3 D - и это не гаджет: другая книга философа

среди книг-учебников, книг-сборников, книг-монографий, книг-исповедей и книг-проповедей бывает и особый тип книг. другой. к такому — другому — типу книг принадлежит издание, выпущенное екатериной николаевной ша пин ской.

Можно ли прочитать её «Философию в новом клю че» как учеб ник?

конечно, ибо там есть необходимые и обязательные для студентов, будь то культурологи, искусствоведы, филологи, историки или иные будущие дипломированные специалисты, сведения и теоретические представления, факты и мотивировки. да и сам принцип подачи материала, анализа эмпирических аспектов культуры в контексте их теоретического ос-мыс ле ния — по учи те лен.

Можно ли прочитать эту книгу как сборник? да, потому что здесь собраны создававшиеся по отдельности, но объединённые общим интересом и логикой статьи о музыке

(Моцарт, бриттен, чайковский), театре (оперном, российском и мировом) и новых подходах к тому и другому искусствам.

а как монографию? естественно, поскольку здесь есть единая тема — музыкальность культуры (музыкальность как проявление гармонии и как источник гармонии), всеобъемлющий характер художественного творчества, охватывающего сферу театра, в которой, в свою очередь, концентрируются прелесть и загадочность музыки, актёрских открытий и ли те ра тур ных ме та фор.

Можно ли прочитать книгу е. н. шапин-ской как исповедь? о, да! Это исповедь необычайно любопытного и жадного до прекрасных и разнообразных впечатлений человека, это исповедь любящей души — души, способной любить и готовой откликаться на чужие импульсы, будь то сфера художественной деятельности или обыденных проявлений чело-ве ка.

Мож но ли про чи тать из да ние е. н. ша пинской как проповедь? а как же, конечно, можно, недаром в названии фигурируют слова «новый ключ». книга — проповедь свободного, незашоренного отношения к миру, неважно, мыслимый это мир, фантастический или материально осязаемый; проповедь свободы и решительного приятия разнообразных и неожиданных, подчас раздражающих и возмущающих спокойствие идей, художественных решений, человеческих проявлений.

вот почему, полагаю, книгу екатерины николаевны следует рассматривать как другую — по отношению к издательским канонам, по отношению к академическим установкам, по отношению к привычным для нас представлениям о философских штудиях.

Это действительно другая книга, которая писалась на глазах многих коллег и друзей — вот и я могу точно сказать, что основной её корпус был создан за последние два года, когда автор смотрела, слушала, читала, общалась, восхищалась, обретала новые впечатления.

Это другая книга, которая родилась не в результате аккуратно выстроенного предварительного замысла, а в результате самой жизни, в которой автор участвует, которую наблюдает, анализирует, которую приветствует и стремится сделать прекрасной.

полагаю, это достойная философская поз и ц ия и важны й ф илософск и й опыт. то т , ко то рый ав тор име ла пра во на звать «фи ло со-фи ей в но вом клю че».

Основные проблемы и понятия. Эк зи стен-циальная проблематика начинает обозначать своё при сут ст вие в гла ве 2, в свя зи с «мо цар-тиа ной», ко гда сде лан пер вый под ход к ней. в то же время, на фоне экзистенциальной проблематики, органично возникает другой в экзистенциальном дискурсе — именно так на зва на гла ва 4 кни ги 2 («Эк зи стен ци аль ный другой»). далее в книге развиваются мысли как о вневременном характере другого, так и о про ти во по лож но сти «обык но вен но го че лове ка» как от ра же ния вос при ятия его со сто-ро ны и «эк зи стен ци аль но го ге роя», мо де ли- ро ва ние лич но сти ко то ро го «про ис хо дит из-нут ри», по сколь ку «взгляд дру го го» за клю-чён «в нём же са мом» [2, с. 313]. при хот ли во и в то же время закономерно высвечивая связь с экзистенциальной проблематикой, развива ет ся в гла ве 7 про бле ма ти ка эс ка пиз ма, который рассматривается не в абстрактном или транс цен дент ном по ле, а в кон крет ном по ле художественной деятельности, которая протягивает нити, связующие высокое классическое искусство (которое автор видит среди «роскошных залов оперных театров») и суетную современность (присутствующую на «пло щад ках фес ти ва лей») [2, с. 141].

проблематика авторского текста и контекста, причём не любого, а явленного в процессе интерпретации, прежде всего художественно осу ще ст в лён ной при «пе ре во де» про из ве дения искусства из одной эпохи в другую, из одного вида искусства в другой, из одной эстетической системы в другую, широко и разнообразно представленная в различных эпизодах книги, начинает разворачиваться в 5 главе, где на ма те риа ле во пло ще ния опер б. брит тена исследованы живые и меняющиеся механизмы трансформаций оперы в зависимости от социальных, культурных, психоэмоциональных особенностей жизни. причём автора интересует как специфика звучания музыки в её прекрасно-эфемерном качестве, так и специфика восприятия высокого искусства пред-ста вит е ля ми «куль тур но го ту риз ма», слу чай-но попавшими на спектакль [2, с. 105].

Мозаичная на первый взгляд картина, в которой на передний план выходят то названные выше проблемы, то проблема репрезентации как культурной деятельности, то проблема гендера в её житейских и художественных проявлениях, то проблема власти применительно к личностным и эстетическим аспектам её проявления, то проблема идентичности в её кризисном состоянии, — эта картина носит вполне целостный и, более того, объёмный характер, который и можно определить как «но вый ключ» фи ло со фии куль ту ры.

наряду с проблемами, основные из которых названы выше, е. н. шапинская показала образец работы с понятиями, которые представляли для неё интерес на протяжении ряда лет и в ходе изучения разных культурных фактов и ситуаций. из таких понятий, полагаю, следует выделить репрезентацию, текст и, разумеется, другого, которому ранее была посвящена целая книга и которое в «новом клю че» ис сле ду ет ся здесь.

в современных гуманитарных науках существует несколько тенденций работы с тезаурусом, в том числе и номинально-перечислительная (можно сказать, реферативная). для е. н. ша пин ской, как че ло ве ка, раз мыш ляю-щего в поле философского знания, значима тенденция диалогическая, в силу чего идея и реплика одного автора не являются обязательными для подробного рассмотрения, но — основой для развития мысли, значимой для обоих авторов. вот почему и диалог с самой шапинской складывается органично, когда её мысль становится не просто поводом, но толчком для развития собственных, уже возникших в сознании представлений. именно в этом плане для нас особенно существенно то, что понятия текста и репрезентации существуют в её работах не изолированно, а интег-ри ро ва но: для е. н. ша пин ской «текст — это, прежде всего, пространство репрезентации, в ко то ром со сед ст ву ют са мые раз ные об ра зы» [2, с. 23], а так же «со сед ст ву ют са мые раз ные формы “другости”» [2, с. 273]. причём, что особенно важно, текст существует для нашей коллеги далеко не просто как повод или формальная точка отсчёта для дальнейших интеллектуальных или художественных операций, а репрезентация является не просто волевой ак ци ей но во го ав то ра, «взла мы ваю ще го» структуру образца, либо, напротив, рассмат-ри ва ет ся все го лишь «как ми ме ти че ское по до-бие неких реальных фактов и их изображения в том или ином культурном тексте или арте-фак те» [2, с. 18].

казалось бы, открытия в области понимания категории текста вряд ли возможны. но вот что представляется важным: если исследователь занимается не поиском категориального обеспечения понятия, а изучени- ем его содержательного наполнения, новизна исследования становится вполне очевидной. опираясь на суждения авторитетных пред-ше ст вен ни ков (от р. бар та до в. руд не ва, от а. ло се ва до ю. лот ма на), ша пин ская ви дит в тексте важнейшие для собственного исследования культурных феноменов особенности: полисемантичность [2, с. 22], темпоральность [2, с. 31], многообразную и при этом зыбкую интегрированность в социальный или художественный контекст, на что обращается особенное внимание (так, автор подчёркивает, что, например, оперные спектакли рассматриваются ею как «культурные тексты, смыслы которых определяются контекстом их существования на сцене, культурными доминантами эпохи») [2, с. 112, 163].

понятие репрезентации стало сегодня разменной монетой в разных гуманитарных науках, однако в интересующей нас книге оно укоренено в философской традиции и применено к эстетической сфере. автор книги обратила внимание на «двойной смысл» понятия, которое рассматривается и как «создание об раза ре аль но су ще ст вую щих яв ле ний», и как «формирование представлений, в основе которых лежат ментальные конструкты» [2, с. 271]. всё так. но мы понимаем не просто академический интерес, но личностную озабоченность учёного тем, что репрезентации в современном мире стали подменять бытие; именно такая тревога современного философа, мыслящего мир как сферу подлинной человеческой экзистенции, звучит в суждении, которое представляется нам характерным для «фи ло со фии в но вом клю че»: «по гру жен ный в мир репрезентаций человек часто не готов воспринимать реальность», и потому для чело ве ка «власть ре пре зен та ции мо жет быть настолько сильной, что полностью затмевать видение реальности» [2,с. 73].

Мы полн о стью со ли да ри зуе м ся с е. н. ша-пинской в том отношении, что именно «в области репрезентации происходит переплетение разных контекстуально обусловленных отношений» и что репрезентации являются «частью социокультурного пространства» [2, с. 28], по сколь ку в их про цес се «про ис хо дит переоценка культурных форм» [2, с. 25]. особенно важно для нас — поскольку в этой точке сходятся наши научные интересы — раз-мыш ле ние е. н. ша пин ской о том, что представления о значимости и механизмах репрезентации существенны при изучении массовой (популярной) культуры, где «господствуют нарративные формы» [2, с. 26].

Ин те гра тив ность ос мыс ле ния фи ло соф ских проблем. интересующие и последовательно раз ра ба ты вае мые в ис сле до ва нии е. н. ша-пинской проблемы имеют тенденцию (если у автора есть соответственно обрисованное проблемное поле) существовать во взаимной ин те гра ции.

так, важные для е. н. шапинской сами по себе проблемы — гендера и власти — предстают в разных частях книги не только по отдельности, но и во взаимодействии. причём это взаимодействие вырастает из эстетического «обес пе че ния» ка ж дой и обе их вме сте.

Мы с е. н. шапинской вместе участвовали в ра бо те по гран ту ргнФ «куль ту ра и власть», где именно художественно-эстетические аспекты этих социокультурных проблем были предметом особого интереса коллеги. опираясь на идею М. Фу ко о вла сти как час ти «духовных структур общественного целого» [2, с. 31], е. н. ша пин ская тон ки ми и ре ши тельными штрихами набрасывает абрис власти, воплощённой не просто в искусстве, но в нежном и таинственном оперном жанре в связи с разнообразными эманациями власти в опере Моцарта «женитьба Фигаро» [2, с. 39—40], обращая внимание на особенность восприятия власти в контексте постоянно интересующей исследователя проблемы репрезента ции («от но ше ние к вла сти фор ми ру ет ся во мно гом на ос но ве её ре пре зен та ций» [2, с. 159] — замечание в высшей степени оригинальное и вер ное).

отношение философа-женщины к гендеру, подчеркнём это особо, лишено феминистического экстаза, в полной мере учитывает необходимость отнесения этого понятия и к жен-щи не, и к муж чи не. бо лее то го, «ге рои» фи ло- соф ско го со чи не ния в «но вом клю че» — это, прежде всего, именно мужчины, и в их числе ли те ра тур ный и опер ный пер со наж дон жуан. е. н. ша пин ская об ра ща ет вни ма ние, например, на такой редкий поворот отношения к знаменитому герою-любовнику, как развен-ча ние его: «уни же ние ге роя мо жет рас смат-риваться и как деконструкция традиционного образа эротической неотразимости» [2, с. 183]. предваряя дальнейшее развитие нашего с е. н. шапинской диалога, основанного на общности научного интереса к определённым культурфилософским и эстетическим проблемам, отметим сейчас: в работе остро стоит вопрос о второстепенности женщины рядом с мужчиной, в том числе о «её роли как субъ-ек та ху до же ст вен но го твор че ст ва» [2, с. 331]; отсюда в книге рождаются честное упоминание о нерешённой проблеме разделения искус ст ва «по ген дер но му при зна ку» [2, с. 335], внимание к культурному опыту отказа от фе-мин но сти и по пыт ке жен щи ны встать «на маску лин ную точ ку зре ния» [2, с. 336], на ко нец, готовность видеть в гендере — когда женщине (как несколько идеалистично считает ша-пин ская) «уже нет ни ка кой не об хо ди мо сти отказываться от своей гендерной принадлежности» [2, с. 338] — своего рода поле битвы. ре п ли ка Ф. ниц ше о жен щи не как «вто рой ошибке бога», а именно так в своё время была названа наша книга о женщинах-актрисах, режиссёрах, писателях, телеведущих, учёных, об ще ст вен ных дея те лях [1], яв но близ ка е. н. шапинской в понимании проблемы гендера именно как научного комплекса.

именно из многогранного и не ангажированного в социопсихологическом плане понимания гендера вытекает и взаимная интеграция двух проблем: гендера и власти. ещё в начале книги, в связи с оперной репрезента ци ей ми фо ло ги че ски де тер ми ни ро ван ной фи гу ры дон жуа на, е. н. ша пин ская ста вит существенно значимый для её философского ис сле до ва ния «в но вом клю че» во прос: может ли счи тать ся «ха риз ма ти че ская власть над женщинами явлением универсальным или она принадлежит той эпохе, когда маскулин- ный субъект был доминантным в культуре и в обществе?» [2, с. 49]. гендер — источник и условие осуществления власти, гендер — механизм власти, etc. видя проблемы именно так, е. н. ша пин ская и фе ми низм ви дит «не изолированным проектом, кампанией наряду с другими политическими кампаниями, но измерением» [2, с.1 69], и — главное — она рассматривает не по отдельности каждую гендерную структуру, но обращает внимание на «отношения между мужчинами и женщинами», ко то рым при сущ «яр ко вы ра жен ный властный характер с доминирующей пози-ци ей мас ку лин но го субъ ек та» [2, с. 170]. так, да простится нам не академическая, а бытовая формулировка, элегантно обрисовывается круг взаимодействия научных проблем гендера и вла сти.

в книге е. н. шапинской есть и ещё одно понятие, которое интегрировано в осмысление ряда иных, да и само по себе имеет существенное значение для автора. Мы бы сказали — значение решающее, о чём говорит ранее опубликованная книга, посвящённая этому понятию специально. речь идёт о другом.

в ис сле до ва нии е. н. ша пин ской вы страивается цепочка: диалог — другой — деятельность, что дало нам право использовать этот принцип в заглавии данной статьи. отметим прежде всего то, что для философа шапин-ской диалог — это и научная проблема, и деятельность (вот она взаимная интеграция двух понятий), и жизненная идея, и своего рода гедонистически выраженное состояние. поэтому диалог, который автор ведёт в своей книге и с учёными-предшественниками, и с коллегами-современниками, и с произведениями искусства, и с их персонажами, и с их творцами, — это органичная в интеллектуальном и эмоциональном отношении акция, имеющая личностно определённую окраску. при этом «фи гу ра дру го го» для е. н. ша пин ской — это субъект репрезентаций, которые, в свою очередь, в инструментальном смысле являются именно диалогом, отражающим «дуализм мышления» [2, с. 244, 248]; именно так мы, поддерживая диалог с коллегой, видим раз- витие мысли о диалогичности культуры, если иметь в виду широкое понимание процедур взаи мо дей ст вия субъ ек тов куль ту ры.

Поиск и обоснование центрального концепта. Философия обретает «новый ключ» к постижению бытийных проблем в силу осознанного выбора автора исследования: есть центральный концепт, определяющий концентрические круги анализа разных (социальных, нравственных, художественных) явлений и фактов, этот концепт — другой.

при построении диалога, при осуществлении интеллектуальной и художественной деятельности — о чём шла речь выше — е. н. шапинская в своей книге обрисовывает то, что мы бы назвали пространством другого. в этом пространстве происходят процедуры репрезентации; в нём же определяется и фор-ми ру ет ся иден тич ность («ана лиз ре пре зен та-ций “другости” в культурных текстах не только помогает нам узнать другого, но и лучше по нять са мо го се бя», — ут вер жда ет и убе ж-дает анализом конкретного эмпирического ма те риа ла е. н. ша пин ская [2, с. 269]). другой выступает и как объект, и как субъект репрезентаций в различных видах искусства, будь то музыкально-сценический жанр оперы, литература или кинематограф [2, с. 286]. другой актуализирует представление о тексте, который рассматривается именно как пространство — причём не просто другого, но репрезентации другого [2, с. 279]. возникает любопытнейший мотив, который мы бы на-зва ли мо ти вом «со всем дру го го», в ка че ст ве которого выступает, на границе с представлениями о маргинальности, этнический другой (к тому же с акцентом на проблему стереотипов массового сознания [2, с. 296]), или дру гой-жи вот ное, дру гой-монстр… ра зу ме-ется, особое внимание привлекает другой как по стмо дер ни ст ский си му лякр и об раз; е. н. шапинская справедливо объясняет этот уже яв ст вен но за мет ный фе но мен тем, что «вни-ма ние к дру го му» яв ля ет ся «наи бо лее ос во-бодительным и привлекательным аспектом по стмо дер ни ст ско го мыш ле ния» [2, с. 159].

Экзистенциальная парадигма другого при- сутствует в мыслях исследовательницы постоянно, и это глубоко оправданно. представляется важным и оригинальным транспонирование представлений о другом из сферы представлений о гомосексуальности (разговор идёт об о. уай ль де, ж. же не [2, с. 316—317]) либо о различных «непристойных» болезнях, наркомании [2 с. 321] — в сферу представлений о романтическом одиночестве и романтическом же эпатаже. в продолжение размыш-ле ний е. н. ша пин ской вспо ми на ет ся зна-ме ни тая фор му ла М. лер мон то ва «нет, я не байрон, я другой»: в духе рассуждений о репрезентации другого можно утверждать, что в культуре сложилась традиция экзистенци-аль но го по ни ма ния «дру го сти» как от чу ж-дённости от мира и в духовном, и в физическом смыслах, то есть, по сути, эстетического обоснования романтизма как метода, основанного на отторжении уникальной личности от сферы массового сознания.

и, естественно, замыкая круг рассуждений о другом как специфическом философском концепте, следует обратить внимание на последовательный анализ другого как субъекта диалога — представителя субкультур, а не только сексуальных меньшинств [2, с. 253], представителя массы, в которую погружаются изначально элитарные интенции [2, с. 267]. исследовательница открытым текстом говорит о значимости для современного бытия в культуре стратегии, определяемой словами «стать на по зи цию дру го го» [2, с. 438]. от сюда следует признание того, насколько важна не просто названная, но развёрнутая в ходе на пи са ния кни ги е. н. ша пин ской ти по ло гия другого, куда входят этнические, гендерные, суб куль тур ные (то есть со ци аль но-де мо графические) [2, с. 387], а также — что естественно — экзистенциальные характеристики чело-ве ка, яв ле ния, про из ве де ния.

Диа ло гич ность фи ло соф ско го ис сле до ва-ния. диалог с другими — существенная особенность не просто построения, но хода размышлений е. н. шапинской в книге, представляю щей «фи ло со фию в но вом клю че».

другие для автора книги — многообраз- ны, это и выдающиеся мыслители прошлого, и современники. Это люди, которые предвосхитили идеи, возделали почву, и люди, с которыми автор продолжает общение «в реальном режиме». речь не об эрудиции учёного — это, естественно, не является предметом обсуждения в силу само собой разумеющегося, чрезвычайно высокого уровня, связанного, в числе прочего, и с немалым охватом материалов, изданных (и прочитанных, в силу отсутствия иного их качества) на английском языке. один из крупнейших эстетических авторитетов хх ве ка, к то му же один из ос но во по лож-ников социологии искусства как научной дисциплины, известный особо пристальным вни ма ни ем к му зы каль ной куль ту ре т. адорно — по сто ян ный ад ре сат диа ло гов е. н. шапинской, которая опирается и ссылается на открытую им формулу «культурная инду ст рия» [2, с. 72 и др.]. для ис сле до ва ния, «привязанного» к эпохе господства массовой культуры, такая опора на идею, родившуюся в давние для нас, едва ли не идиллически воспринимаемые времена, — дорогого стоит. не менее пристальное внимание и постоянство в диалогическом обращении де мон ст ри ру ет е. н. ша пин ская в свя зи с ра бо та ми п. бур дье, чьи па ра док саль ные и тонкие социокультурные наблюдения и суждения питают многие труды современных нам исследователей; автор современной книги наследует у своего предшественника ответственное и последовательное внимание к эмпирической, в том числе художественной основе культурного опыта, опираясь, как и бур дье, на по ни ма ние зна чи мо сти «куль тур-ной компетентности» [2, с. 210], всматриваясь в яв ле ния «ис кус ст ва жиз ни».

есть у е. н. шапинской и избранные для диалога учёные-современники, к которым она об ра ща ет ся эпи зо ди че ски (к. раз ло гов, н. хренов) или с углубленным анализом научной по зи ции (в. са мо хва ло ва [2, с. 121, 127], н. кия щен ко [2, с. 229]). прин цип еди но мыс-лия определяется прекрасной формулой, согласно которой такой диалогический процесс заключается не в том, чтобы думать одинаково, а в том, чтобы смотреть в одну сторону.

так, в одну сторону, как выясняется при «мед лен ном» чте нии кни ги е. н. ша пинской, смотрим и мы с нею; причём это видно не только в тех случаях, когда она непосредственно ссылается на мои работы, посвящённые эстетике режиссёрского или актёр ско го твор че ст ва [2, с. 128, 135, 138, 140]. н а ш е е д и н о м ы с л и е ох в а т ы в ае т н е м а л ы й круг проблем, к которым мы обе ещё будем возвращаться позднее и по другим поводам. в разных аспектах и применительно к разному конкретному материалу культуры, мы обе тяготеем к изучению проблемы творческой личности в широком смысле и проблемы соотношения художественного творчества с патологией; проблемы гендера как источника творчества и его парадоксальной основы; широчайший диапазон бытия классики в культуре мы обе связываем и с проблематикой контекста, и с бытием другого, и с постмодернистскими тенденциями. нас обеих волнует проблема рубежей как культурной системы, причём в книге эта проблема даже не артикулирована специально, но присутствует имплицитно, в силу органически присущей ей значимости. теоретическая проблема взаимодействия текста и контекста, поворачиваясь разными гранями, сопутствует обсуждению многих других вопросов. наконец, вопрос о функционировании массовой культуры, в том числе как сферы бытия другого в разных его ипостасях, буквально пронизывает разные главы и аспекты книги. в качестве своего рода квинтэссенции значимых для каждой из нас проблем, при сут ст вую щих в ис сле до ва нии е. н. ша-пинской, подчеркнём: права в своих наблюдениях и выводах автор книги, выводом из которой становится мысль о том, что в посткультуре контекст оказывается важнее, чем текст, ибо последний имеет тенденцию к фиксации и закоснению, а первый — текуч и раз но об ра зен. на блю де ния е. н. ша-пинской не только основываются на умении воссоздать живую ткань искусства, будь то европейская опера, американский фильм или индийская мелодрама; эти наблюдения об ре та ют при хот ли во-ин ди ви ду аль ную форму, благодаря которой текст (текст научного сочинения) выглядит оригинальным и многослойным, как, например, в таком клю че вом су ж де нии: «изо бра же ние ис тории в опере всегда было условным и передавало не столько репрезентацию аутентичного контекста, сколько представление о нём зрителя» [2, с. 167].

та ким об ра зом, ра бо та е. н. ша пин ской, которая, как призналась автор, основана «на многолетнем изучении культурных текстов и репрезентаций» [2, с. 7], свободно и убедительно существует в разнообразном, подчас противоречивом жизненном контексте, являя образец работы с текстами культуры, понятыми в их многосмыслии и оригинальности.