Значимостная составляющая концепта дом в художественной картине мира Элизабет Гаскелл

Oxford Reader’s Companion to Trollope / ed. by R.C. Terry. Oxford: Oxford University Press. 1992. 610 p.

Trollope A. The Eustace Diamonds. Oxford: Oxford University Press. 1992. 414 p.

Trollope A. Thackeray (English Men of Letters). London: Routledege/ Themes, 1996. 210 p.

H. В. Сумарокова (Россия, Нижний Новгород) ЗНАЧИМОСТНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ КОНЦЕПТА ДОМ

В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КАРТИНЕ МИРА ЭЛИЗАБЕТ ГАСКЕЛЛ

Типичная представительница викторианского поколения в литературе, Элизабет Гаскелл (1810-1865) по праву считается основательницей направления прозы, которая впоследствии будет именоваться «женской». Несмотря на данное определение, именно Гаскелл сможет переломить настойчивые тенденции времени и начать новый этап в развитии этого направления.

Согласно структуре и тематике творчества писательницы особое значение будет иметь интерпретация образа дома на страницах ее произведений и последующее построение концептуального пространства дома/домашнего очага/семейственности в романе «Жены и дочери» сквозь призму викторианской культурной традиции, а также особенностей повествовательного стиля писательницы, фактов ее биографии и образа жизни. Особенности авторского мировосприятия Э,-Гаскелл становятся заметными уже в расстановке акцентов между двумя концептуальными слоями HOUSE/HOME.

Концептуальный слой HOUSE (330 единицы) /НОМЕ (272 единицы), реализованный в романе Э. Гаскелл, также включает следующие когнитивные слои общенационального концепта:

• 1)    жилите. место проживания: I

HOUSE

• 2)    здание. сооружение*          I

• 3)    домашнее хозяйство/быт        НОМЕ

• 4)    семейственность**            I

* не четко разграничены в произведении, часто полностью взаимозаменяемы

** четвертая составляющая концептуального слоя HOUSE строится на базе третьей и будет рассмотрена как ее ядро

Реализация первого концептуального слоя «дом как жилище, место проживания» находит свое отражение посредством ввода лексемы house с самых первых строк романа, где особая роль в создании атмосферы сказочного повествования отводится именно дому: «In a country there was a shire, and in that shire there was a town, and in that town there was a house, and in that house there was a room, and in that room there was a bed, and in that bed there lay a little girl» [Gaskell 2003: 5]. Сказочность образа дома, полушуточный-полусерьезный тон «зачина» погружает читателя в мир далекой, любимой, зеленой Англии 19 века. Описание сказочного жилища станет основой дескриптивной канвы дома в Тауэрс, в котором как в сказке просыпается Молли - главная героиня романа: «Green velvet lawns, bathed in sunshine, stretched away on every side into the finely wooded park;...and the melting away of exquisite cultivation into the wilderness had an inexplicable charm to her» [Gaskell 2003: 6]. Персонифицированный образ луга, метафорически обрамленный глаголами bathe и stretch; живость в описании парка как будто вырезанного из дерева (finely wooded) и слияние возделанной и невозделанной, дикой природы (melting away of exquisite cultivation into the wilderness) способствуют созданию мифологического подтекста описания жилища, подкрепленного у автора посредством введения образа кедрового дерева - символа мудрости и спокойствия: «She saw a great wide-spreading cedar-tree upon a burst of lawn towards which she was advancing, and the black repose beneath its branches lured her thither» [Gaskell 2003: 10]. Персонификация образа дерева путем определения его через вербализированное прилагательное wide-spreading в сочетании с метафорой «раскрывающейся равнины» (a burst of lawn) позволяют автору погрузить героиню в действительно сказочный сон. Однако ощущение гармонии и умиротворения разрушается с пробуждением героини: в этом большом и светлом доме ее никто не ждет, здесь ей нет места: «but all the girl thought of was, how little they wanted her in this grand house; how she must seem like a careless intruder who had no business there» [Gaskell 2003: 16]. Дом как жилище здесь получает определение величественный, величавый в противовес маленькой путнице, случайно оказавшейся здесь. Внутреннее убранство данного жилища поистине можно считать королевским (king's house): употребление качественных характеристик large, grand, magnificent, vast в сочетании с вещественными (gilded frames, dazzling lights), а также личностными (gorgeous attire) и отглагольным прилагательным studded по отношению к степени наполненности пространства воспроизводят кар- тину величественной, отвлеченной, безотносительной красоты, не вдохновленной внутренним содержанием.

Жилище как оплот красоты и гармонии постепенно трансформируется на страницах романа в безжизненный стандарт, а настоящий, подлинный дом обретается героиней только во сне или в воспоминаниях о прошлом. Домом-мечтой станет для нее поместье Хэмли, таким был для нее дом ее отца до смерти матери. Примечательно, что именно здесь впервые употреблена лексема home для описания внутреннего ощущения героини от пространства, в котором она находится. Пространство же своего собственного дома Молли воспринимает враждебно вследствие вмешательства мачехи, желающей разрушить семейноценностную компоненту этого пространства, некогда так любимого девушкой. Здесь мотив ремонта, «переделки» физического пространства становится способом разрушения психологических устоев, ценностей, традиций: «The next day Molly went with Miss Browning to see the changes going on in her father's house. To her they were but dismal improvements... She could only hope that the green and brown drugget would tone down the brightness and prettiness». [Gaskell 2003: 176] Желая разрушить воспоминания о прошлом, мачеха вносит изменения в организацию настоящего пространства комнаты девушки, тем самым нарушаю гармонию ее внутреннего психологического состояния. Мотив дегармонизации пространства получает отражение в колористике ремонтных работ: темно-малиновый сменяется лососево-розовым, зелено-коричневый бледно-морским (deep crimson > pink salmon, green and brown > pale sea-green). Теплота и уют, создаваемые годами, стираются вместе с пылью лет, на смену старине и традициям приходят модные веяния.

Вторичное появление лексемы home связано с возвращением Молли домой после повторного брака отца. Но мнимое семейное счастье трансформируется в никому не нужный пафос внешнего лоска: «Он Tuesday afternoon Molly returned home, to the home which was already strange, and what Warwickshire people would call 'unked,' to her. New paint, new paper, new colours; grim servants dressed in their best, and objecting to every change—from their master's marriage to the new oilcloth in the hall, 'which tripped 'em up, and threw 'em down, and was cold to the feet, and smelt just abominable» [Gaskell 2003: 65]. Прилагательное new в сочетании с введением зюгмы для обозначения отношения прислуги ко всему происходящему (они против нового линолеумного покрытия на полу в коридоре и нового брака хозяина) становятся своеобразными маркерами авторской позиции в романе. Посредством зюгматического переноса характеристик нового напольного покрытия ('which tripped

'em up, and threw 'em down, and was cold to the feet, and smelt just abominable) на качества новой хозяйки дома автору удается в ненавязчивой полушуточной манере точно охарактеризовать появление миссис Киркпатрик в доме Гибсонов. Внутренне ощущение ненужности и отчужденности в этом доме не покинет героиню до конца повествования, хотя она и сможет свыкнуться с внешней обстановкой.

Не только физическое, но психологическое разрушение возможности домашнего уюта находят свое подтверждение в описании жилища холостяка Престона: «They were taken by their host into a wainscoted parlour, where a wood fire crackled and burnt, and the crimson curtains shut out the waning day and the outer chill. Here the table was laid for dinner; snowy table-linen, bright silver, clear sparkling glass, wine and an autumnal dessert on the sideboard» [Gaskell 2003: 205]. Гармония внутреннего пространства дома подчеркнуто «озвучена» ономатопическими сочетаниями на фонетическом уровне: fire-crackled-burnt, crimson-curtains, clear-sparkling. Возможность такого восприятия пространства импонирует героине, но вот манеры и поведение хозяина неприятно разочаровывают: уют и традиционная семейственность не существуют в отрыве от образа хозяйки дома, а мистер Престон - старый холостяк, о чем он не забывает напомнить своим гостям: «always referring to bachelor's housekeeping, bachelor's this and bachelor's that, till Molly grew quite impatient at the word» [Gaskell 2003: 198]. Атмосфера уюта и теплоты становится несколько перенасыщенной, оторванной от людей, проживающих в доме, а семейный очаг размножается и трансформируется в атрибут интерьера «под старину», не подлинного, но очень похожего (всего лишь напоминающего героине поместье Хэмли): «there were so many fires in different rooms, in the hall, and even one on the landing of the staircase...This room into which she entered reminded her a little of Hamley...» [Gaskell 2003: 187].

Проблема Молли может быть обозначена как проблема «депривации» дома - лишения героини семейного тепла без возможности его возмещения. Здесь во многом проявляется функциональный подход к определению дома (англ, home) как места собрания, единения всех членов семьи. Такое единение невозможно для героев романа: отец Молли ищет счастья в новом браке, а находит холодный расчет; Молли ищет в миссис Киркпатрик материнскую заботу, а находит лишь шаблонное следование принятым нормам и правилам; приемная Сестра Молли, Синтия, не стремится налаживать сестринских отношений в погоне за выгодной партией и безбедным существованием. Дом как функциональная система невозможен для героев романа, дом как формально организованная структура работает «с нарушениями», дом как часть общественного уклада не может рассматриваться как значимый элемент на примере данного произведения, что найдет отражение в более поздних произведениях романистов рубежа веков, а именно Томаса Гарди и Сэмюэля Батлера.