Автономия воли в международном частном праве как инструмент стимулирования международного экономического оборота

В международном частном праве наблюдается существенная разница в механизмах функционирования коллизионного метода и принципа автономии воли. В первом случае иностранный элемент, релевантный для активизации коллизионной нормы, зафиксирован в привязке такой коллизионной нормы и в этом смысле весьма очевиден. Во втором же случае привязка отсутствует как таковая, на лицо исключительно управомочивающая норма lex fori , которая позволяет сторонам самостоятельно избрать применимое материальное право¹. При этом общее, весьма условное и по большей мере иллюстративное понятие «иностранный элемент», которое по традиции используется учеными и содержится во вводных статьях законодательства о международном частном праве (в частности, в ст. 1186 ГК РФ²), не способно дать конкретную инструкцию относительно тех иностранно «осложненных» правоотношений, в которых сторонам предоставляется весьма революционная (и немыслимая для внутреннего правопорядка) возможность – избрать применимое право.

Как следствие, задача – очертить собственную сферу действия – возлагается непосредственно на те положения, которые принцип автономии воли устанавливают. Однако в силу многообразия международных связей частных лиц и объективной невозможности дать их позитивное определение или исчерпывающий перечень в нормотворческой практике сформировался «отрицательный» подход к установлению круга правоотношений, в которых стороны наделяются возможностью избрать применимое материальное право.

В частности, п. 5 ст. 1210 ГК РФ устанавливает, что «если в момент выбора сторонами договора подлежащего применению права все ...об- стоятельства связаны только с одной страной, выбор сторонами права другой страны не может затрагивать действие императивных норм права той страны, с которой связаны все касающиеся существа отношений сторон обстоятельства»1. Первостепенное значение для понимания данной нормы имеет вопрос о том, допускает ли она выбор применимого права для отношений, в которых все касающиеся их существа обстоятельства связаны только с одной страной, в первую очередь для «внутренних» отношений. Полагаем, что ответ на поставленный вопрос зависит от толкования понятия «императивные нормы».

В отечественной литературе по данному вопросу имеются две точки зрения. Отдельные авторы, в том числе Л.П. Ануфриева2, А.Б. Покровская3, Р.М. Ходыкин4, считают, что используемое в п. 5 ст. 1210 ГК РФ понятие «императивные нормы» означает «сверхимперативные» нормы, предусмотренные ст. 1192 ГК РФ. Эта точка зрения подвергается обстоятельной и справедливой критике. Например, А.В. Асосков пишет, что «данный подход противоречит всей истории становления концепции сверхимперативных норм» и ведет к полному ее выхолащиванию5. Соглашаясь с ученым, отметим, что приведенное толкование, вероятно, было вызвано несовершенством законодательной техники разд. I ГК РФ, в котором до 2013 г. понятие «императивные нормы» использовалось как в ст. 1192, так и в п. 5

ст. 1210 ГК РФ. В настоящее время указанный недочет устранен – те особые императивные нормы, которые регулируют отношения независимо от подлежащего применению права, именуются нормами непосредственного применения1.

Вместе с тем большинство авторов как до реформы разд. VI ГК РФ2, так и после нее3 толкуют понятие «императивные нормы» в русле ст. 422 ГК РФ4, не допускающей отклонения условий договора от обязательных в момент его заключения правил, установленных законом и иными правовыми актами. Крайне важно, что именно такое толкование было подтверждено в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации», п. 31 которого разъясняет: по смыслу п. 5 ст. 1210 ГК РФ «суд применяет любые императивные нормы российского законодательства вне зависимости от их квалификации в качестве норм непосредственного применения в значении ст. 1192 ГК РФ»5.

Рассматривая такое толкование как единственно верное, ответим на следующий вопрос: чем будет являться выбор применимого права, который не противоречит ординарным императивным нормам страны суда. По нашему мнению, в этом случае выбор не будет являться собственно выбором права, а составит исключительно инкорпорацию – придание нормам иностранного права силы договорных условий в пределах действия диспозитивных норм отечественного законодательства. Мы поддерживаем выдвинутый А.В. Асосковым тезис, согласно которому «использование автономии воли для внутренних договоров ограничено формой инкорпорации»1, при этом инкорпорация в отличие от коллизионного выбора права «представляет собой проявление общегражданского принципа свободы договора и не подлежит специальному регулированию на уровне международного частного права»2.

Следовательно, можно заключить, что сфера действия принципа автономии воли в международном частном праве (в свете п. 5 ст. 1210 ГК РФ) включает все возможные отношения, за исключением тех, в которых все касающиеся их существа обстоятельства связаны только с одной страной. Последние исключаются из сферы действия принципа автономии воли, и, несмотря на буквальное содержание анализируемого пункта, который гласит, что «выбор ...права ...не может затрагивать действие императивных норм», такой выбор не будет являться выбором права и не составит реализацию автономии воли в международном частном праве. По указанной причине мы не согласимся с авторами, которые, опираясь на текст п. 5 ст. 1210 ГК РФ, заявляют о признании в Российской Федерации возможности выбора применимого права для всех, в том числе «внутренних», отношений3.

Более того, мы полагаем, что п. 5 ст. 1210 ГК РФ нацелен исключительно на разграничение сферы действия принципа автономии воли в международном частном праве и принципа свободы договора в национальном гражданском праве. Он не является, как утверждают отдельные авторы, ни «заменителем» института обхода закона4, ни по- ложением о запрете злоупотребления автономией воли1. Если в отношении присутствует иностранный элемент, то сторонам предоставлена возможность избрать применимое право; если такого иностранного элемента нет, то нет и соответствующей возможности. В случае же если стороны, не обладая этой возможностью, закрепили в договоре положение о выборе права, такое положение будет юридически оценено исключительно как договорное условие (а не коллизионный выбор) в рамках национального гражданского права – его императивных и диспозитивных норм2.

Важное значение для применения п. 5 ст. 1210 ГК РФ имеет понимание круга случаев, в которых все касающиеся их существа обстоятельства связаны только с одной страной. В литературе по этому вопросу также имеются различные точки зрения. Отдельные авторы, например, Г.К. Дмитриева, опираясь на первоначальную редакцию анализируемого пункта – «договор реально связан только с одной страной», сделали вывод о том, что такой договор должен быть «главным образом, преимущественно связан с правом одного государства» (Курсив наш. – Т.Н.)3. А.В. Асосков подвергает критике этот подход как недостаточно определенный, справедливо указывая, что при такой «трактовке пропадают основные преимущества принципа автономии воли: стороны фактически любого договора до момента рассмотрения спора в суде не могут быть уверены в том, что их выбор применимого права будет признан»1.

В свою очередь А. В. Асосков предлагает более «промеждународ-ный» подход. Он основывается на сочетании юридического и экономического тестов, где юридический (коллизионный) тест опирается на те элементы договора, которым придают значение коллизионные нормы; а экономический (функциональный) тест оценивает связь договора с областью международного торговли и т.п.2 Тем не менее необходимо отметить, что в свете соотношения ст. 1186 ГК РФ и п. 5 ст. 1210 ГК РФ ученый допускает, что договор, имеющий иностранный элемент с позиции ст. 1186 ГК РФ, не будет признан трансграничным с позиции п. 5 ст. 1210 ГК РФ в силу нерелевантности этого элемента или отсутствия связи со сферой международной торговли. При этом автор подчеркивает, что такое «несколько изощренное толкование» является следствием неэффективного подхода ГК РФ, который сочетает и положительное определение «отношения, осложненного иностранным элементом», в ст. 1186 ГК РФ, и отрицательный подход в п. 5 ст. 1210 ГК РФ3.

Существенно более «промеждународным» и в этом смысле весьма революционным явился подход Верховного Суда РФ, согласно которому п. 5 ст. 1210 ГК РФ применяется, «если в спорном отношении полностью отсутствует имеющий значение для дела иностранный эле- мент» (курсив наш – Т.Н.)1. Более того, Верховный Суд РФ указывает, что «при оценке наличия имеющего значение для дела иностранного элемента следует учитывать не только элементы конкретного договора, но и иные касающиеся существа отношений сторон обстоятельства»2.

Например, для целей п. 5 ст. 1210 ГК РФ иностранно «осложненным» признается договор поручительства, заключенный российскими субъектами, но обеспечивающий исполнение основного обязательства, которое подчинено иностранному праву и по которому должником является иностранное лицо3. Примечательно, что именно такой вывод, хотя и для целей определения применимого права на основании коллизионных норм, в 1996 г. сделала Морская арбитражная комиссия при Торгово-промышленной палате РФ4.

Таким образом, необходимо заключить, что в вопросе оценки иностранной «осложненности» правоотношения, позволяющей его сторонам избрать применимое право, Верховный Суд РФ, во-первых, занимает «промеждународную» позицию, допуская применение п. 5 ст. 1210 ГК РФ, только если иностранный элемент «полностью отсутствует», а во-вторых, устанавливает «экономический» тест, рассматривая экономическую совокупность юридических отношений как единое целое1. Более того, занятая Верховным Судом РФ позиция не только является весьма прогрессивной сама по себе, но и в целом соответствует тенденциям, сложившимся в практике международного коммерческого арбитража (в частности, МАК при ТПП РФ). Наконец, мы полагаем, что при таком подходе снимается противоречие между ст. 11 и п. 5 ст. 1210 ГК РФ, поскольку первая – положительно – закрепляет открытый перечень иностранных элементов, каждый из которых приобретает коллизионно-правовое значение на основании привязки определенной коллизионной нормы, а вторая для принципа автономии воли, не имеющего привязки как таковой, – отрицательно – подтверждает, что, если иностранный элемент полностью отсутствует, данный принцип не действует.

Важно отметить, что избранный отечественным коллизионным правом «отрицательный» подход к определению сферы действия принципа автономии воли закреплен на уровне актов Европейского союза2. Так, п. 3 ст. 3 Регламента Рим I, определяющего право, применимое к договорным обязательствам, гласит: «Когда все другие элементы, имеющие отношение к ситуации на момент выбора, локализованы в стране, иной, нежели страна, право которой было избрано, выбор сторон не может противоречить применению положений права такой иной страны, от которых недопустимо отступить в соглашении»1. Комментируя данное положение, отметим следующее. Во-первых, как указывает П. Стоун, оно «касается элементов, имеющих отношение к ситуации, что составляет более широкую концепцию, чем элементы, имеющие отношение к договору»2. Во-вторых, как отмечает С. Симеонидес, оно устанавливает применение «простых императивных норм» – тех, «от которых недопустимо отступить в соглашении» (в отличие от норм, применяемых вне зависимости от подлежащего применению права)3. В целом же анализируемое положение оценивается в литературе как «очень незначительное ограничение», которое имеет «очень ограниченную сферу действия», поддерживающую общую идею о том, что во всех иных случаях выбор права должен быть действителен4. На ос- новании изложенного следует сделать вывод о том, что п. 5 ст. 1210 ГК РФ в свете разъяснений Верховного Суда РФ о полном отсутствии иностранных элементов и учете иных касающихся существа отношений обстоятельств соответствует современным тенденциям развития принципа автономии воли (в том числе на уровне Европейского союза)1.

Важно, что описанный «отрицательный» подход представляет научный интерес не сам по себе, а для выявления тех целей, которые принцип автономии воли преследует. Дело в том, что общеизвестный характер имеет тезис, согласно которому автономия воли в международном частном праве нацелена на преодоление (разрешение) коллизии2. В свою очередь, сфера действия правового института или принципа должна коррелировать его цели. Однако в случае с принципом автономии воли наблюдается два существенных отклонения.

Во-первых, если коллизия в юридическом смысле слова возникает только в случаях, когда в отношении имеется иностранный элемент, релевантный с точки зрения определенной коллизионной нормы, а принцип автономии воли, с позиции традиционной доктрины, нацелен на ее преодоление, то сфера действия указанного принципа должна ограничиваться только ситуациями, в которых перед судом может встать коллизионный вопрос. Изложенное приведет к тому, что, например, в договорных правоотношениях – в свете ст. 1211 ГК РФ – иностранным элементом, активизирующим действие принципа автономии воли, будет выступать исключительно место жительства или основное место деятельности сторон договора. Все иные вариации иностранных элементов не потребовали бы от суда разрешения коллизии, а значит, в них и не требуется принцип автономии воли, если его единственная цель – преодоление коллизии (выбор сторон вместо выбора суда).

Тем не менее законодательство, судебная и арбитражная практика свидетельствуют об обратном – принцип автономии воли действует во всех случаях, за исключением тех, в которых иностранный элемент полностью отсутствует. Более того, он признается даже тогда, когда проявляется не собственно в спорном правоотношении, а в ином тесно (и в значительной части – экономически) связанном с ним. Настолько широкая сфера действия принципа автономии воли по -зволяет заключить, что его цель выходит далеко за рамки преодоления коллизии и упрощения работы суда по выбору применимого права. Полагаем, что в современных условиях ближайшая цель принципа автономии воли состоит в обеспечении максимально предсказуемого и подходящего для сторон правового регулирования, а отдаленная – в стимулировании международного экономического оборота – за счет минимизации правовой неопределенности и снижения юридических рисков. Не случайно еще в 1930–1931 гг. Кассационный суд Франции вынес несколько знаковых решений, в которых провозгласил, что выбор права позволителен, когда на повестке дня стоят вопросы международной торговли1.

Во-вторых, если цель принципа автономии воли состоит исключительно в преодолении коллизии, а коллизия складывается ис -ключительно между теми правопорядками, которые имеют с отношением определенную связь, то предоставляемая сторонам возможность выбора должна ограничиваться правом только «связанных» с отношением государств. Примечательно, что, как указывает А. Миллс, сама проблема сферы действия принципа автономии воли не возникнет, если будет установлено требование избирать только такой правопорядок, который имеет с отношением какую-либо связь1. Однако в современных условиях в большинстве государств мира, в том числе в Российской Федерации, признается неограниченная автономия воли, позволяющая сторонам избрать право любого государства, включая то, в котором для отношения имеется наиболее разработанное и подходящее правовое регулирование.

Комментируя плюралистическую модель иностранного элемента, С.В. Третьяков отмечает, что в то время как формула прикрепления коллизионной нормы нацелена на определение «не материально лучшей, а пространственно лучшей» нормы, «тенденции развития международного коммерческого оборота требуют ...корректировки этого механизма с тем, чтобы именно материально-правовые интересы ...определяли сферу применения ...норм в пространстве», и в случае автономии воли такими интересами выступают интересы субъектов международного коммерческого оборота2. Более того, касательно неограниченной автономии воли в Регламенте Рим I П. Стоун подчеркивает, что выбор должен признаваться, даже если он был сделан с целью избежать применения императивных норм права той страны, которая наиболее тесно связана с договором и право которой в отсутствие выбора применялось бы в силу коллизионных норм. Далее ученый прямо заявляет: «Логическое обоснование свободы выбора несвязанного права состоит в коммерческой пригодности»1. Следовательно, и с точки зрения свободы выбора любого права принцип автономии воли нацелен скорее на обеспечение максимально качественного и подходящего правового поля для международного экономического оборота, нежели на упрощение стоящих перед судом задач.

Таким образом, характеристики принципа автономии воли (сфера действия, охватывающая все отношения, за исключением тех, в которых иностранный элемент полностью отсутствует; неограниченная свобода выбора права и др.) позволяют заключить, что его цель выходит далеко за рамки преодоления реально существующей коллизии и упрощения задачи суда по выбору применимого права. Мы полагаем, что существование данного принципа и вектор его развития предопределяются практической необходимостью обеспечения максимально предсказуемого и подходящего сторонам правового регулирования, а в конечном итоге – целью стимулирования международного экономического оборота. В этом ключе п. 5 ст. 1210 ГК РФ, разграничивающий сферу действия принципа автономии воли в международном частном праве и общегражданского принципа свободы договора, в свете последних разъяснений Верховного Суда РФ всецело соответствует современным тенденциям и потребностям в развитии анализируемого принципа.