Актуальные проблемы борьбы с бытовой преступностью

Э кономико-социальное обустройство современной российской жизни не позволяет добросовестно утверждать, что во главу угла её приоритетов поставлен человек, как высшая социальная ценность. Тем не менее, памятуя о приходящем характере чередующихся событий, хочется надеяться на то, что сложившаяся неблаговидная в этом смысле обстановка всё-таки будет меняться к лучшему. В приложении к проблеме, вынесенной в заголовок настоящей статьи, это предполагает необходимость активного поиска обновленных, частных (конкретных) методик расследования бытовых насильственных преступлений, прежде всего, небольшой тяжести¹.

Как в советское, так и в настоящее время, органы прокуратуры и органы внутренних дел находились и находятся на переднем плане борьбы с обще- уголовной преступностью. Прилагая немалые усилия по наведению порядка в указанной сфере, они в 70-80-ые годы прошлого (ХХ) столетия вынужденно загнали её в быт, обострив противоречия между общественно-бытовыми и личностно-бытовыми отношениями. Неизбежным следствием сказанного стали бытовые преступления, именуемые в простонародье семейными конфликтами, ссорами, скандалами, разборками, дебошами и др.

Прокурорская статистическая отчетность, к сожалению, не содержит надежных критериев, позволяющих отграничивать бытовые преступления от иных преступлений, учитываемых по линии уголовного розыска. Данное упущение просматривается в приказе Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 22.12.2017 года № 858 «Об утверждении и о введении в действие форм федерального статистического наблюдения № 1-Е «Сведения о следственной работе и дознании» и № 1-ЕМ «Сведения об основных показателях следственной работы и дознания», а также Инструкции по составлению отчетности по формам федерального статистического наблюдения № 1-Е, 1-ЕМ»2.

Выборочные социологические исследования по этому предмету также манипулируют поразительными цифрами несоответствия: получается, что от 30,0% до 80,0% регистрируемых преступлений совершается в сфере быта.

Им вдогонку электронные средства массовой информации изобилуют диаметрально противоположными оценками числа погибших в семейно-бытовых конфликтах, главным образом, женщин: за последние десять лет – от 300 до 14000 человек, тогда как по сведениям МВД России, эти показатели, к примеру, за 2015-2018 годы гораздо скромнее: 2015 год – 304 человека; 2016 год – 352 человека; 2017 год – 288 человек; 2018 год – 253 человека [9].

Устойчивая динамика бытовых преступлений объясняется длительностью межличностных неприязненных отношений, складывающихся между временными сожителями в некоем замкнутом пространстве3.

В тематических криминологических характеристиках преобладают выкладки именно о насильственных бытовых преступлениях небольшой тяжести, совершаемых преимущественно в семье, в отношении незащищенных слоёв общества (с акцентом на высоком уровне их типичности и латентности).

По логике уголовного законодательства под бытовыми преступлениями приходится понимать умышленные или неосторожные деяния, посягающие на жизнь, здоровье, честь, достоинство и свободу личности, совершаемые в среде конфликтующих субъектов, состоящих в брачно-семейных, родственных, дружеских, интимных или соседских отношениях.

К преступлениям небольшой тяжести, согласно ч. 2 ст. 15 УК РФ, отнесены умышленные и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание не превышает трех лет лишения свободы.

Насильственный характер бытовых преступлений в уголовно-правовом понимании характеризуется рядом общих черт, позволяющих объединить их в одну группу. Сходство проявляется, прежде всего, в одинаковом способе их совершения, а именно: в насилии или в угрозе применения такового в отношении другого лица.

Насильственный характер действий преступников в различных нормах УК РФ раскрывается неоднозначно. Чаще всего в них прямо указывается на насилие или угрозу его применения. В ряде случаев упоминаются действия или обстоятельства, представляющие по самой своей сути насилие или могущие выразиться в таковом. Реже отмечаются соразмерные последствия в виде смерти или вреда здоровью.

Важная роль в профилактике бытовых преступлений принадлежит участковым уполномоченным полиции, регулярно осуществляющим поквартирные (подомовые) обходы на обслуживаемой ими территории и изучающим, вследствие сказанного, образ жизни лиц, склонных к систематическим правонарушениям подобного рода [4].

В связи с изложенным, Законопроект № 1183390-6 «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации»4 стал предметом острой социальной полемики, породив обширные дискуссии среди его сторонников и противников. Первые считают подготовленную редакцию излишне либеральной, вторые – напротив, воспринимают её в качестве чрезмерно репрессивной, полагая, что потенциально семейно-бытовым насилием может быть объявлено любое внешне нормальное поведение человека.

Надо заметить, что Законопроект критиковался задолго до его внесения в Государственную Думу Российской Федерации. Первопричинами этого выступили его антисемейная направленность и неопределённость юридических формулировок. Обсуждались презумпция невиновности, а также неоправданно широкие полномочия, представлявшиеся некоммерческим организациям для неконтролируемого вторжения в частную жизнь граждан. Сомнениям подвергалась сама концепция семейного насилия, как и утверждение, согласно которому в последние годы оно приобрело угрожающие масштабы.

В силу этих и некоторых других причин Законопроект неоднократно отклонялся. Утверждалось, что отдельные его положения противоречат Конституции Российской Федерации и Семейному кодексу Российской Федерации, подчас искаженно дублируя содержащиеся в них нормы.

Достоинствами Законопроекта считалась легализация в нём защитных предписаний, вынесение которых относилось к ведению органов внутренних дел5. Предполагалось, что профилактическое воздействие в декларируемом виде призвано было постулировать запрет на совершение потенциальным правонарушителем актов семейно-бытового насилия, его вступление в любые отношения с пострадавшим, общение и выяснение места нахождения последнего. Предусматривался представительный перечень полномочных государственных органов, перечислять которые в данном контексте нет особого смысла.

Разработчики Законопроекта сошлись во мнении, что принятие ожидаемого федерального закона крайне необходимо ввиду распространённости бытового насилия в стране. УК РФ по их ощущениям защищает граждан от всех форм его проявления исключительно постфактум6.

Однако оппоненты описываемой законодательной новеллы выдвинули не менее «веские» контраргументы, включив в свой арсенал комплекс социальных мер, могущих, по их представлениям, стабилизировать обстановку в области быта без кардинальной корректировки федерального законодательства. Ими вынашивалась стратегия активизации молитвенных стояний, деятельности различных правозащитных организаций и благотворительных фондов, общественных формирований по защите семьи и её традиционных ценностей, всевозможных движений, просветительских проектов и т.д.

Негативное отношение к Законопроекту выразили и представители традиционных религий, сделавшие акцент на недопустимости употребления силы при разрешении семейно-бытовых конфликтов.

Для борьбы с семейно-бытовым насилием противниками Законопроекта в качестве альтернативы предложены следующие меры:

• -    соблюдать нормы «существующего» федерального законодательства⁷;

• -    усилить профилактику алкоголизма и наркомании;

• -    ввести в штат полиции семейных психологов⁸;

• -    увеличить количество кризисных центров;

• -    наладить борьбу с безработицей⁹ и т.п.

К приведенному перечню можно было бы добавить институт медиации, представляющий собой одну из технологий альтернативного (мирного) урегулирования семейно-бытовых споров с участием третьей (нейтральной, беспристрастной) стороны – медиатора. Однако в состоянии ли перечисленные меры, равно как и принятие самого Законопроекта, кардинально разрешить проблему, вынесенную в заголовок настоящей статьи..? Думается, вряд ли.

В обозначенном контексте постараемся кратко изложить ключевые положения темы, подлежащие, по логическому разумению, скорейшему разрешению на законодательном уровне. Главным лейтмотивом в этом вопросе может выступить тезис о том, что своевременное выявление и расследование бытовых насильственных преступлений небольшой тяжести в состоянии стать наилучшей профилактикой их аналогов с более серьезными последствиями.

За отправной момент можно взять опыт, имевший место быть в одном из горрайорганов внутренних дел Подмосковья в 1985 году10. Тогда на совместном (межведомственном) совещании руководители ОВД, прокуратуры и суда постановили следующее. При поступлении сообщения о причинении легкого вреда здоровью пострадавшего в быту лицом:

• -    ранее судимым (общий рецидив);

• -    совершавшим подобные деяния ранее (неоднократно);

• -    находившемся в состоянии алкогольного (наркотического) опьянения;

• -    не работающим;

• -    применившим предметы, специально приспособленные для нанесения телесных увечий;

прокурор «обязывался» с подачи ОВД возбуждать уголовное дело частного обвинения, а впоследствии санкционировать арест. Суд же «должен был» назначать наказание в виде реального лишения свободы (по максимуму). В результате работы за год было удостоверено резкое падение бытовой преступности с тяжкими последствиями.

Что касается законотворчества, то в указанной области первостепенное значение приобретает совершенствование федерального законодательства и ведомственного нормативного правового регулирования отношений в бытовой сфере в аспекте последовательного и вдумчивого форматирования единого (межотраслевого) понятийного аппарата. В этом смысле нуждаются в легализации или в уточнении такие расхожие формулировки как «бытовое преступление», «бытовое хулиганство» (в административном и уголовно-правовом значении), «общественное место», «общественные интересы» и т.д.

Сказанное позволит стыковать нормы занятых в этом вопросе отраслей федерального законодательства, устранить пробелы, неопределенность и взаимное их дублирование.

Так в административном законодательстве наличествует ст. 6.1.1 КоАП РФ, устанавливающая ответственность за нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, не повлекших последствий, указанных в ст. 115 УК РФ, при условии, если эти действия не содержат уголовно наказуемого деяния.

УК РФ, к сожалению, растерял известную простоту и относительную ясность в описании отмеченных и близких к ним преступлений; тематические ста- тьи дублированы в нём, главным образом, в главе 16 раздела VII «Преступления против жизни и здоровья».

Например, в ч. 1 ст. 115 УК РФ говорится об умышленном причинении легкого вреда здоровью, вызвавшего кратковременное его расстройство или незначительную стойкую утрату общей трудоспособности, а в ч. 2 ст. 115 УК РФ – о том же деянии, совершенном из хулиганских побуждений (п. «а»).

Статья 116 УК РФ устанавливает ответственность за побои или иные насильственные действия, причинившие физическую боль, но не повлекшие последствий, указанных в ст. 115 УК РФ, совершенные из хулиганских побуждений.

Статья 116.1 УК РФ, с юридической точки зрения названная неудачно («Нанесение побоев лицом, подвергнутым административному наказанию»)11, предусматривает нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в ст. 115 УК РФ, и не содержащих признаков состава преступления, предусмотренного ст. 116 УК РФ, лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние.

В ст. 117 УК РФ говорится об истязании, как о причинении физических или психических страданий путем систематического нанесения побоев либо иными насильственными действиями, если это не повлекло последствий, указанных в ст. 111 и 112 УК РФ.

В ч. 1 ст. 119 УК РФ упоминается об угрозе убийством или причинении тяжкого вреда здоровью, если имелись основания опасаться осуществления такой угрозы. Заметим, что уголовные дела о подобных преступлениях в следственно-судебной практике относительно редки. Чаще всего они «охватывают» описываемые преступления, следующие «прицепом» к другим деяниям, расследуемым в рамках тех же уголовных дел.

Особого внимания заслуживает ст. 213 УК РФ, трактующая хулиганство как грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу (ч. 1), совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве такового (п. «а»).

В перечисленных нормах поражает обилие альтернативных видов уголовных наказаний, искусственно продуцирующих затруднения при их реализации в практической плоскости.

Эффективному выявлению и расследованию бытовых насильственных преступлений небольшой тяжести препятствует и неопределенность правового положения участников уголовного процесса в стадии возбуждения уголовного дела [7], сохраняющаяся вплоть до настоящего времени [8]. Можно выразиться и конкретнее: в УПК РФ это положение не регламентировано никак. В то же время значительная доля бытовых конфликтов разрешается в условиях процессуальной проверки, что в контексте означенных нормативных правовых недоработок предопределяет системное нарушение прав её участников.

В ч. 1 ст. 51 Конституции Российской Федерации провозглашен принцип свидетельского иммунитета, дублированный в п. 40 ст. 5 УПК РФ. Его квинтэссенцией является утверждение, согласно которому никто не обязан12 давать изобличающие показания против самого себя и своих близких13. Считается, что потребность в легализации названного принципа обусловлена его социальным предназначением, сводящимся к обеспечению уважительного отношения к личности, охране её частной жизни и процессуального статуса.

Понятие близких родственников дано в п. 4 ст. 5 УПК РФ, родственников – в п. 37 ст. 5 УПК РФ, а близких лиц – в п. 3 ст. 5 УПК РФ, хотя приведенные перечни вряд ли могут быть признаны исчерпывающими (по факту).

При проверке сообщений о бытовых преступлениях круг фигурантов (потенциальных участников уголовного процесса), связанных узами родства, a-priori ¹⁴ , как правило, известен. Вследствие этого заявители, пострадавшие-потерпевшие, очевидцы-свидетели из их числа, а также лица, совершившие акты бытового насилия, приобретают безусловное право на легитимное утаивание обстоятельств преступления, не подлежащее оценке в качестве противодействия. Возникает закономерный вопрос: а как же расследовать типичные бытовые преступления небольшой тяжести, предполагая цивилизованный вариант позитивного разрешения уголовно-правового спора с достижением общественно значимой пользы?

В ст. 49 Конституции Российской Федерации легализован принцип презумпции невиновности, воспроизведенный в ст. 14 УПК РФ. Его ключевая формула «обвиняемый считается невиновным», как представляется, подлежит кардинальному пересмотру, в том числе и особенно, в приложении к практике борьбы с бытовой преступностью.

Если автору настоящей статьи не изменяет память, на одном из последних заседаний Верховного Совета СССР бывший Генеральный прокурор Союза

ССР В.Г. Степанков настаивал на иной юридической формулировке комментируемой правовой идеи: « Лицо считается невиновным…» (далее по тексту). Такой подход выглядел более убедительным (выдержанным логически), вследствие чего, надо полагать, он и был проигнорирован.

В то же время, нельзя не учитывать того, что:

• -    слова «обвиняемый» и «вина» – однокоренные;

• -    подозреваемый и обвиняемый, как участники уголовного процесса, появляются исключительно в стадии предварительного расследования, поэтому неясно, как соблюдать презумпцию невиновности до приобретения «преследуемым в установленном законом порядке лицом» подобающего статуса (?);

• -    большинство бытовых конфликтов разрешается до возбуждения уголовного дела, когда потерпевший и обвиняемый попросту отсутствуют. Хулители Законопроекта, кстати, «содействие примирению» квалифицируют как попытку переложения вины за конфликт на «жертву насилия»¹⁵. В этой связи хотелось бы подчеркнуть, что установка на достижение компромисса между сторонами семейно-бытового конфликта незримо присутствовала, если не сказать, преобладала в профессиональной деятельности властных участников уголовного процесса всегда. Немаловажным фактором здесь было и остаётся порой не осознаваемое изначально инициатором обращения в «официальные органы власти» обстоятельство, суть которого заключается в неизбежном осуждении «бытового хулигана», влекущем его судимость, негативно сказывающейся на судьбе его близких (особенно, потомков).

В ст. 24 УПК РФ, кстати, примирение сторон, как основание для отказа в возбуждении уголовного дела или прекращения производства по нему, ныне опущено. Хотя ранее, будучи оформлено документально, оно выступало веским аргументом в защиту властного субъекта процессуальной проверки или расследования в тех нелепых случаях, когда после формально состоявшегося примирения в узком кругу тех же фигурантов совершалось «новое» (тяжкое) преступление.

Согласно ч. 2 ст. 20 УПК РФ, уголовные дела о преступлениях, предусмотренных (только) ч. 1 ст. 115, ст. 116.1 и ч. 1 ст. 128.1 УК РФ, считаются уголовными делами частного обвинения, возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего16, его законного представителя, за исключением случаев, предусмотренных частью четвертой настоящей статьи, и подлежат прекращению в связи с примирением потерпев- шего с обвиняемым [2]. Обращает на себя внимание тот факт, что в данной норме регламентируемое примирение допускается только по уголовным делам.

О примирении говорится и в ст. 25 УПК РФ, гласящей, что: «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе на основании заявления потерпевшего или его законного представителя прекратить уголовное дело в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных ст. 76 УК РФ, если это лицо примирилось с потерпевшим и загладило причиненный ему вред» [1].

Как видим, в указанной статье также ничего не говорится о примирении сторон до возбуждения уголовного дела.

В силу перечисленных обстоятельств презумпцию невиновности в её первозданном виде следовало бы адаптировать лишь к тем следственным ситуациям, когда субъект расследования не располагает убедительными доказательствами причастности лица к инкриминируемому ему преступлению. Однако, не приобретя статуса обвиняемого (ввиду отсутствия улик), оно, по неведению, вроде бы и готово под силовым или психическим воздействием признаться, только не знает в чём.

При иных обстоятельствах, например, когда потерпевший или свидетели прямо указывают на лицо, как на совершившее преступление, либо, когда оно задержано на месте происшествия (преступления), или, когда на нём самом, в его жилище и т.п., обнаружены следы криминального происхождения, данное лицо должно, наверное, предоставлять вразумительные объяснения в своё оправдание. В противном случае молчание и сознательная ложь должны трактоваться не в его пользу.

При процессуальной проверке сообщений о бытовых преступлениях немаловажное значение приобретает факт причинения пострадавшему вреда здоровью. По сложившейся практике её властный субъект в подобных случаях назначает судебно-медицинское освидетельствование (далее СМО), правовая природа которого остаётся неясной. К тому же результаты СМО, отраженные в соответствующем акте, в 3-х-10-ти суточный срок инициатору получить удаётся далеко не всегда. После же возбуждения уголовного дела ему приходится вновь назначать (повторное) исследование, но уже в форме судебно-медицинской экспертизы, предмет которой не меняется.

Типичные исходные ситуации, связанные с семейно-бытовыми конфликтами, выстраиваются обычно с учетом первичных (телефонных) сообщений, поступающих в дежурную часть ОВД. В былые времена на таковые сигналы сотрудники милиции реагировали по-разному; направлялся:

• -    экипаж патрульно-постовой службы (далее ППС)¹⁷;

• -    (старший) участковый инспектор (уполномоченный) милиции;

• -    иной, специально выделенный для дежурств по бытовым конфликтам, штатный сотрудник (офицер)¹⁸.

Следственно-оперативные группы на осмотр места происшествия по указанным сообщениям по обыкновению не выезжали, даже в тех нечастых случаях, когда насильственные бытовые преступления небольшой тяжести совершались общественно-опасным способом или были сопряжены с таковым.

В настоящее время оптимальным разрешением проблемы может стать радикальная внутриведомственная политика МВД России, ориентированная на укрепление материально-технической базы общественных пунктов охраны порядка (участковых пунктов полиции) с тем, чтобы на насильственные бытовые преступления небольшой тяжести выезжали, в основном, (старшие) участковые уполномоченные полиции («околоточные»), а в случае острой необходимости – дознаватели с приданием им группы оперативной поддержки.

Серьезной незадачей в рассматриваемой сфере остаётся выезд на семейно-бытовые скандалы, «заводилой» в которых выступает инвалид, ограниченно дееспособный или несовершеннолетний. В виду того, что выявление, регистрацию (учёт) и процессуальную проверку сообщений о таковых происшествиях осуществляют сотрудники ОВД, в ведомственных нормативных правовых актах профильного ведомства и следовало бы подробнее описывать алгоритм их профессиональной деятельности в означенных нештатных ситуациях на месте [5].

На законодательном уровне до конца не разрешенной остаётся задача первоначальной квалификации противоправных действий «дебоширов», а равно порядок собирания изобличающих их «доказательств» до возбуждения уголовного дела. Данный нюанс в немалой степени нивелирует правомерность действий представителей исполнительной власти, вынужденных «административно» задерживать их и доставлять в дежурную часть ОВД.

В прежние времена комментируемая принудительная мера (не понятной юридической природы) осуществлялась на основании протокола о мелком хулиганстве, что, мягко говоря, не всегда отвечало «букве закона». К тому же поименованный документ составлялся сотрудниками ППС, выезжавшими на бытовые скандалы, не будучи обязанными к этому (из уважения к «коллегам по цеху»).

Наконец, установление в ходе процессуальной проверки признаков бытового насильственного преступления небольшой тяжести приводило, подчас, к тому, что «правонарушитель» становился (вдобавок) и субъектом преступления, претерпевая, таким образом, двойную ответственность за один и тот же «поведенческий акт». Это при первом же приближении в не меньшей степени противоречило установлениям Конституции Российской Федерации.

Автору думается, что перспективным направлением профилактической деятельности на рассматриваемом направлении должна стать глубокая научная проработка института признания лица социально опасным в целях принудительной изоляции его от общества. Такие гуманитарные программы целесообразно развивать вне рамок уголовных правоотношений в целях радикального обеспечения общественного порядка в многоквартирных и частных домах, а также на прилегающих к ним территориях19.

Как говорили классики марксизма-ленинизма, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. А вот жить вне общества и быть свободным от него, добавим от себя, очень даже можно, а в некоторых случаях, и должно.