Антон Григорьевич Рубинштейн - социокультурный феномен и организатор музыкального дела в России

Ровно 150 лет назад в музыкальной жизни России произошло событие государственной важности — в Санкт-Петербурге открылось первое в стране специальное музыкальноучебное заведение — Консерватория! Сегодня трудно себе представить, что такие русские самородки, как Глинка, Даргомыжский, Мусоргский и другие, не имели возможности получить профессионального музыкального образования в своем Отечестве лишь потому, что негде было этого сделать. И вот в 1862 году существующие на тот момент традиционные формы бытования музыки в российском социуме «оживило» новорожденное музыкальное учреждение «европеизированного» типа (начиная с названия). Совсем скоро слава консерваторцев позволила голосу русской исполнительской и педагогической школы громко зазвучать в общемировом художественном хоре. Такую цель, собственно, и ставил перед собой широко мыслящий основатель и первый директор Петербургской консерватории — Антон Григорьевич Рубинштейн (1829—1894).

Нынче, в юбилейный для консерватории год вполне закономерно и оправданно обращение к этой масштабной и по своей социокультурной феноменальности многогранной личности.

Пианист-виртуоз, дирижер, композитор, просветитель, педагог, организатор и руководитель (на первых порах) Русского Музыкального общества, основатель Международного музыкального конкурса, благотворитель, публицист и мемуарист, наконец, образцовый сын и брат, муж и отец — всё это грани одного феномена, Антона Григорьевича Рубинштейна, на долю кото- рого выпало жить и творить во второй половине ХIХ века, в эпоху русского Ренессанса (по определению А.Ф. Лосева) и активнейшим образом формировать музыкальное пространство России.

Словесный портрет этого уникума дополнен живописной кистью И.Е. Репина, с полотен которого на мир смотрят глаза наблюдательного по натуре человека, каким был А. Рубинштейн. Однако взгляд его обращен куда-то вовнутрь, в душевные глубины. И весь портретный облик великого музыканта больше демонический, нежели ангельский. «Дьявольская» сила духа и нечеловеческое упорство, свойственные Антону Рубинштейну, помогали ему достойно «летать над грешною землёй» и сеять те культурномузыкальные зерна, плодами коих живы многие поколения и по сей день.

Считая, что «искусство может процветать только тогда, когда почва хорошо вспахана», Рубинштейн являлся к середине ХIХ века главным «землепашцем» в огромной евразийской стране, пребывающей в неком культурно-летаргическом сне. Он, поездивший по Европе и вернувшийся в 1848 году на родину со шлейфом «пианиста-виртуоза из России», мгновенно уловил идею, витавшую в воздухе российского общества — идею постановки музыкального образования на профессиональные рельсы.

Мысль о русской консерватории вызревала постепенно. Впервые она «выпорхнула» из стен Петербургского университета, чуть позднее её озвучила в дружеской беседе немецкому композитору Роберту Шуману сама Великая княгиня Елена Павловна (1807— 1873), супруга Великого князя Михаила Павловича (внука Екатерины Великой), до замужества — принцесса Вюртембергского королевского Дома, а в 1852 году энергичный двадцатитрехлетний Рубинштейн, пользуясь расположением «малого Двора», то есть Великой княгини, предложил открыть Музыкальный институт при Академии художеств. Проект этот не состоялся, но неутомимый Антон Григорьевич не отступал… Он продолжал приносить «все свои мысли, все чувства, все время, все существо свое в жертву музыкальному искусству». Рубинштейн утверждал, что только при такой установке артист получает право называться истинным артистом. В одном из писем к матери он писал: «Чего только человек не сможет сделать, если он захочет … он должен суметь невозможное сделать возможным! Я выбираю это своим девизом» (6, с. 4).

Неукротимая энергия, практичный ум, европейское признание «виртуоза из России», благорасположение царствующих особ — всё это сработало на положительный результат. И вот в 1859 году было учреждено Русское Музыкальное общество (РМО), и Антон Григорьевич Рубинштейн взял на себя его художественное руководство (столь своеобразный и заслуженный «подарок» он преподнес аккурат к своему 30-летию!). У него не было ни тени сомнения в том, что положено начало грандиозному строительству музыкального дела в России, следующим этапом которого являлось достижение цели, определенной первым параграфом Устава РМО — «развитие музыкального образования…» . Не сомневался в этом и патриот отечественного искусства, знаток музыки и литературы князь В.Ф. Одоевский, пророчивший: «То, что имя Рубинштейна ассоциируется с консерваторией музыки в России, весьма знаменательно! Она все же будет открыта». Пророчество сбылось. В 1862 году распахнулись двери Музыкального Училища («консерватория — слово иностранное и для России, конечно, не годится», — иронично отвечал своим противникам Рубинштейн).

Отныне стало возможным реально доказать (а не разъяснять на газетных полосах) необходимость наличия в России не дилетантов, «какими только и наполнена огромная страна, а музыканта-профессионала с определенными привилегиями и общественным статусом «свободного художника» (7, с. 33). Данный факт — открытие специального музыкального учебного учреждения — логично вписался в пространство отечественной культуры вообще и музыкальной жизни российской столицы в частности. Профессиональное музыкальное образование с этого момента стало органичной частью целостного музыкально-культурного пространства Российской империи и вместе с тем определило стратегический вектор развития новоявленного мини-социума (имеется в виду открытие в дальнейшем провинциальных Отделений РМО по образу и подобию столичного). Для А.Г. Рубинштейна (индивидуального субъекта) учреждение РМО и открытие Консерватории — не только конкретный результат проделанной колоссальной работы, но и ярчайший пример реализации гуманистических принципов. Правда, противники Рубинштейна (а таковых было немало) усматривали в сих деяниях личную выгоду их современника (особенно, когда для получения звания «свободный художник» держали экзамен и Антон Григорьевич, и его педагог Александр Иванович Виллуан (1804—1878), принявший для этого русское подданство). Но разве не выиграла от столь грандиозного социального проекта вся Россия? Разве не назрела тогда, к 1860-м годам, к началу демократизации российского общества, острейшая необходимость в музыкальных учреждениях подобного рода? Неужели не чувствовалась потребность в педагогах и музыкантах — профессионалах? Еще как(!) всего этого не хватало. Но больше всего не хватало человека с недюжинными организаторскими способностями. Именно им и явился Антон Рубинштейн, оказавшийся в нужное время в нужном месте. И не важно, какая чаша его внутренних весов — альтруистическая или конъюнктурная — перевешивала, главное — социально значимый результат. А он — налицо. Победителей, как известно, не судят!

Через пять лет директорства в Консерватории, А.Г. Рубинштейн оставляет сей пост и полностью отдается композиторскому творчеству и исполнительской деятельности. Отказаться от родного детища, да еще и по принципиальным соображениям («..мои поступки и слова … исходят из чувства достоинства» (6, с. 118)), не уступив в споре не только Комитету профессоров, но и Вел. кн. Елене Павловне, — для этого надобно иметь редкую силу воли. У Рубинштейна она была. Плюс к этому жизненная позиция: ««Человек должен исполнять известные обязанности, иметь свой долг. В противном случае он теряет устои для своего существования» (из письма к матери). Чтобы «не потерять усто- ев существования», Антон Григорьевич много писал и выступал как пианист и музыкальный просветитель.

В 1885—1886 годах он провел серию «Исторических концертов» в Петербурге, Москве, Вене, Берлине, Лондоне, Париже, Лейпциге, Дрездене и Брюсселе, исполнив практически весь существовавший сольный репертуар для фортепиано от Куперена до современных ему русских композиторов. Это ли не профессиональный подвиг?! (Нечто подобное только в области грамзаписи симфонической музыки удалось совершить в ХХ веке лишь дирижеру Евгению Светланову).

За полтора десятилетия функционирования РМО в столичном Петербурге публика уже была способна к восприятию сложных, серьезных программ, а в «провинциальной» Москве музыкальные вкусы посетителей концертных залов П.И. Чайковский называл «неразвитыми» и констатировал: «… у нас еще нет публики , создающей общественное мнение, всеми уважаемое, а есть разнохарактерная толпа … однако неизменным событием московской концертной жизни являлись приезды А.Г. Рубинштейна, выступавшего в качестве пианиста и дирижера. Особенно привлекали его сольные фортепианные вечера, столь редкие в Москве в 70-х годах (при том, что самым популярным в Москве артистом был брат — Николай Рубинштейн)».

Среди пианистов только Антон Рубинштейн обладал свойством «постоянно властвовать над слушателями с одинаковой силою и обаянием», — писал профессор Э. Гольдштейн (3). Такая же атмосфера царила и на его «Исторических концертах» в 1887—1889 годах, на которых прозвучало более 250 пьес как образцов различных эпох — от английских вёрджинелистов XVI—XVII веков до Глинки, Балакирева и Чайковского. И эту музыкально-просветительскую высоту Рубинштейн взял. В области фортепианного искусства действительно ведущая роль в России принадлежала Антону Григорьевичу. Он, пианист с мировым именем, почти всю жизнь находился в зените славы и оказывал огромное воздействие на развитие не только русской, но и европейской пианистической культуры. За рубежом он не оставлял сво- ей просветительской деятельности, знакомя чужеземцев с новинками русской музыки, и тем самым вывел её на уровень европейский, а после своего турне по США — и на мировой. Так, по окончании грандиозных выступлений в Америке Петра Ильича Чайковского русская музыка была признана глобальным музыкальным сообществом и окончательно интегрировалась в мировую художественную культуру, но тропинку туда проторил Рубинштейн!

Для того чтобы вывести «русскую музыкальную школу» на мировой уровень, Антон Григорьевич Рубинштейн в 1886 году выступил с очередной инициативой — организации регулярного Международного конкурса среди пианистов и композиторов, каких до тех пор не было в российской музыкальной истории.

На реализацию этой идеи были пущены проценты с пожертвованного им же капитала в 25 тысяч рублей. В 1890-м году в Петербурге состоялось первое состязание музыкальных художников. (Все последующие /1 раз в пять лет/ проходили уже без Рубинштейна — в Берлине, Вене, Париже и вновь в Петербурге. Война 1914 года «закрыла» этот рубинштейновский проект.) Об уровне этих конкурсов говорят имена их участников — Ф. Бузони, В. Бакхауз, Л. Сирота, К. Игумнов, А. Гедике, А. Ген, Артур Рубинштейн и др.

Кстати, о благотворительности Антона Григорьевича. О ней должно говорить особо и подробно, но если коротко, то нельзя умолчать о стипендиатах его имени, еще ранее — о 4811 р. 28 к. сбора с двух концертов, данных в пользу открытия Петербургской консерватории, о сборах с благотворительных концертов (например, в 1885 году на помощь гродненским погорельцам), о пожертвованиях в 3000 рублей для мужской прогимназии и 400 рублей приюту для бедных в Петергофе и т.д., и.т.д.

В процессе осуществления своих «планов громадья», при всех личных пианистических достижениях, сложных гастрольных маршрутах, А.Г. Рубинштейн бесконечно тяготел к сочинительству. Он считал, что именно композиторский труд и есть его истинное призвание. Может, поэтому особенно болезнен- но порой переживал отсутствие признания своих композиторских заслуг. А творил он много; нет почти ни одного жанра, к которому не обратился бы Антон Рубинштейн. Красноречив в этой связи полный список его произведений в «Словаре» Г. Римана. Перечисленные в нем мелким шрифтом опусы занимают три с половиной солидных столбца! Ясно одно: и на композиторской ниве Антон Григорьевич — «землепашец» (его определение). Но, увы, тут не многие всходы взошли… Здесь он — «побежденный учитель», ибо пальма первенства справедливо отдана его «победителю-ученику» — П.И. Чайковскому, которому почему-то он не сказал ни слова оценки после премьеры «Евгения Онегина». Бедняга Петр Ильич, легкоранимый гений, писал к Н.Ф. фон Мекк: «…был сам! … не сказал мне ни единого слова…». Слаб человек. Простим волевому Антону Рубинштейну его слабости, коль их прощал ему сам Чайковский!

Железная самодисциплина А. Рубинштейна способствовала тому, что он многое успевал. Ежедневно несколько часов кряду «лев разминал свои лапы», по выражению В.В. Стасова, писал музыку, занимался со студентами, подписывал нескончаемый поток деловых бумаг, регулярно отвечал на письма многочисленным адресатам (особой статьёй его эпистолярного наследия являются «доклады о жизни» горячо любимой матери), наносил визиты вежливости, генерировал все новые и новые идеи и сам же приступал к их реализации. И все это удивительным образом гармонично сочеталось у него с «осточер-телым концертным безрассудством» — так называл Рубинштейн свою необходимость концертировать. Но здесь сокрыто некое лукавство, ибо при всех стенаниях по поводу бесконечных переездов из страны в страну и плотных концертных графиков Антон Григорьевич не мог жить без «признания слушателя», служившего ему неким камертоном в творчестве. Российский пианист и композитор, музыкальный просветитель и общественный деятель А.Г. Рубинштейн интенсивно перемещался по планете и покорял её своим многогранным талантом. По легкости передвижения, по градусу внутренней свобо- ды и широте мысли он был, конечно, гражданином мира.

Творческая натура Антона Рубинштейна засияла новой гранью, когда он взялся за написание «Автобиографии» (толчком к тому стал преждевременный уход младшего брата Николая Григорьевича). Если из эпи-столярия, особенно из писем к матери (неизменно подписываемых «Ваш вечно искренне любящий Вас сын Ант.Р.» ), просматривается стройная канва непростой жизни Антона Рубинштейна, то в литературном его наследии хорошо улавливается сложный и противоречивый рубинштейновский характер, без которого этот человек не стал бы знаковой фигурой в культуре пореформенной России. А он стал социокультурным феноменом, потому что однажды рискнул поставить перед собой задачу государственного значения — организовать музыкальное дело в стране — и с этой задачей блестяще справился.

То был его генеральный проект, по результатам превзошедшим все ожидания своего «прародителя», а именно: в 1879 году Антон Григорьевич Рубинштейн мог убедиться в том, что дело, им начатое двадцать лет назад, набирает обороты и распространяется по всей Российской империи. В этот год он получил к своему 50-летию поздравления и слова благодарности из ряда городов, где к тому времени уже были открыты Отделения Императорского (с 1873 года) Русского Музыкального общества (ИРМО) — из Москвы (год основания 1860-й), Варшавы (1861), Киева (1863), Харькова (1864), Одессы (1866), Воронежа (1868), Смоленска (1869), Саратова (1873), Виленска (1874), Казани (1873), Нижнего Новгорода (1873), Пскова (1873), Кронштадта (1874), Нерчинска (1874/75), Омска (1876), Тобольска (1878), Томска (1879).

В год своего 60-летия Антон Григорьевич испытал истинную гордость за то, что создаваемый при ИРМО специальный концертный оркестр был сформирован (согласно объявленному конкурсу) на три четверти (!) из российских музыкантов. Публика высоко оценила уровень профессиональной подготовки оркестра, а А. Рубинштейн тотчас приступил с этим коллективом к осуществлению 234

еще одной давней заветной мечты — устройству Общедоступных концертов просветительской направленности. В день своего юбилея, 29 октября 1889 года, в цирке Чинизелли состоялось их торжественное открытие. За дирижерским пультом стоял сам юбиляр. Только в первом сезоне прошло 16 выступлений оркестра (с разными дирижерами во главе). Рассматривая это явление через аксиологическую призму, следует признать, что в деле музыкального просвещения аналогов ему в дореволюционной России нет.

После Февральской буржуазной революции 1917 года Дирекция Императорского Русского Музыкального общества направила в свои Отделения телеграммы с целью созвать в Петрограде съезд музыкальных деятелей для обсуждения дальнейшей направленности деятельности ИРМО «в связи с великими событиями, выведшими Россию на путь свободы и широкой общественной инициативы» (9, д.1). Согласие прибыть или отказ (вследствие разного рода причин) подтвердили все 53(!) Отделения, существовавшие на тот момент в стране.

Если учесть, что при каждом из них функционировали Музыкальные классы или Училища (а в пяти — консерватории!), то роль А.Г. Рубинштейна в создании этой образовательно-просветительской системы государственного масштаба трудно умалить.

В лихие революционные годы начала ХХ века не под силу оказалось «разрушить до основанья, а затем…» этот общественный сегмент. На протяжении почти семи десятилетий о деятельности рубинштейновского детища постыдно замалчивалось (из-за «Императорского» в его названии). Однако содержание, суть этого царского (в прямом и переносном смысле) наследия сослужило неоценимую службу в дальнейшем в деле музыкального строительства в СССР, в стране, которой нынче нет. После 1991 года две старейшие русские консерватории (Киевская и Одесская) оказались за границами Российской Федерации, но из оставшихся с далеких времен сегодня отмечают свой 100-летний юбилей Саратовская консерватория и 150-летний Петербургская. Они, как и некоторые старейшие Музыкальные училища (например, Нижегородское, Томское, Тамбовское, Воронежское и др.), дважды пережившие в ХХ веке смену исторических