Ассистирующая жертва как виктимологический феномен

Не секрет, что в ситуации преступления участвуют две стороны— пострадавший и правонарушитель: тот, кто терпит ущерб и тот, кто его наносит. Их взаимоотношения чаще всего напоминают антагонизм и конфронтацию . Эта догма кажется незыблемой, находя своё обоснование не только в разумности, но и в бесчисленных жизненных примерах. Наблюдения за преступностью указывают на асимметрию ролей жертвы и притеснителя. Подобно тому, как в дикой природе хищникам предначертано охотиться и убивать, суть криминального акта, зачастую, сводится к угнетению потерпевшего преступником.

Иной ход событий видится скорее исключением. Он может рассматриваться как любопытный психологический казус, не более того. Выход за рамки предписанных жертве и преступнику «амплуа» воспринимается подобно аномалии. Поэтому ее и пытаются уместить в рамки медицинской терминологии, имея в виду «Стокгольмский», «Скандинавский», «Хельсинский» ¹ или «Лимский» ² синдромы.

Указанные случаи не вписываются в «черно-белую» модель отношений преступника и его жертвы. Более того, имеется

Жертвы покорно позволяют истязать себя, в надежде отыграться потом на более слабых.

В. Ломов. Рецензия на «120 дней Содома» Д. Де Сада немало примеров, когда эти отношения усложняются, трансформируясь в симпатию и аффиляцию. Выводы некоторых практических исследований подтверждают идею о том, что сторонам преступного акта известны иные качества взаимодействия, кроме «противостояния».

К примеру, известно, что идентификация жертв с правонарушителями оказывается не столь редким явлением: анализ 4700 случаев захвата заложников с баррикадированием, проведенный специалистами ФБР, показал, что у 27 % жертв (почти треть изученных) в той или иной степени проявлялся «стокгольмский синдром» [1]; у пострадавших от террористического акта в Беслане сходная симптоматика имела место у 54 % взрослых заложников и у 18 % детей [2].

Иными словами, приведённые данные подтверждают мысль согласно которой вариативность связей возникающих в уголовной паре ³ является неопровержимым фактом. Преступление предстает перед исследователем как сложное и нелинейное взаимодействие индивидов. Естественно, не нужно отожествлять уголовно-правовой и криминологический (виктимологиче-ский) контекст преступного деяния. Являясь одной из форм социального конфликта, оно не исчерпывается какой-то одной или двумя характеристиками (стратегиями)

поведения его участников. Это не только нарративы «посягательство — защита» или «нападение — сопротивление», но и более глубинные формы межличностной коммуникации, такие как кооперация жертвы и преступника, их обоюдное влияние, взаимовоспитание, преодоление ролевых стереотипов и проч.

Каждая из перечисленных особенностей является отдельной научной проблемой, но в данной работе хотелось бы уделить внимание феномену «помогающей жертвы», а именно пострадавшему, который оказывает поддержку злоумышленнику.

Упоминания о сотрудничающих жертвах встречаются в юридической литературе. К примеру, Д. В. Ривман в работе «Криминальная виктимология», классифицируя виктимологические ситуации по характеру взаимодействия сторон, разделяет их на последовательные и непоследовательные. Вторые он описывает как эксцессы сотрудничества, в которых действия пострадавшего и преступника направлены на достижение одного результата (например, незаконное производство аборта; сожительство с лицом, не достигшим половой зрелости и т. п.) [3]. А. А. Гаджиева также допускает вариации дисгармоничного и гармоничного единства преступника и жертвы в криминальном акте [4]. Вместе с тем, данные авторы не раскрывают особенности этой группы виктими-зируемых лиц, не рассматривают причины их поведения и характерные особенности. Поэтому представленная тема имеет потенциал для исследования и является актуальной.

Целью настоящей статьи является разработка и обоснование некоторых положений о потерпевшем от преступления, оказывающем активное или пассивное содействие причинителю вреда.

В соответствии с этой целью поставлены следующие задачи:

• —    разработать доктринальную викти-мологическую категорию «ассистирующая жертва»;

• —    предложить описание основных моделей её поведения;

• —    описать ключевые концептуальные взгляды на природу подобного поведения.

Описание исследования

Под ассистирующей жертвой в настоящей статье понимается пострадавший, сознательно или бессознательно оказывающий содействие преступнику .

Важно отметить, что данный термин не тождественен понятию способствующая жертва . В научный оборот его ввел М. Амир, изучая потерпевших от сексуального насилия. Так автор обозначил лиц, чье поведение могло быть интерпретировано преступником как явное приглашение к сексуальному контакту, или знак того, что жертва будет доступна, если он проявит настойчивость [3]. В отечественной науке считается, что такое поведение присуще «активным жертвам».

Помимо этого, близким к предмету статьи понятием является жертва провоцирующая [4], но в последнем случае акцент делается на ее побуждающей роли в викти-могенной ситуации, тогда как ассистирующий тип может и не создавать подобных предпосылок.

Итак, в случае с ассистирующей жертвой содействие преступнику понимается не как способность (возможность) провоцировать его на криминальное деяние, а как фактическая помощь, поддержка, активное послушание, проявление элементов сои-сполнения со стороны потенциального или актуального потерпевшего.

Причина, по которой это происходит, не имеет решающего значения: главное, что жертва проявляет лояльность, поддерживает реализацию воли преступника, подкрепляя тем самым его решимость.

Паттерн поведения ассистирующей жертвы определяется, как схема её активности, направленной на оказание содействия своему преследователю (обидчику, насильнику, оскорбителю, обманщику и т. п.). Можно указать на несколько моделей такого поведения:

• —    подчинение — это выполнение вероятным потерпевшим указаний и инструкций преступника . Содержание данных команд не несет в себе социального смысла и представляет набор относительно нейтральных директив.

Как правило, это исполнение поведенческих целеуказаний озвученных преступником (проследовать туда-то, снять одежду, закрыть двери или окна, включить/выклю-чить электроприборы, остановить автомобиль, выкопать себе могилу, перевести деньги с банковского счета и т. п.). В этом случае происходит реализация (объективизация) воли криминального субъекта под влиянием исходящей от него реальной или мнимой угрозы, обмана, психологического давления и т. п.

Подчинение тесно связано с деструктивной триадой жертвы (покорность, послушание и терпение) ¹ , опасениями за свою жизнь, наивной верой в то, что правонарушение не состоится, страхами или заблуждениями. По своим характеристикам подчинение отличается от пассивности, как бездеятельности и инертности в поведении. Выполняя приказы преступника, жертва ведет себя активно, но безвольно. Это проблема своеобразной абулии или дефекта воли, но не бездействия.

Подчинение жертвы своим истязателям не раз становилось предметом обсуждения в литературе и кинематографе. В х/ф «Девушка с татуировкой дракона» (2011, реж. Д. Финчер) серийный убийца, допытывается главного героя, которому уготовил смертельную участь: «Позволь тебя спросить? Почему люди не доверяют инстинктам? <…> Ты же знал, что что-то не так, но вернулся в дом [убийцы — авт.]. Я принуждал тебя? Тащил силой? Нет. Я предложил тебе выпить бокальчик. Трудно представить, что страх обидеть отказом сильнее страха смерти. Но знаешь, что? Это так. Они сами приходят. А потом сидят там, зная, что всё кончено, как знаешь ты. Но почему-то думают, что у них есть шанс»2. В экранизации «Дом, который построил Джек» (2018, реж. Ларс фон Триер), посвященной осмыслению природы серийных убийств, в одном из эпизодов антигерой рассуждает о предпочтениях в выборе жертв: «...с женщинами проще. Не физически, просто с ними легче работать, они более склонны к сотрудниче-ству.—Убить, ты имеешь в виду?— Да, если хочешь…». Подобные идеи звучат не только из уст вымышленных персонажей. В документальном исследовании студии МВД России «Нелюди» (1996, реж. Г. Николаенко) авторы, изучая материалы уголовных дел, приходят к выводу о том, что «большинство жертв маньяков практически не сопротивлялись», послушно следуя за будущими убийцами.

В таком стиле виктимного поведения видится некий посыл жертвы к сотрудничеству и подчинению, которое можно объяснить идеями «социального влияния» (попыткой манипулировать) или послушания (психосоциальными механизмами покорности). Последнее С. Милграм называл агентивным состоянием , когда «человек начинает рассматривать себя как инструмент для выполнения желаний другого человека, и поэтому он больше не считает себя ответственным за свои действия. Как только в человеке происходит этот критический сдвиг, следуют все основные черты послушания» [5]. Естественно, С. Милграм писал не о жертвах, а о тех, кто был спровоцирован на применение «экспериментального насилия» под влиянием официального авторитета. Но быть может идея агентивных состояний применима и к пострадавшим? К примеру, для случаев традиционных убийств, число жертв, которые не оказали сопротивление преступнику составило 28 % или почти каждый третий. Они объясняли это беспомощностью, вызванную опьянением, болезнью (4 %), осторожностью или робостью: «боялся навредить себе еще больше» (7 %) [6] и т. д. Но сколько было тех, кто послушно следовал распоряжениям преступника, добровольно «идя на заклание»? К сожалению, эмпирических данных на этот счет нет.

Механизм подчинения преступнику заложен в основу таких деяний, как вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий (ст. 151 УК РФ), склонение к совершению самоубийства или содействие его совершению (ст. 110.1 УК РФ). В обоих случаях предполагается конклюдентность действий сторон, когда одна навязывает сигнатуры асоциального поведения, а другая — принимает их и реализует по указанию преступника. Жертва под влиянием его предписаний причиняет себе вред (случаи самоповреждения и аутоагрессии в религиозных сектах, суицидальных группах); либо решается на употребление алкоголя, одурманивающих веществ, бродяжничество и проч. Вероятно, в случае некоторых мошеннических действий (ст. 159 УК РФ) пострадавшие также могут демонстрировать элементы подчинения и выполнять приказы (пожелания, рекомендации, указания) афериста.

Подчинение преступникам порой носило массовый характер. В ходе анализа истории войн озвучиваются идеи о том, что часть еврейского народа во время Холокоста пассивно шла на смерть, слушаясь своих палачей. Подобное поведение нашло отражение в словесной формуле «Как овцы на заклание» ¹ (иврит « חבטה ןאצכ »), подразумевающей некритическое повиновение карателям. Безусловно, это была не единственная реакция приговоренных к смерти: известны случаи неповиновений, бунтов, трагических попыток сохранить свою жизнь или отобрать ее у убийц;

• —    ретрансляция — это стратегия является более сложной в сравнении с подчинением, она предполагает осуществление жертвой одного или нескольких элементов криминального деяния, изначально реализуемого преступником . То есть последний как бы делегирует или передает потерпевшему исполнение части своего замысла, возлагает на него претворение в жизнь того, что должен был сделать сам.

Например, во время Великой отечественной войны нацистам удалось заставить обычных людей принимать участие в массовых убийствах. Потенциальные жертвы из числа заключенных под угрозой смерти были вынуждены утилизировать умерщвленных в газовых камерах (т. н. зондеркоманды), то есть помогать скрывать следы преступлений против человечности. К своему ужасу «призывники» этих подразделений иногда обнаруживали среди тел членов собственных семей [7]. На сотрудничество с фашистами их толкала надежда продлить собственное существование и хоть как-то сохранить жизнь.

Вместе с тем, ретрансляция не ограничивается приведенным примером и нередко встречается в деятельности современных мошенников и киберпреступников. Распространенной схемой фейковых интернет-лотерей и розыгрышей является требование к участникам (потенциальным потерпевшим) сделать репост или поставить лайк. Таким образом, преступники добиваются того, что жертвы путем доверительных посланий и самостоятельных публикаций, оказываются главными распространителями информации об афере. Следовательно, часть процесса подготовки к совершению преступления, происходит при помощи пострадавших.

Ключевым моментом, отличающим ретрансляцию от следующего типа содействия, является то, что в данном случае не просматривается возникновения «симбиотических» связей, когда отношения жертвы и преступника консолидированы выгодой, извлекаемой обеими сторонами. В настоящем случае пострадавшие действуют под влиянием обмана или страха, без положительного подкрепления. Как только появляется элемент позитивной мотивации, можно утверждать о возникновении третьей ипостаси ассистирующей жертвы;

• —    сотрудничество — принятие лицом роли жертвы, осуществление ею одного или нескольких элементов криминального деяния и извлечение из этого определенных выгод . Такое возможно, когда положительные стимулы и вознаграждения в результате виктимизации превосходят ее отрицательные последствия.

Сотрудничество временами может приобретать весьма причудливые формы, к примеру, известен случай, когда бывшая жертва насильника и серийного убийцы Ю. Чекановского, вступив с ним в преступный сговор, несколько лет помогала скрывать следы преступлений2. В публицистике обсуждается вопрос о существовании т. н. манипуляторов, т. е. домашних насильников, маскирующихся под жертву1. Они ищут семейного партнера, прежде всего агрессора, провоцируют его на применение силы, чтобы в дальнейшем, с позиций оскорбленного, требовать заботы, внимания и тепла. Жертва как бы формирует, воспитывает преступника и завершает его становление; она молчаливо соглашается стать жертвой; сотрудничает с преступником и подстрекает его2. Подобные отношения могут длиться годами, представляя собой чередующиеся этапы «насильственных инцидентов» и наступающих вслед за ними стадий «медового месяца». Если такое и существует, то ситуация очень напоминает специфическое сотрудничество «жертвы» и «насильника», где каждый получает нужные для себя стимулы.

Примеры сотрудничающих жертв не редкость. В. Кеннет в своих исследованиях упоминает внесемейных половых преступников. Обычно это лица, совращающие и сексуально эксплуатирующие несовершеннолетних. Они вовлечены в оборот детской порнографии и не только в качестве ее потребителей. Ученый обращает внимание, что такие преступники выезжают в слаборазвитые страны для облегчения сексуальных контактов с детьми (например, туда, где распространена детская проституция — на Филиппины или в Таиланд). При этом, как замечает автор, к детям-жертвам нельзя применять идеалистические и сверхчеловеческие стандарты. Их частое сотрудничество в собственной виктимизации должно рассматриваться как понятная человеческая особенность, которая для уголовного правосудия не имеет существенного значения [8]. То есть в данном случае речь идет о ситуациях, когда при всей чудовищности происходящего, несовершеннолетние довольствуются сложившимся положением вещей и возможностью заработать. При этом многие из них, по мнению экспертов центра девиантологии ФНИСЦ РАН, приходят к этому добровольно без принуждения3.

Сотрудничество жертв и преступников может выражаться в форме своеобразного «негласного соисполнительства». Например, в интернете встречаются лица с авантюрным складом, принимающие рискованное участие в работе финансовых пирамид. Они входят туда на первых этапах развития, инвестируют, начинают активно искать новых вкладчиков, прекрасно понимая суть и характер проекта. Им известно, что пирамида не вечна, но они надеются на своевременный выход из неё и получение своей доли, пока карточный домик не начал «рассыпаться». Являясь потенциальными жертвами (поскольку они вкладывают свои средства) эти лица привлекают новых участников в реферальных программах, фактически помогая преступникам вербовать будущих потерпевших. За это им начисляются дополнительные партнерские вознаграждения. Главной задачей при этом остается вовремя свернуть деятельность, изъяв свои деньги перед обрушением проекта. Самые успешные превращаются в лидеров или хедлайнеров. Как правило, они не страдают вообще: заранее получают информацию о планируемом скаме (прекращении деятельности), а в конце проекта им выплачиваются не только их вложения, но и премия — от нескольких миллионов рублей. Зачем? Они будут нужны в следующем проекте, после гибели текущего ⁴ .

Результаты исследования

В целом, ассистирующие жертвы проявляют себя крайне многообразно и разнопланово. Какой-либо одной объяснительной модели подобного поведения, вероятно, нет и быть не может. Тем не менее, попытки разъяснить природу этой реципрокальности пострадавшего и преступника имеются. На вопрос, почему жертвы «помогают» или «следуют воле» своих притеснителей могут быть даны следующие ответы:

• 1)    концепция ступора предполагает, что в критических ситуациях у объекта криминальной дискриминации наступает порок воли, возникает регрессия с «примерной» инфантильностью и автоматизированным подчинением, депрессивное переживание страха, ужаса и непосредственной угрозы для жизни. Это апатия в прямом, незамедлительном виде [9];

• 2)    концепция самосохранения связывает покорность (исполнительность) с попыткой блокировать потенциально опасную активность девианта. Ассистирование преступнику играет в этом не последнюю роль. Поскольку эмоциональный консонанс с ним зачастую невозможен, жертва демонстрирует наиболее примитивные формы защитных реакций, а именно повиновение. Возможно, эта стратегия имеет биологические предпосылки (т. н. ритуалы отмены агрессии). Ф. М. Достоевский в «Записках из мертвого Дома» делится наблюдением, когда «свирепый пес немедленно укрощался, с некоторою задумчивостью останавливался над лежащей перед ним вверх ногами покорной собакой» [10]. Возможно, демонстрация покорности и готовности исполнять чужие требования у людей имеет сходный социальный смысл?;

• 3)    концепция заблуждения и ошибок атрибуции означает, что жертвы нередко содействуют преступникам ошибочно полагая, что последние действует в их интересах. Пострадавшие от телефонных мошенничеств, махинаций с выплатами несуществующих пособий, деятельности различных целителей и проч. — все они доверялись злоумышленникам, готовым «помочь» в сложных жизненных ситуациях. Заблуждение может быть настолько устойчивым, что потерпевшие иногда защищают уже осужденных преступников, веря в их невиновность и безупречную репутацию;

• 4)    аутодеструктивная концепция выводит на передний план представления о саморазушительных тенденциях человеческого поведения (воля или влечение к смерти). В предложенной интерпретации

подыгрывание криминальному субъекту есть нечто иное как подсознательное или открытое стремление к уничтожению самого себя чужими руками;

• 5)    инструментальная концепция утверждает, что личность соглашается с ролью жертвы ради получения определенных выгод в дальнейшем. То есть ассистировать преступнику приходится для собственной пользы. В социальной психологии эта позиция отражена термином игровая роль жертвы , под которой понимается ограниченный набор действий лица, ассоциированных с процессами его виктимизации и имеющими манипулятивную цель. Игровая роль жертвы может осуществляться, если, к примеру, необходимо привлечь внимание. Когда это приносит положительный результат, то последняя закрепляется в форме устойчивой модели поведения [11]. Статус криминальной жертвы имеет практические цели:

— как инструмент манипулирования другим человеком (утверждения собственной власти и нравственного превосходства, контроля над другим);

• —    как часть процесса получения мазохистского удовольствия ¹ ;

• —    как способ заработка и проч.

Сотрудничество жертв с причинителями имеет место в семейных взаимоотношениях, сексуальной сфере, области инвестирования (хайп-проекты) и проч.;

• 6)    концепция самоотождествления или идентификации с девиантом, согласно которой жертва начинает уподобляться преступнику, находясь с ним в длительных коммуникативных связях. Об этом свидетельствуют блестящие наблюдения Б. Беттельхейма во время его заключения в концентрационных лагерях Дахау и Бухенвальд. Психиатр по профессии он отмечал, что узники третьего и старше годов заключения идентифицировали себя с гестаповцами. Чтобы более походить на них они использовали лоскуты немецкой униформы, копировали стиль и манеры

их поведения, высказывали схожие политические взгляды. Эта идентификация, как утверждал Б. Беттельхейм, была последней безнадежной попыткой адаптироваться к жестоким условиям лагерной жизни. Иногда такие заключенные раскрывали «предателей» среди своих, становясь приспешниками фашистов [12];

• 7)    концепция личностных предпосылок , якобы, заложенных природой человека, когда слабый смиряется с волей сильного и более авторитетного. В данном случае преступник оказывается именно таким лицом, навязывающим свою волю другому. В психологическом плане подчиняемость личности нередко связана с зависимым типом межличностных отношений; самооб-винительным стилем поведения; низкой интернальностью в области межличностных отношений; желанием личности, чтобы ее поведение контролировалось другими людьми [13]. Отдельные авторы указывают

на связь низкого уровня сопротивляемости подчинению с невысокими показателями социального интеллекта [14].

Заключение

Таким образом, тема ассистирующей жертвы является чрезвычайно сложной и актуальной, белым пятном современной виктимологии. Она обогащает и усложняет классические взгляды относительно ситуации преступления, подчеркивая неоднозначность ролей его участников. В статье предложена дефиниция термина ассистирующая жертва, рассмотрены основные модели её поведения и некоторые подходы к пониманию природы указанного феномена. Данная проблематика еще раз подчеркивает факт нелинейности отношений жертвы и преступника, который из научной проблемы или гипотезы переходит на уровень виктимологической теории, требуя внимательного осмысления.