Анализ нормативно-доктринальных основ системы информационной безопасности детей

В целях самосохранения государство выстраивает препятствия на пути деформации своей системы со стороны информационных потоков, сила которых воздействует в направлении демонтажа структурности социума и которые выступают явлениями чуждой и враждебной морфологии информационно-коммуникативного пространства.

Системообразующую роль в формировании эффективной системы информационной безопасности играет государство как центрирующее начало общественного устройства с формализованными принципами функционирования и возможностями легитимного насилия – атрибутивного свойства публичной власти. Исследование доктринальных актов и документов, определяющих стратегическое развитие, раскрывает официальный взгляд государственной власти на проблему информационной безопасности детей. Национальный уровень представлен, прежде всего, в конституционных положениях.

Поправки, внесенные в Конституцию РФ в 2020 году, в некотором смысле закрепили суверенитет идеологических начал в понимании информационных угроз в отношении детей, постулируя одновременно возможное углубление противоречий с мировыми тенденциями. В документе уточнены ценностные ориентиры социального развития, дети признаны «важнейшим приоритетом государственной политики». Устанавливается «защита института брака как союза мужчины и женщины», имеющего строго определённый «качественный» и «количественный» состав его «учредителей», а также «создание условий для достойного воспитания детей в семье» (ст. 72). Рефреном звучит в основном законе страны тема участия государства в сохранении ценностных основ социального порядка.

Доктрина информационной безопасности РФ 2016 г. является политико-правовым документом, содержащим целеполагающие декларативные нормы, устанавливающие задачи и направления правового регулирования, его принципы и дефиниции. Она содержит руководящие принципы и базовые дефиниции информационной безопасности, указывает на субъектный состав её обеспечения.

Новая Стратегия национальной безопасности Российской Федерации 2021 года является документом планирования, содержит меры укрепления безопасности и направлена на консолидацию усилий органов власти и субъектов управления безопасностью. В числе национальных приоритетов указывается сохранение и развитие культуры, традиционных российских духовнонравственных ценностей. Они утверждаются в качестве основы российского общества и идентичности народов РФ. Стратегия впервые уточняет состав традиционных российских духовнонравственных ценностей и относит к ним «приоритет духовного над материальным, защиту человеческой жизни, прав и свобод человека, семью, созидательный труд, служение Отечеству, нормы морали и нравственности, гуманизм, милосердие, справедливость, взаимопомощь, коллективизм, историческое единство народов России, преемственность истории нашей Родины» (ст. 91). Угрозами национальной безопасности Стратегия называет «внешнюю культурную и информационную экспансию (включая распространение низкокачественной продукции массовой культуры), пропаганду вседозволенности и насилия…». В качестве мер противодействия им предполагается «обеспечение культурного суверенитета РФ посредством мер по защите российского общества от внешней идейно-ценностной экспансии и деструктивного информационно-психологического воздействия, осуществление контроля в информационной сфере»; «создание системы духовно-нравственного и патриотического воспитания граждан, внедрение принципов духовно-нравственного развития в систему образования, молодежную и национальную политику, расширение культурно-просветительской деятельности».

Правовые принципы балансирования между свободой и ограничением социального действия, то есть между беспрепятственным распространением информации и защитой детей от той ее части, которая несет вред их физическому и психическому состоянию и развитию, прослеживаются в ряде документов. Так, благами, ради сохранения которых государства могут вводить ограничения информационных прав и свобод, выступают: 1) здоровье и нравственность населения, общественный порядок1; 2) нравственность, здоровье, физическое, умственное, духовное и социальное развитие детей как наиболее уязвимой группы1; 3) благополучие ребёнка2. Среди правил и форм таких ограничений выделяются: 1) разделение демонстрации во времени3; 2) саморегулирование СМИ или системы общественного контроля; 3) классификация и возрастная маркировка; 4) независимость контроля от художественной, образовательной, идеологической или информационной значимости материалов, содержащих порнографию и насилие; 5) организация «доступа к аудиовизуальным медиа-услугам, которые могут серьезно нанести вред физическому, умственному или нравственному развитию несовершеннолетних только таким образом, чтобы несовершеннолетние их не слышали и не видели»4; 6) предварительное акустическое предупреждение о вредном или опасном контенте или наличие визуального символа, обозначающего его, в течение всего периода трансляции подобной информации; 7) обучение несовершеннолетних ответственному пользованию аудиовизуальными и информационными онлайн-услу-гами5; 8) меры по повышению уровня информированности родителей, учителей и воспитателей о возможностях новых контентов и способах обеспечения безопасности их использования несовершеннолетними; 9) формирование ответственной позиции со стороны производителей, посредников и пользователей путем: стимулирования бдительности и уведомления о страницах, предположительно нарушающих законодательство; присуждение знака качества провайдерам для оценки пользователями их соответствия этическому кодексу; 10) создание возможностей для сообщения пользователями о незаконной или подозрительной деятельности в Интернете.

Определяются пределы государственного воздействия, очерчивающие круг невмешательства государства или зоны «сугубой приватности» (Livingstone, 2009). Например, из ограничений выпадает информационная продукция, аудиовизуальные медиауслуги, предоставляемые по требованию, то есть за плату. Наблюдается отход от принципов административного регулирования в сторону конвенционального, имеет место тенденция смещения публичной ответственности в сторону частной (например, за репутационный вред или нарушение авторских прав) и сужения радиуса нормативного охвата социального действия в медиасфере. Так, признаётся «безоговорочная» недопустимость мер, направленных на «нарушение доступа к информации или ее распространения в режиме онлайн и одинаковый статус «офлайновых» и «онлайновых» прав6 (к слову, отсутствует указание о равенстве обязанностей). Право на доступ к Интернету провозглашается неотъемлемым правом ребёнка7, и, как неотчуждаемое, его предлагается вывести из сферы национального регулирования подобно праву на жизнь с соответствующим механизмом принуждения государств к его обеспечению. Пока решение коллизии гарантирования информационной свободы и благополучия детей, социального порядка и приватности осуществляется на национальном уровне.

Государственная политика РФ в интересах детей включает «минимизацию всех негативных факторов, связанных с формированием гиперинформационного общества», и защиту несовершеннолетних от факторов, негативно влияющих на их физическое, интеллектуальное, психическое, духовное и нравственное развитие. Концепция информационной безопасности детей 2015 года предусматривала формирование у несовершеннолетних навыков самостоятельной ориентации в современном информационном пространстве и «чувства ответственности за свои действия».

Основным актом, направленным на обеспечение информационной безопасности детей в России, выступает Федеральный закон № 436 «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». Помимо введения дефиниций основных категорий закон содержит описание технологии защиты. Объекты вредного воздействия информации указывают на общепризнанные охраняемые блага, которые требуют публичной, а не частной защиты.

Среди средств защиты нормативный акт предусматривает и так называемый «водораздел» по времени демонстрации информации, то есть запрет распространять потенциально опасную для детей информационную продукцию в эфире в определённое время – с 4.00 до 23.00 часов. С нашей точки зрения, в настоящее время эффективность «водораздела» как меры защиты утрачена в связи отмечаемой исследователями тенденцией замещения эфирного (бесплатного) телевидения неэфирным, кабельным и спутниковым, снижения доверия родителей к рейтинговой системе (Hindman, 2009). Другими словами, в подавляющем большинстве российских семей информационная продукция потребляется на платной основе и, соответственно, исключает требования к временному разделению трансляции телепрограмм, фильмов на основе возрастной периодизации.

При введении временного водораздела, полагаем, законодатель основывался на том, что с 23.00 по 4.00 дети (а это и подростки от 16 до 18 лет) объективно не имеют возможности приобщиться к запрещённой для них информации, поскольку лица, ответственные за их воспитание, обеспечивают соблюдение ими режима ночного отдыха, предполагающего отход ко сну задолго до 23.00 часов, то есть законодатель исходил из принципа добросовестности выполнения родителями своих обязанностей. Однако отнесение проблемы доступности запрещённой информации в ночное время к компетенции и ответственности родителей (опекунов) означает, во-первых, расширение родительских обязанностей, во-вторых, снятие бремени контроля с публичных властей за получения детьми вреда. Поэтому логичным продолжением должно было бы стать либо нормативное закрепление соответствующих родительских обязанностей в отраслевом (семейном) законодательстве, либо упразднение правил временного «водораздела».

В целом наблюдается противостояние принципиальных основ государственного гарантирования: беспрепятственного доступа к информации как идейной основы свободы слова и ограничения оборота вредной для детей информации как меры по созданию благоприятной среды и благополучия развития несовершеннолетних.

Анализ положений рассматриваемого закона позволяет констатировать дефекты регулирования информационной сферы. Во-первых, управленческое воздействие направлено лишь на оборот информации, понимаемый с позиций его локализации в месте и времени, который противоречит ризоморфной природе современного информационного пространства, а отсутствие закреплённой обязанности родителей по контролю за медиапотреблением ребёнка лишает смысла реализацию мер по ограничению оборота информации. Во-вторых, установление пределов действия закона на основании принципов культурно-исторического значения информационной продукции, платности её или невозможности (трудности) маркировки (как в случае с информацией в социальных сетях) девальвирует общую цель нормирования оборота информации с целью защиты детей. В-третьих, доступность сети Интернет и отсутствие обязанности по ограничению выхода в виртуальное пространство у лиц, ответственных за воспитание детей, делает бессмысленным маркировку продукции, призванную сигнализировать родителям о вредоносности контента и даже становится ориентиром для лиц, имеющих специфические медийные интересы, отклоняющиеся от нормальных в порнографии, насилии и т.п.

В связи с этим представляется необходимым пересмотр исходных принципов информационной государственной политики в отношении ее основных субъектов и объектов, в частности привлечение функционального потенциала институтов социальной защиты детей, в рамках которого возможна реализация механизма управления информационной безопасностью несовершеннолетних и квалификация нанесения им информационного вреда подобно физическому.