.В. Басков [10] и другие [134, c.20-22]. Этого же виктимологи-ческого направления придерживаются и некоторые зарубежные специалисты, проживающие на постсоветском пространстве [78].

Третьи специалисты этого же направления, исследуют жертв преступного поведения или отдельных видов либо групп преступлений анализируя исключительно их социально-антропологические, социально-демографические характеристики и/или социально-психологические свойства личности в целях выработки адекватных и достаточных мер виктимологического воздействия. К этой группе отечественных исследователей можно отнести таких специалистов как: В.Я. Рыбальская [117], И.С. Алихаджие-ва [2], В.Е. Христенко [142, c.50], И.Г. Малкина-Пых [91, c.25], Е.Н. Банных [9], И.В. Боев [13], Ю.В. Журавлёва [47], Д.М. Глушко [39], Е.С. Качурова [70], Н.Х. Сафиуллин [119], И.Г. Скурту [125], В.А. Шакина [149], Т.Ю. Филатов [137; 138, c.50-57], О.В. Харченко [140], М.А. Капустюк [68], И.В. Леонова [85], А.И. Тащева [127, c.107], Ю.О. Репецкая [112], П.Ю. Утков [133], М.П. Долговых [45], О.Н. Гусева [41] и другие [26, c.100-102; 49, c.36-38; 82, c. 22-28; 104, c.212-217; 130, c. 224-230; 150, c.201-203].

Рассматриваемый нами подход к пониманию жертвы преступного поведения, во всем его многообразии, является наиболее распространенным в отечественной правовой, в том числе и криминологической науке. Этот подход последовательно поддерживается и некоторыми зарубежными специалистами [11, c.106; 69, c.222; 129, c.31-35]. В самом общем виде данный подход можно условно именовать антропологическим , а само научное направление – антропологией жертвы преступного поведения или близким по содержанию, а может быть и более удачным виктимологиче-ским термином – « криминальной вик-тимологической антропологией» .

Невзирая на широкую распространенность антропологического подхода в отечественной криминологии существуют и специалисты, которые относит к жертве преступного поведения не толь- ко физических, но и юридических лиц. Этой позиции придерживались ранее или разделяют её в настоящее время такие специалисты как: Г.А. Аванесов [1, c.24], Г.Н. Горшенков [40, c.148], М.П. Клейменов [73, c.137], С.В. Мамичева [92, c.11], В.С. Устинов [132, c.143], Н.Н. Невский [101, c.8], Л.В. Винницкий, Н.Е. Шинкевич [17, c.35; 153, c.24], М.В. Лелетова [83, c.24; 84, c.21], Э.Л. Сидоренко [121, c.33], Ю.В. Николаева [102, c.4], А.А. Гаджиева [24, c.13], А.П. Цара-кова [143, c.16] и некоторые другие [66, c.33-35; 89, c.54-55; 90, c.41; 147, c.12-14]. Данный подход к пониманию сущности жертвы преступного поведения следует именовать смешанным или догматико-правовым, поскольку используется в основном юристами. Рассматриваемый подход по мимо виктимологической антропологии включает в себя криминальную корпоративную виктимологию, исследующую юридических лиц как жертв криминального поведения [62, c.26-31] или, используя терминологию зарубежной криминальной виктимологии, корпоративных жертв (corporate victims).

Современные отечественные специалисты, изучающие жертв криминального поведения не ограничиваются лишь указанными выше антропологическим и догматико-правовым подходами. Эта группа исследователей, наравне с физическими и/или юридическими лицами, считают, что жертвами преступлений являются социальные группы, институты, общности. Данный подход к исследованию жертв криминального поведения чаще используется политологами, историками, социологами и журналистами при исследовании ими различных массовых социальных явлений и процессов (политических и социальных конфликтов [76, c.10], политических репрессий [3; 97; 108, c.16-21; 131]), чем криминологами. Хотя следует отметить, что его разделяли ранее или разделяют сейчас такие специалисты этого научного направления, такие как: Л.В. Франк [139, c.82-90], А.И. Долгова [44, c.26], К.В. Вишневецкий [19, c.202; 20, c.9], В.И. Полубинский [107, c.10], Б.В. Сидоров [122, c.29], П.Н. Фещенко [135, c.10; 136, c.107], И.В. Ильин [51, c.14; 53, c.78], А.А. Глухова [38, c.29], З.А. Пихова [105, c.19-20], Г.Ф. Хохряков [141, c.390], Е.Н. Клещина [74, c.28], Н.В. Исаев [57, c,11-12], Д.А. Зыков [50, c.22], В.А. Бессонов [12, c.22] и другие [109, c.41; 118, c.9]. Такой подход к содержанию понимания жертвы преступного поведения, если исключить из предмета исследования корпоративную составляющую, можно назвать социальным, а само научное направление – социологией жертвы криминального поведения (социальной криминальной викти-мологической антропологией). Хотя этому направлению уже давалось близкое по содержанию и сущности наименование «социология жертвы» [106, c.20] или «социальная виктимология» [65, c.11], либо, пользуясь устоявшейся зарубежной виктимологической терминологией, именовать её радикальной викти-мологией [21, c.8-12].

Четвертое направление специалистов значительно шире рассматривают содержание и объем термина «жертва преступления». Они дополнительно к названным выше группам жертв, таковыми считают общество, государство и международный порядок. К этой небольшой группе специалистов следует отнести известного немецкого криминолога Г.И. Шнайдера [155, c.350-351], а также отечественных правоведов В.П. Коновалова [77, c.6] и П.А. Кабанова [58, c.46-52; 59, c.159-163]. О «государствах-жертвах» упоминается и в исследованиях и некоторых отечественных специалистов в области экономики [46, c.22]. Данный подход к содержанию базовой категории криминологической виктимологии можно признать и именовать предельно широким или интегративным , поскольку он объединяет в себя все названные и существующие подходы к этой научной категории.

Безусловно, в отечественной и мировой криминологии имеется множество иных промежуточных направлений и теоретических воззрений, которые невозможно охватить предложенной классификацией, но они только лишь формируются и очерчивают границы своего предметного поля. В связи с этим заслуживает особого внимания концептуальное воззрение на криминальную жертву нашего соотечественника И.В. Ильина, исследующего проблемы предупреждения экономического мошенничества. В соответствии с его развивающимися представлениями о жертвах экономиче- ского мошенничества он приходит к выводу о том, что таковыми являются: 1) физические лица (гражданин, иностранный гражданин, лицо без гражданства); 2) частные образования лиц (российские или иностранные) независимо от организационно-правовой формы; 3) публичные образования (государство, субъект федерации, муниципальное образование), в том числе иностранные, реально понесшие вред [52, c.184-207; 54, c.38].

Если же обратиться к проблеме нашего исследования, то близкая позиция к четвертому направлению исследователей жертв криминального поведения в современной отечественной криминологии ясно просматривается у профессора С.С. Босхолова, который уверен, что жертвами коррупции выступают государство, общество и его граждане [14, c.51-52]. К сожалению, это единственный научный подход к определению структуры жертв именно коррупционного поведения.

Нам представляется, что понятию «жертва преступления», в том числе и «жертва криминального коррупционного поведения», в рамках юридических дисциплин следует придавать правовое значение. На наш взгляд, этим термином должны охватываться не только физические, но и юридические лица, поскольку российский законодатель в статье 42 УПК РФ прямо указал на это. Этого же подхода придерживается и современная российская правоприменительная практика. Поэтому вряд ли целесообразно в рамках криминологического исследования жертвами криминального коррупционного поведения признавать социальные группы, социальные институты, общности в целом общество, государство, его органы и международный порядок. Хотя, очевидно, что и указанным субъектам причиняется опосредованно значительный социальный вред, но данное направление должно являться предметом исследования специалистов иных научных направлений гуманитарного цикла (философов, социологов, политологов, историков, экономистов и др.), и в меньшей степени криминологов.

Попытаемся и мы обосновать и объяснить свою позицию по данному дискуссионному вопросу. О том, что жертвой коррупционного преступления мо- жет стать физическое лицо не у кого из отечественных специалистов занимающихся вопросами противодействия преступности не вызывает сомнений. Действительно непосредственной жертвой различного рода коррупционных преступлений является, как правило, физическое лицо (человек) не зависимо от его публично-правового статуса. Именно ему может причиняться моральный и материальный вред от криминального коррупционного поведения, например, при вымогательстве у гражданина государственным или муниципальным служащим взятки. Вместе с тем, очевидно, что вред от криминального коррупционного поведения, как в целом и от преступного, может быть причинен не только физическим, но и юридическим лицам. К тому же вред от криминального коррупционного поведения может причиняться одновременно и нескольким жертвам как физическим, так и юридическим лицам в различной последовательности и различном сочетании.

Например, в результате коррупционной сделки при принятии регионального или муниципального нормативного правового акта по установлению экономически не обоснованных завышенных тарифов на жилищно-коммунальные услуги материальный вред и связанные с ним социальные неудобства может быть причинён не только человеку, но и хозяйствующему субъекту, государственному либо муниципальному учреждению, общественной или иной организации. Кроме того, может быть подорвана деловая репутация юридического лица (регионального законодательного собрания или муниципального представительного органа), связанная с профессиональной пригодностью (возможностью надлежащим образом исполнять свои профессиональные или функциональные обязанности), то есть, причинен политический или, так называемый, «репутационный» вред. Подтверждением тому может служить возбужденное и расследованное правоохранительными органами и уже рассмотренное судом уголовное дело против 14 депутатов Тверской городской Думы во главе с её бывшим спикером В. Почтаревым о парламентской (депутатской) организованной криминальной коррупционной деятельности. Когда депутаты этого пред- ставительного органа стали получать от представителей коммерческих структур денежные средства за принятие нормативных правовых актов, направленных на решение важных социальных вопросов (повышение тарифов ЖКХ, отчуждение муниципального имущества, его аренда и других) в интересах коммерсантов, но вопреки интересам избравшего их большинства населения этого областного центра [4]. Лишь только в результате коррупционной деятельности депутатов связанной с повышением услуг ЖКХ различным категориям жертв был причинен материальный ущерб на сумму более 89 млн. рублей, а коррупционеры получили за это лишь 1,5 млн. рублей [126]. Помимо материального вреда коррупционеры причинили невосполнимый репутационный вред не только самому представительному органу муниципальной власти, но и политическим партиям («Единая Россия» и «Справедливая Россия»), от которых они были избраны в этот представительный орган.

Рассмотрев основные признаки жертвы криминального коррупционного поведения как социального явления можно предположить, что виктимологический термин « жертва криминального коррупционного поведения » или « жертва криминальной коррупции » охватывает широкий круг субъектов (физических и юридических лиц), которым в результате совершенного коррупционного преступления непосредственно или опосредованно причиняется физический, материальный (имущественный) или моральный вред, либо подрывается их деловая (профессиональная) и/или политическая репутация .

Предложенная нами виктимологи-ческая дефиниция – «жертва криминального коррупционного поведения» или «жертва криминальной коррупции» не претендует на окончательность, истинность и бесспорность. Оно является лишь рабочим, инструментальным кри-минолого-виктимологическим определением для последующей разработки целого комплекса виктимологических проблем направленных на сдерживание криминального коррупционного поведения в современном российском обществе на региональном уровне с учетом выделенных нами виктимологических подходов к её содержанию.