Авторское присутствие в рассказах В.Шукшина (субъектность-внесубъектность)

Проблема автора, по мнению многих ученых, наиболее важна в современном литературоведении. Об этом свидетельствуют работы Б.О.Кормана, в которых автор рассматривается и как источник повествования, и как создатель образной концепции всего произведения, и как носитель оценок, точек зрения, как обладатель определенной позиции.

Но Б.О.Корман не считает возможным прямо воссоздать образ автора из компонентов стиля, исходя из следующего: «Если принять определение автора как носителя концепции, выражением которой является все произведение, то нужно принять как обязательное следствие и мысль о том, что автор непосредственно не входит в текст: он всегда опосредован субъектными или внесубъектными формами» [Корман 1972: 200].

Если, следуя за Б.О.Корманом, задуматься, в каких текстах наиболее наглядно, конкретно различимо соотношение субъектных и внесубъектных форм авторского присутствия, наиболее показательными окажутся автобиографические повествования. Большая часть автобиографической прозы Шукшина написана в жанре рассказа: «Мне нравится в хорошем рассказе деловитость, собранность... Рассказ должен увлекать читателя, рождать в душе его радостное чувство устремления вослед жизни или с жизнью вместе, как хотите», «при чтении рассказа всякий раз возникает неотвязное ощущение, что автор где-то рядом с героем». Жанр не является для него условностью, В .Шукшину совсем не «безразлично, как окрестить свое творение: романом, повестью, рассказом», но важнее «сверхзадача»: «Рассказчик должен так же щедро соучаствовать в жизни, так же глубоко познавать ее, как романист, как все его собратья по другим “крупным” жанрам...» [Шукшин 1981].

Званием писателя-рассказчика Шукшин гордится, вдвойне непосильным в «непосильном деле» литературы считает он писание рассказов. Зато «ни с чем не сравнима радость, когда хоть в какой-то мере удается сказать в малом о большом...» [Шукшин 1981]. Отвечая на вопросы анкеты «Литературной России» в 1960 г., Шукшин подчеркнул, что для него рассказ не является «ученическим» жанром. Наоборот, написать хороший рассказ гораздо труднее, чем произведения крупных жанров: повесть или роман, - так как писатель в большом жанре чувствует себя свободнее, от него «не требуется той изнурительной работы отбора, без которой немыслим настоящий рассказ, ведь в рассказе не должно быть лишних слов, особое значение приобретает деталь, нужно жесткое самоограничение, способность через частность выразить целое... требуется и немалое композиционное искусство, чтобы выстроить маленькое художественное произведение» [Там же].

Характеризуя творчество Шукшина, можно понять логику в развитии его художественного мышления, понять его творческую индивидуальность.

В начале творчества автор целиком переносил материал из жизни в рассказы и старался воплотить его во всей полноте. Шукшин считал, что сама жизнь одарила его готовыми сюжетами и героями. Ранние его рассказы воссоздают эпизоды детства, впечатления военных лет, воспоминания о первых радостях, чувствах. В них сразу была заявлена основная тема всего творчества - становление человека («Материнское сердце», «Сураз», «Дядя Ермолай», «Сны матери»). Писатель уже тогда предпочитал видеть своих героев в ситуации нравственного выбора. Он любил цельные характеры, весьма простые сюжеты и строил их традиционно. Например, в рассказе «Дядя Ермолай» легко определяются короткое вступление, кульминация и заключительная часть. Действие развивается динамично, душевные состояния героев видны во внешнем проявлении: выражении лица, жестах, физических движениях. Понять позицию автора легко: он прямо оценивает действия своих персонажей, повествование ведет от первого лица.

Предпочитая фигуру рассказчика и монологическое повествование от 1 лица, Шукшин осваивал традиционную черту русского рассказа. «Рассказ, -заметил С.Залыгин, - в языке своем, во всем своем облике отражает писателя, не только пишущего, но даже рассказывающего, собеседуюшего. В отличие, скажем, от той же новеллы, всегда от начала до конца написанной, рассказ, независимо от того, монолог или описание пейзажа при полном отсутствии действующих лиц, - несет следы устности, исходит из нее и в строе языка, и в развитии сюжета, излагаемого не вообще кем-то, а рассказчиком, в завязке его и в развязке, во всей его морали» [Залыгин 1972: 325]. Рассказчик придает рассказу естественность и убедительность, как бы подтверждая, что в живых устных повествованиях о бытовых происшествиях -истоки жанра.

В ранних шукшинских рассказах «я» - это автор либо персонаж - выразитель авторских мыслей и идей, причем оценка изображаемого ведется с одной точки зрения, которой подчиняются все другие. А именно: субъектный план автора подчиняет и включает в себя план повествователя, который в свою очередь, подчиняет себе план персонажа. Организующая роль автора сводится здесь к воссозданию взаимодействия прямого авторского повествования и индивидуализированной речи персонажей.

Следует заметить, что соотношение субъективного и объективного начал в рассказе имеет свою специфику. Автор в рассказе, в сравнении с крупными романными формами, может более прямо и открыто определить свое отношение к героям, свои симпатии и антипатии к ним, здесь резче обозначается его субъективность, время меняет соотношение объективного и субъективного начал в рассказе. Над этим Шукшин размышлял, сделал определенные выводы. В статье «Как я понимаю рассказ» он заметил, что в прошлом веке наибольшее распространение имел объективный рассказ, а писатели нашего века обращаются к субъективной форме повествования: «Человеческие дела должны быть в центре внимания рассказа. Это не роман - места мало, времени мало, читают на ходу... Дела же человеческие... вечно в движении, в неуловимом вечном обновлении. И, стало быть, тот рассказ хорош, который чудом сохранил это движение, не умертвил жизни, а как бы «пересадил» ее, не повредив, в наше читательское сознание» [Шукшин 1981].

С течением времени определилась творческая индивидуальность писателя, что сразу заметил В.Горн: «Василий Шукшин - своеобразный и цельный талант, разрабатывавший в искусстве свою нравственную программу, свое представление о современном человеке. Главное для Шукшина - серьезное исследование народного характера, народного миросозерцания, глубокое постижение действительности» [Горн 1982: 6].

В то же время появились рассказы о военном времени: «Операция Ефима Пьяных», «Алеша Бесконвойный», «Сны матери», «Чужие». Как отметила И.Богатко, в поэтике рассказов В. Шукшина много «откровенно» платоновского, ученического [Богатко 1985]. И сам писатель критично оценивал их. Следует согласиться с этим, признавая, однако, что в рассказах о военных годах писатель искал себя, свою собственную манеру.

Аспект данного исследования требует подчеркнуть, что в рассказах «Воскресная тоска», «Кляуза», «Мужик Дурябин», «Жил человек...», усложняются взаимоотношения автора и героев. Авторская позиция уже не сводится к утверждению только своего знания о жизни. Она предполагает присутствие чужого опыта, сопоставление различных «правд». Авторская позиция складывается из соотношения голосов героев и повествователя: героям предоставлена возможность самовыражения - диалоги, монологи, часто внутренние, - доминируют над повествовательным текстом. Герой становится для Шукшина суверенной и самодостаточной личностью.

Наблюдается усложнение структурной организации текстов. Автор остается организующим центром произведения, от него зависит и выбор персонажей, и соотношение разных точек зрения. Но более существенно появление героя, которому предоставлено право самовыражения, изображаемое пропускается через его сознание. Авторское сознание проявляется в соотношении повествовательного монолога и диалога, в смене типов речи: прямой, внутренней и несобственно-прямой.

В этом плане интересны поздние рассказы. В них изменился способ построения сюжета, он служит для обрисовки неожиданных свойств характера героя. Усилилось аналитическое начало. От описания внешнего вида и поступков человека автор ушел. Ему важнее анализ мотивов этих поступков, чувств, вызвавших действие: «Ведь нельзя, наверно, писать, если не иметь в виду, что читатель сам «досочинит» многое» [Шукшин 1981]. Писателя интересуют самосознание, духовный облик героев, непостижимые импульсы поведения, тайна «внутреннего» голоса.

Постепенно рассказы Шукшина приобретают смысл в изображении движений души в ответствен ный, критический момент, сдвига в сознании, открытия мысли, разрушающей прежнее представление о мире, причем перемена мысли, точки зрения сопровождает и читательское восприятие. Можно сказать словами Ю.Нагибина: «Бывает, что в центре авторского внимания находится один человек или группа лиц, а под конец подлинным героем рассказа оказывается другой персонаж, до времени таившийся в тени. Те же, кому автор щедро давал место на страницах своего произведения, оказывались нужны лишь для косвенной характеристики «скрытого ге-роя»[ Нагибин 1964: 28].

Таковы рассказы «Срезал», речь в котором тоже идет о внутренней разобщенности людей. Шукшин не загромождает сюжет подробностями и концентрирует внимание на финале. Позиция писателя прочитывается в отборе событий, деталей, поэтических подробностей, парадоксально соседствующих с острым публицистическим словом.

Вопрос: чем интересен шукшинский рассказ, в чем его - шукшинское - своеобразие? - серьезно был поставлен в восьмидесятых годах. На первый план вышло лирическое начало. Источник лиризма рассказов писателя - в субъективности. При этом необходимо заметить, что в повествовании проявляется субъективность рассказчика, которая расходится с субъективностью автора. Здесь субъективность автора, оставаясь принципом художественного отражения мира, выражается не прямо, а передоверена двойнику.

Важно отметить, что в рассказах сближены автор и рассказчик, границы между сознанием персонажа и повествователя размыты, так как автору нужно подчеркнуть сходство, общность, единство, а не различие. После появляются у В.Шукшина произведения, в которых он, по выражению С.М.Имихеловой, «продолжает поэтику чеховского - объективного - повествования, в котором устранена субъективность рассказчика, его позиция сугубо нейтральна и господствует точка зрения и слово героя» [Имихелова 1999: 22]. Это «Стенька Разин», «Солнце, старик и девушка», «Артист Федор Грай», «Воскресная тоска». Речь в них идет о тайнах творчества, о вечном недовольстве художника собой. В каждом из сюжетов о творческой личности Шукшин предлагает свою концепцию их личности. Интерес автора сосредоточен на разных типах жизни, сознания, творчества. Писатель стремится понять и передать не только характер своего героя, но и сам дух, саму его творческую и человеческую суть. «Конечно, это смелый эксперимент, гипотеза: вот так могло это быть. Но не в наивном правдоподобии, не в банальной точности фактов тут дело. Василий Шукшин пришел в этих вещах к несравненно более важному - к пониманию чужой души...", - пишет В.Сахаров [Сахаров 1980: 196].

Эволюцию жанра, изменение авторской позиции автор обозначил сам, называя написанные в 70-е гг. рассказы «современной сказкой». Это «Микроскоп», «Версия», «Космос, нервная система и шмат сала». В них присутствует элемент фантастического, по мнению критиков, это «реальная фантастика». Несомненна реальная почва условного, подробности мыслей и чувств героев помогают проникнуть в подсознание, поэтому невероятное фантастическое перетекает в реальное, - и наоборот.

Постепенно Шукшин находит все более тонкие и сложные, нередко иррациональные взаимопроникновения реального, осознаваемого, и фантастического, находящегося за гранью рационального понимания.

Показателен в этом отношении рассказ «Из детских лет Ивана Попова». В нем писатель воссоздает более сложные и динамичные отношения между субъективными позициями автора, повествователя и персонажей, требующие полифонического слова. Так, например, Шукшин организует повествование при помощи разных субъектов речи, в восприятии которых и даны все события в рассказе.

Авторскому видению мира близка Леля Селезнева, главная героиня рассказа «Леля Селезнева с факультета журналистики», которая приходит к пониманию важной для писателя мысли о разладе внешнего и внутреннего в человеческих душах. На протяжении рассказа мы наблюдаем эволюцию сознания Лели, отразившейся в ее письме секретарю РК КПСС тов. Дорофских Ф.И. Она начинает анализировать жизнь вполне благополучных людей и устраивает нравственный суд над ними и над собой, глубоко страдая при этом. Постепенно самосознание этой героини приближается к авторскому сознанию, что выражается в приеме перехода прямой речи в несобственно-прямую речь.

Сознание автора «объемлет» сознание и мир героя. Автор обладает «избытком видения и знания» (М.М.Бахтин) по отношению к персонажам. Так, Ольга совершает в рассказе поступки, противоречащие ее характеру, но нужные для целей автора. Бросив писать статью в газету, она пишет письмо с жалобой. Этот поступок мы объясняем авторским своеволием, а не результатом подсознательного импульса героини.

В диалогах рассказа кроме авторского сознания, интенсивно реализуется самосознание героев. Автор так строит произведение, что разные точки зрения находятся то в диалогическом «единстве», то в диалогическом «противостоянии». Если писателю важно подчеркнуть сходство позиций, он использует прием перехода прямой речи в несобственнопрямую. Близость главной героини авторскому видению мира становится очевидной. Этому способствует и особая интонация рассказчика.

Итак, формы выражения авторского начала в прозе Шукшина с течением времени, развиваясь, усложняют структурную организацию произведений, что свидетельствуют о росте мастерства. Писатель всегда внимателен к внутренней логике характера и исключает прямое вторжение в мир героя, хотя, иногда воля автора, не нарушая суверенности героя, проявляет себя достаточно жестко в определенный критический момент. Все большее значение приобретает интонационная окраска слова рассказчика, посредством которой автор самоустраняется, отдаляется от повествователя, но и присутствует в «чужом», «неавторском» слове. Повествование ин струментировано так, что требует особого слуха для восприятия.