Авторитетность как коммуникативная категория

В.Б.КАШКИН (Воронеж)

АВТОРИТЕТНОСТЬ

КАК КОММУНИКАТИВНАЯ КАТЕГОРИЯ

Обосновывается категория авторитетности как важнейшая категория коммуникативного и языкового поведения, намечаются принципы и направления ее исследования с позиций теории коммуникации и теории языка.

Язык давно уже никем не рассматривается как набор ярлыков, которые человек наклеивает на вещи. И вещей слишком много, и нужны ему далеко не все из них, да и разве больше делать человеку нечего? Современная лингвистика чаще относится к языку как к инструменту, позволяющему организовывать человеческие действия, воздействовать на других людей, изменять мир. Разумеется, никто не понимает заголовок знаменитой книги («How

to do things with words») буквально, да даже и в переносном смысле - слова не приводят к действиям механически и непосредственно, магические заклинания далеко не всегда приводят к совершению желаемого. Так что и метафора инструмента хотя и приближает нас к истине, но остается метафорой.

Языковая деятельность человека и человечества получает свое объяснение и обоснование лишь в обрамлении, в контексте деятельности в целом, деятельности вообще. Следует рассматривать языковую или шире - знаковую деятельность как часть единого континуума человеческого поведения, направленную на организацию самого этого поведения, выделившуюся из целостного континуума, а иногда и отделившуюся или отделяемую в целях научного или иного изучения или обсуждения (в данном случае перед нами - метадеятельность). Как указывал У. Матурана, цель коммуникации - достижение «поведенческого гомоморфизма» (Maturana 1978: 54 -55). Коммуникация для него фактически -конечная точка речевого взаимодействия. Чилийский «когнитивный терапевт» уподоблял коммуникацию и языковое взаимодействие танцу, ведь коммуникационный процесс предполагает создание консенсуальной сферы совместных действий. Коммуникация, таким образом, - процесс взаимной координации деятельности через посредство вербальных и невербальных знаковых систем, вырабатываемых и изменяемых в самом этом процессе.

Студенты на лекциях по теории коммуникации отвечают на вопрос: Если кто-то (например, декан, уборщица, студент) вам скажет: «Завтра лекции не будет», -кому вы больше поверите? Выбор в пользу декана демонстрирует, что сила воздейст вия не столько в самих словах, сколько в степени авторитетности отправителя этих слов. Даже довольно часто повторяющийся юмористический ответ - Поверим любому, лишь бы сказали - подтверждает наличие исходной коммуникативной константы: неравенства коммуникантов, один из которых обладает бульшим «правом на речь», принципиальной невозможности «лингвистического коммунизма» (Bourdieu 1991: 5).

Достаточно широкое распространение в объяснительной лингвистике получила идея о том, что язык в своих основах мотивирован коммуникативными константами, прагматикой речевого взаимодействия (Kury+owicz 1964: 1; Бехерт 1982: 421; Ше-лякин 2005: 31). Универсальная грамматика фактически является репертуаром прототипических ситуаций, особенности «прохождения» по которым и составляют специфику каждого языка. Коммуникант, позиционирующий себя через координаты я - здесь - сейчас, противопоставляет себя другому участнику (ты), вместе дискур-санты противопоставляют себе третьему или теме (он), описываемому фрагменту действительности либо ситуации. Позиционирование коммуникантов вызывает появление категорий множественности, положения в пространстве, временной соотнесенности, информативной новизны, направленности рассмотрения действия с точки зрения производителя либо объекта и т.п. Категории универсальной грамматики можно исчислить из коммуникативного прототипа: говорящий - слушающий -объект, по Бюлеру, либо из шестичленной схемы Якобсона, либо из не написанной, но интертекстуально определяемой диалогической модели коммуникации в хронотопе среды (Бахтин и последователи).

В то же время есть и то, что большей частью «остается за кадром» языковых категоризаций, но играет иногда определяющую роль в достижении целей коммуникативного взаимодействия. В ряде языков «за кадром» остаются категории скрытой -для данного языка - грамматики, как, например, артиклевое выражение определенности в английском либо флективное выражение падежных отношений в русском языке. При этом эти языки используют неграмматизованные, разноуровневые средства выражения этих универсальных - и неизбежных для выражения - смыслов (по- рядок слов, лексические маркеры, предлоги и т. и.).

Есть и такие универсальные смысловые отношения, которые также вытекают из коммуникативного ситуативного прототипа, но их выражение осуществляется межуровневыми или даже надуровневыми средствами практически во всех языках. Это обязательные коммуникативные константы, коммуникативные категории, не превращающиеся в грамматику. Одной из таких категорий должна быть признана категория авторитетности.

Диалогическая природа коммуникации, ее включенность в процесс совместной человеческой деятельности влекут за собой распределение ролей коммуникантов по степени их влияния на эту деятельность. Любое высказывание, любой фрагмент дискурсивного процесса, таким образом, имеют определенную «стоимость» на «рынке» лингвистических действий (Bourdieu 1991: 66 - 67). Эта «стоимость» во многом определяется степенью авторитетности источника сообщения. В зависимости от того, кому принадлежит высказывание, из какого источника оно взято, мы склонны верить либо не верить ему, исполнять либо не исполнять действие и т.п. Как указывает П. Бурдье, сила слова и лозунга, сила, способная как поддерживать, так и подрывать социальные устои, - это «вера в легитимность слов и тех, кто их произносит» (Bourdieu 1991: 170). Грамматика социальных отношений и классификаций отражается в языке, а точнее, в дискурсе.

Категория авторитетности, таким образом, является одной из важнейших для дискурсивного процесса. Ее содержание связано с лингвоэкономическим и властным статусом коммуникантов. В языковом плане авторитетность весьма редко находит свое выражение в средствах явной грамматики, разве что - косвенно - в категории вежливости, наиболее явно представленной, как указывают авторитетные востоковеды, в японском. Как пишет В.И. Карасик, нормативный план статуса раскрывается в понятиях привилегий, престижа и уважения (Карасик 2002: 16). Категория авторитетности в европейских языках выражается преимущественно в дискурсных маркерах типа вводных фраз, ссылок, вставных текстов, цитат и т. и. типа: как считали еще древние греки...; американ ские психологи пишут...; вот что говорит ведущий специалист... и т. п. Ее содержание, как правило, метакоммуникативно, т. е. референционная функция здесь минимальна, функция же регуляции, мониторинга коммуникативного процесса явно выражена.

С помощью ссылки на авторитет каждый из коммуникантов стремится подчинить процесс общения своей власти, добиться «дивидендов» в свою пользу. В то же время коммуниканты вынуждены также осуществлять «торговлю», сопоставляя взаимные претензии на бульшую авторитетность, на бульшую близость к истине и т.п., вырабатывая взаимно приемлемые действия и отношения и т. д.

Таким образом, категория авторитетности развернута в сторону как прошлого, так и будущего. Как известно из философии лингвистического диалогизма, высказывание отягощено историей, впитывает в себя «запахи» предыдущих контекстов (по М.М.Бахтину), обладает ретенцией (по Э.Гуссерлю). С другой стороны, каждое высказывание укрепляет либо ослабляет авторитет коммуниканта, часто содержит в себе прогноз будущих контекстов и действий, т. е. обладает протенцией.

Категория авторитетности существовала задолго до появления социолингвистики и политической лингвистики, изучающей распределение власти в человеческом обществе посредством языка. Примеры демонстрации доминирующего положения можно наблюдать и у наших ближайших родственников: обезьяны барабанят по земле и собственной грудной клетке, вздыбливают шерсть, издавая агрессивные звуки, размахивают специально отломанными ветвями, скручивают в бараний рог молодые деревца, вырывают корни деревьев, бросаются песком или землей (Кликс 1983: 86 - 87). Ветка, специально отломленная для демонстрации своей силы, а не для каких-либо физиологических потребностей, - это знак, средство коммуникации. Стремление к социальному доминированию, к повышению авторитета имеет настолько сильную мотивационную основу, что даже пищевая и сексуальная потребности могут отступать на второй план.

Хотя в принципе любое высказывание в той или иной мере связано с авторитетностью, выделяется отдельный класс дис-

Маркеры авторитетности в дискурсе

Сферы дискурса	Политический	Научный	Деловой	Торговый
Авторитетность источника
Прямые	Статусные маркеры: имена и титулы	Ученые степени и звания	Визитные карточки	Брэнды, brand names
Косвенные	Цитирование лидеров общественного мнения	Ссылка на авторитет классиков	Ссылка на известных партнеров по бизнесу	Ссылка на поставщиков, изготовителей
Авто		зитетность сообщения
Прямые	«Авторитетные» тексты с «забытым» автором	Словари и энциклопедии	Документальная культура	Сертификат
Косвенные	Пословицы, поговорки, вербализованные мифологемы			И т.п.

курсивных или шире - коммуникативных средств, основной функцией которых является собственно указание на авторитет источника сообщения. Эта группа метаком-муникативных маркеров включает словесные (универбы, коннотации внутри семантики слова, словосочетания), фразовые (например, вводные предложения: Как считают авторитетные эксперты, ... Как считали еще древние греки,...), текстовые (нарратив, позволяющий сделать вывод об авторитетности и доверии), интертекстовые (ссылка на прецедентный текст), возможно, интонационные и фонетические (ударение), а также и невербальные знаки авторитетности (корона, гербовая печать, подпись, логотип фирмы и т. и.).

Авторитетным, по сути дела, может быть только источник, отправитель сообщения, коммуникант. В то же время имеет смысл разделить средства указания авторитетности на маркеры авторитетности источника и сообщения. Первые из них прямо либо косвенно указывают на авторитетного автора (Институт гигиены имени Эрисмана, известный специалист д-р X), вторые же цитируют авторитетные тексты (Библия, Коран, Уголовный кодекс). Маркеры авторитетности сообщения косвенным образом также указывают на авторитетность коммуниканта.

Авторитетный коммуникант в конечном итоге - отдельная личность, автор текста. В то же время социальный аспект коммуникации приводит к появлению мифологизированных коллегиальных отправи телей. Именно опора на группу и определяет появление авторитета. Группа наделяет индивида авторитетом, передавая ему право на речь, и поддерживает этот авторитет, внимая его авторитетным словам. Дискурс продуцирует и репродуцирует отношения распределения власти в обществе (Bourdieu 1991: 109, 130 - 121), способствует созданию единого национального дискурсивного пространства (Спиридов-ский 2006: 216).

Соответственно, могут быть выделены маркеры авторитетности конкретного и обобщенного, коллегиального, институционализированного отправителя (Как указывал еще В. фон Гумбольдт... и Я, как представитель правительства, ответственно заявляю...).

В рекламном дискурсе групповой, делегированный характер авторитетности наиболее ярко виден в текстах, рекламирующих уже известные товары фирм, давно завоевавших свой сегмент рынка. Дискурс на тему Nescato или Panasonic вряд ли призван сообщить новую информацию. Его функция - в сохранении сегмента рынка, каковым фактически является группа дискурсантов - потребителей данной продукции. Постоянное возобновление дискурса здесь служит цели постоянного возобновления существующих властных отношений между производителем (речи и товара или услуги) и его потребителями. Недаром, например, компания Coca-Cola часто в своей телевизионной рекламе прибегает к жанру рождественской истории или сказки, или иного нарратива, некоторые компании используют жанр новостей, новостной нарратив, во многом применяя арсенал средств публицистического дискурса, также призванного сохранять существующие властные отношения в обществе.

Вербальные (текстовые, дискурсные) маркеры авторитетности могут быть как прямыми, так и косвенными. Прямое указание на авторитет осуществляется словесными и фразовыми средствами, указывающими на источник сообщения, авторитетность которого маркируется. Косвенно это выражается через рассыпанные в тексте сравнения, оценки, ссылки на мифологем-ные стандарты, авторитет науки, истории как институционализированных сфер человеческого знания и т. и.

В журнале «Итоги» в конце прошлого века публиковалась целая серия статей, связанных с историей и современностью России. Ключевым словом этих статей было прилагательное абсолютный («Абсолютная Россия» и др.), а также ряд слов близкой семантики. Однако целью данных публикаций вовсе не был рассказ об истории, например, железных дорог в России, — в рамках креолизованного текста можно было четко видеть изображение бутылки водки Абсолют.

Так, в научном дискурсе выделяется ряд маркеров, указывающих на стремление автора повысить авторитетность текста: обезличенность изложения в сочетании с акцентированием внимания на собственных достижениях: Автором предложена интерпретация семейной беседы как жанра повседневного общения в лингвориторическом аспекте (Болдырева 2006: 68 -71); ссылки на общественное мнение, точку зрения признанных специалистов данной области; употребление специальной терминологии; обращение к наглядным примерам, статистическим данным; представление материала в формулах, графиках, таблицах; использование в текстах научного дискурса элементов образности и иногда иронии. Есть здесь и межкультурные различия. Так, в англоязычных научных работах возможны персонально-личностные вкрапления, считающиеся крайне неуместными в русском научном дискурсе: In the interest of intellectual honesty, it is fitting that I begin this work with my story (Там же: 78 - 81).

Аналогичны приемы повышения авторитетности и в псевдонаучном дискурсе. Собственно, псевдонаучный дискурс и стремится казаться научным, чтобы повысить свою авторитетность. Например, в текстах гороскопов (которые, впрочем, на заре цивилизации включались в собственно научную сферу) бульшую авторитетность приобретают прогнозы с невербали-кой разного рода (графики, формулы, символы и т.п.), ссылкой на известных астрологов (Павел Глоба и др.), математическими расчетами (нумерология) и т.п. (Савиц-кайте 2006: 56 - 61). Впрочем, и собственно научная статья может содержать математические выкладки не столько ради выяснения истины, сколько для придания ей большей «научности», авторитетности. Как указывали еще Ф.Бэкон и 3.Фрейд, наука в целом, стремление к владению знанием выявляют скрытое стремление к владению вообще, к власти.

Магия слова связана и с авторитетом кода. В русскоязычном дискурсе (в особенности, в сфере рекламы и торговли), как ни странно, особую авторитетность получают вкрапления (даже собственноручно переведенные автором-нелингвистом) на иностранном (преимущественно английском) языке. Так, на воронежском рынке продается сомнительного качества туалетная бумага, производитель которой «перевел» название товара на английский язык как Paper Toilet (доел, «бумажный туалет»). Дело даже не в качестве перевода. В свое время даже такое «авторитетное» учреждение, как Сбербанк, видимо, экономя на профессиональных переводчиках, производило на свет переводческие «ляпы» наподобие Exchange Currency («А ну, меняй валюту!») вместо правильного Currency Exchange (обмен валюты).

Главный вопрос опять же подсказывает принцип диалогизма и разделения власти в дискурсивном взаимодействии: а для кого туалетная бумага, которой вряд ли суждено выйти за пределы воронежских рынков и туалетов, названа по-английски? Употребление чужого кода для носителей родного языка призвано «повысить» авторитетность сообщения и товара, который за ним стоит.

Еще один пример - пельмени, производимые в одном из райцентров и продаваемые в семиотически перегруженной упаковке, включающей добрую дюжину словесных, иконических и символических знаков. Здесь также дан «перевод» наиболее значимых - с точки зрения отправителя - моментов рекламного сообщения. Пельмени «Деревенские» переведены как Pelmenie «Country». Вряд ли рассчитывали на то, что получатель, носитель англо-американской культуры, вспомнит о стиле «кантри» и кантри-мьюзик! Еще больше желания понравиться покупателю находим в переводе (на фоне зеленого кружочка и сразу на три европейских языка) слов Ручная работа - Fait a la main; Handarbeit и Hand work. Но опять дело не в качестве перевода - эти пельмени «экспортируются» разве что за пределы области и перевод на три языка - это стремление повысить свой авторитет в глазах местных потребителей, которые, как писал давно еще С.Михалков, «с изумлением глядят на заграничные наклейки, а сало русское едят».

Впрочем, на той же упаковке есть еще два изображения небольших пятиугольников, напоминающих авторитетный советский Знак качества, но с весьма сомнительной реинтерпретацией: Воронежское качество (ср. швейцарское качество - о часах, финское качество - о краске и китайское качество). В политике и других дискурсивных сферах многократное повторение - свидетельство неуверенности в собственной власти, власти собственного слова. Даже у шимпанзе, например, у стареющего вожака стада, появляется подобный невротический дискурс, с требованием постоянного повторения знаков внимания и признания собственного авторитета. Но в данном случае количество перерастает в качество с противоположным знаком.

Если в период «галактики Гуттенберга» (по авторитетному выражению М.Мак-Люэна) на наивное сознание действовала, в основном, магия печатного, а до этого -устного слова, то теперь, в эпоху креоли-зованных текстов и интернетовских гипертекстов, приоритета визуальной коммуникации слово подкрепляется авторитетной невербаликой (Мак-Люэн 2004). Для новостного дискурса - это якобы «истинный» репортаж «с места событий». Раньше часто можно было услышать следующее признание авторитетности текста газеты как источника истинной информации: Ведь в газете же написано! Зря не будут писать.

Теперь наивное сознание приводит следующие соображения в доказательство авторитетности источника и достоверности сообщения: Я сам(а) по телевизору видела!, хотя сама и по телевизору - фактически скрытый оксюморон. Наивный адресант не задумывается о многоступенчатости создания сообщения в массовой коммуникации, о многоярусности фильтров, через которые оно проходит (от самоцензуры, через агентства и редакторов, до собственно цензуры). В связи с этим сейчас следует скорее говорить о создании вторичной реальности в нарративе массовой коммуникации, нежели о каком-либо отражении реальности первичной (Сарафанникова 2006: 15 - 22).

Есть ряд текстов в любой культуре, чья интертекстуальность не анонимна, а подкреплена авторитетом автора либо ситуации и закреплена исторически многократным (рекуррентным) повторением, цитированием. Но есть и анонимные интертексты, стремящиеся стать частью языка в широком смысле. Одной своей стороной континуум прецедентных текстов опирается на авторитетность их отправителей, другой же (здесь и происходит анонимизация, «смерть автора») - включается в паремиологический фонд языка и культуры (пословицы, поговорки, стереотипы, крылатые фразы и т.п.).

В направлении изучения авторитетности как коммуникативной категории можно также наметить аспекты, связанные с соотношением авторитета и авторитетности, коммуникативного воздействия и взаимодействия, интенциональности и непроизвольности в проявлении авторитетности. Можно также говорить о разной степени авторитетности и факторах ее повышения или понижения, о социальных, гендерных, возрастных и клановых аспектах. Немаловажно также проследить проявление агрессии и примирения как двух базовых коммуникативных стратегий, так же, как и авторитетность, ведущих свое начало от доисторических периодов развития человечества и сообществ животных.

Хочется надеяться, что обращение к коммуникативным категориям, которые, наряду с выраженными в явной и скрытой грамматике категориальными смыслами, отражают универсальные коммуникативные константы, рассмотрение их в рамках единой парадигмы также позволят перейти от противостояния так называемых «системоцентрического» и «антропоцентрического» подходов к языку к целостной, холистической картине языкового познания и коммуникативного взаимодействия.