Читательская рецепция текстов с неопределенно выраженной семантикой: когнитивно-дискурсивные аспекты (на примере «Языковых стихотворений» Кларка Кулиджа)

низация и графическое оформление – не позволяют рассматривать их как чисто языковой изыск. Несмотря на отсутствие локальной связности, целостность текста The Maintans обеспечивается единством использующегося художественного приема остранения, однородностью ритмической организации и специфической авторской интенциональностью в процессе создания текста – установкой на экспериментальную деконструкцию языка. Таким образом, в целом текст сборника выступает как коммуникативный знак со специфическими дискурсивными характеристиками.

Намеренно сконструированная автором невозможность конвенциональной интерпретации смысловых связей между сочетаемыми единицами чрезвычайно затрудняет читательскую рецепцию текста, приближая заявленный «языковыми поэтами» идеал трудного, «антипоглощающего (antiabsorptive) чтения» [11]. По сути, передача сообщения в процессе такого чтения есть перекодировка информации за счет постоянных сдвигов контекста – «агрессия автокоммуникации в чуждую ей языковую среду» [6, с. 85]. Ю.М. Лотман, описывая сложное устройство смысловых трансформаций в автокоммуникативной системе, отмечает: «Следуя законам автокоммуникации – членению текста на ритмические куски, сведению слов к индексам, ослаблению семантических связей и подчеркиванию синтагматических, – поэтический текст вступает в конфликт с законами естественного языка» [Там же, с. 87]. Тексты с неопределенно выраженной семантикой, несомненно, рассчитаны на фасцинативное восприятие, которое, по определению В.И. Карасика, «проявляется как эмоциональное переживание, эмпатическое слияние с текстом, ощущение его значимости для личности»: «При определенном уровне эрудиции и заинтересованности в восприятии сообщения у получателя информации возникает отклик в виде развития содержания этого сообщения» [4, с. 46]. По Ю.М. Лотману, читатель «приписывает» элементам таких текстов определенные значения, ориентируясь на их синтагматическую организацию: «<…> синтагматически высокоорганизованные асемантические тексты имеют тенденцию становиться организаторами наших ассоциаций. <…> Таким образом, текст несет тройные значения: первичные, общеязыковые, вторичные, возникающие за счет синтагматической переорганизации текста и со- и противопоставления первичных единиц, и третьей ступени – за счет втягивания в сообщение и организации по его конструктивным схемам внетекстовых ассоциаций разных уровней, от наиболее общих до предельно личных» [6, с. 83].

Анализ механизмов восприятия текстов с неопределенно выраженной семантикой с позиций когнитивно-дискурсивного подхода позволяет описать сложный процесс конструирования значения как факт мышления читателя. Например, И.А. Тарасова рассматривает читательское восприятие футуристических текстов в терминах теории «отсроченной категоризации» Р. Цура: «Очевидно, что поэзия футуризма провоцирует ''отсроченную'' категоризацию, и та настойчивость, с которой это осуществляется, позволяет предположить, что данный процесс претендует на статус когнитивной доминанты восприятия футуристического текста» [8, с. 203]. Когнитивный анализ восприятия сложной поэтической фактуры, образованной чередованием обычного и заумного языка, проводится И.А. Тарасовой с точки зрения соотношения «фигуры» и «фона» [Там же, с. 208–211]. Исследователь приходит к заключению, что в ряде случаев отсроченная категоризация в процессе интерпретации стихов футуристов сопровождается индивидуальной концептуализацией, понимаемой И.А. Тарасовой как «формирование концепта текста не на логической, а на эмоциональной, фонетической, сенсорной основе» [Там же, с. 207].

По нашему мнению, для когнитивнодискурсивного анализа сущности читательской рецепции текстов, построенных на ано-мализации лексико-семантической сочетаемости, необходимо более детальное рассмотрение следующих аспектов: 1) иконичности порядка слов, позволяющей читателю интерпретировать синтагматические отношения в словесных комбинациях; 2) особенностей конструирования ментальных пространств в сознании читателя; 3) специфики взаимосвязей в структуре ментальных пространств; 4) метонимии как основного когнитивного механизма, обеспечивающего возможность интерпретации текста с неопределенно выраженной семантикой.

• 1.    Языковая иконичность как когнитивный феномен подробно рассматривается У. Bан Лангендонком [22]. Автор отмечает, что современное понимание когнитивных, функциональных и прагматических параметров иконичности требует ее рассмотрения в связи с проблемами изоморфизма и мотивированности формы и содержания, семантической маркированности и языковой экономии [22, p. 395–397]. Очевидно, что, например, ког-

• нитивная обработка зауми становится возможной благодаря фонетической иконичности – наличию аналоговой связи между звуковой формой слова и внеязыковым референтом, как, например, в «Бобэоби…» Хлебникова, где, как отмечает М.И. Шапир, «заумные слова имеют сходство не только с изображенными на портрете предметами, но и с их общеязыковым обозначением» [9, с. 303].

• 2.    Важнейшее свойство ментальных пространств заключается в их моделирующей функции. Один из постулатов теории ментальных пространств гласит, что пространства состоят из концептуальных элементов без фиксированных свойств и качеств, а «конструкторы пространств» ( space-builders ) мотивируют ситуацию. По Ж. Фоконье, «язык содержит множество устройств, которые управляют конструированием и связью ментальных пространств» [16, p. 371] – синтаксические позиции («подлежащее + сказуемое», «сказуемое + + дополнение» и др.), категории модальности и темпоральности и соответствующие формы времен и наклонений, коннекторы (союзы, предлоги, наречия), связывающие группы высказываний и др. В максимально деконтексту-ализированных «языковых стихотворениях» К. Кулиджа большинство из таких «конструкторов пространств» отсутствует или используется аномально, в несвойственных им синтаксических функциях и ролях. Соответственно, большое значение для дискурсивного конструирования смысла и установления связи между пространствами приобретают имена (именные группы).

• 3.    The Maintains К. Кулиджа содержит окказиональные сочетания разных видов. Большинство из них представляют собой составленные методом нарезок «галактики из существительных, глаголов, прилагательных, наречий, артиклей, предлогов и словесных фрагментов» [20, p. 6]. Однако некоторые случаи можно идентифицировать как окказиональные словосочетания с подчинительной синтаксической связью, а именно как атрибутивные сочетания «существительное + существительное» (субстантивные группы подчинительноатрибутивного типа): branch nut, affix ship, clock prefix, pipe trope, bacon lazarus [13, p. 7, 10, 13, 15] и др. Если исследовать взаимосвязи в структуре ментальных пространств в свете теории концептуальной интеграции [17], то такие сочетания можно определить как случаи выражения значения путем конструирования интегрированных когнитивных моделей (блендов). Например, следующий отрывок содержит несколько словесных сочетаний ( soup spindle, cloth ink, pit spring ), которые в силу особой структурной организации высказывания могут определяться рецептором как подчинительно-атрибутивные:

• 4.    Явление метонимии имеет значение для анализа читательской рецепции девиантного текста в нескольких направлениях. Во-первых, метонимия, наряду с метафорой, трактуемая как динамическая категория риторической типологии (см. теорию двухполюсной структуры языка Р. Якобсона [10]), может выступить в качестве обоснования механизмов функционирования любой семиотической системы и экстраполироваться на сферу искусства (не только словесного) и шире – человеческого поведения (внутриличностного и социального) [Там же, с. 127]. «Языковые стихи» К. Кулиджа лежат на «оси метонимии» (термин Р. Якобсона [Там же, с. 125]): автор экспериментирует с языковыми «отношениями смежности», исследуя смыслообразовательный потенциал в условиях их предельной на-рушенности – намеренно сконструированного аграмматизма вплоть до «словесного нагромождения».

Что касается иконичности порядка слов ( word-order iconicity ) [22, p. 407–413], У. Bан Лангендонк отмечает, что порядок располагаемых рядом слов (прямая или относительная смежность) иконически отражает взаимозависимость в смысловом содержании вербализуемых этими словами концептов [Там же, p. 409]. Такая иконичность примыкания приобретает чрезвычайную важность в текстах с неопределенно выраженной семантикой, поскольку при невозможности установления конвенциональных взаимосвязей именно расположение слов в стихотворной строке маркирует степень их смысловой близости и позволяет концептуализатору окказионально наделять возможностью интеграции концепты, задаваемые близкорасположенными языковыми формами.

Одна из пионерских работ основателей теории концептуальной интеграции М. Тёрнера и Ж. Фоконье содержит важнейшее замечание об отношении языковых выражений и концептуальных конструктов: “Formal expression in language is a way of prompting hearer and reader to assemble and develop conceptual constructions, including blends; there is no encoding of concepts into words or decoding words into concepts” [21, p. 183]. Если языковые выражения – это инструкции, в соответствии с которыми осуществляется некое ментальное конструирование ситуаций [7], то «языковые стихи» К. Кулиджа – это разупорядоченные элементы пространств, оснащенные минимальным количеством space-builders – в основном именами (именными группами). Заявленное «языковыми поэтами» стремление достичь «нулевой степени письма» (в бартовском смысле понятия) у К. Кулиджа реализуется как попытка максимально затруднить читателю процесс конструирования ментального пространства. Читателю предлагается набор дискретных элементов для «сборки и развития» собственной концептуальной конструкции. Приведем типичный пример контекста К. Кулиджа:

as a tremor with quoins game tape red bill also any of several serrate jars the only place force genus cause of roll start from hat state [13, p. 2].

Алеаторика как метод композиции стихотворения относится к одной из отличительных черт поэзии представителей «Языковой школы», унаследованной ими от поэтов-объективистов (У. К. Уильямса и Л. Зукоф-ски). Соответственно, случайная комбинация элементов рассматривается как способ поэтического смыслообразования. Такой подход к конструированию значения соотносится с удивительно тонким пониманием сущности стихотворной речи классиками лингвопоэтики – русскими формалистами: «<…> речь поэтическая строится путем сопоставления, сталкивания между собою самостоятельных элементов языка как таковых, что приводит к игре на противопоставлении собственно языковых форм соответствующим им формам логическим» [1, с. 109]. Действительно, сборка концептуальных конструктов, задаваемых языковыми выражениями в текстах с неопределенно выраженной семантикой, противоречит логической, рациональной «обработке данных», т.е. лежит в области когниции – по В.З. Де-мьянкову, в сфере «интуитивного “препозна- ния”», противопоставленной сфере рассудочного, «дискурсивного» познания [2, с. 6–7].

soup spindle cloth ink pit spring bones to the axis of the bore to part holding to do that draft mar [13, p. 3].

Интеграция концептов SOUP и SPINDLE, CLOTH и INK, PIT и SPRING в наименьшей степени отвечает «топологическому условию интеграции», описанному Ж. Фоконье и М. Тёрнером [17, p. 164], поскольку межпространственное взаимодействие осложняется из-за отсутствия большого набора коррелирующих связей внутри смешиваемых пространств. Специфика компрессии связей здесь проявляется в том, что в процессе аналогического картирования взаимодействующих структур двух доменов отсутствуют прямые, непосредственные связи между концептами, а имеет место так называемое метонимическое сжатие (metonymic tightening [15, p. 187–188]), которое служит средством компрессии расстояния между взаимодействующими элементами. Особенности селективного проектирования в процессе интеграции будут определяться спецификой индивидуального (онтологического и языкового) опыта читателя, в том числе его представлениями о том, какие именно элементы составляют базовое концептуальное пространство – и базовое «онтологическое» пространство в понимании Тёрнера и Фоконье [17], имеющее отношение к представлению концептуализатора о «действительности», и базовое «семиотическое» пространство в понимании Брандт и Брандт [12, p. 224], имеющее отношение к дискурсивной ситуации, в которой данное высказывание получает свою уникальную языковую реализацию. Соответственно, детерминанты «фоновой когниции» (background cognition [14, p. 1516]) в нестандартной ситуации восприятия языковых девиаций поэта будут весьма различаться у разных концептуализаторов, поскольку сконструированная поэтом смысловая неопределенность текста стимулирует вывод нескольких контекстуальных допущений: “<…> all sentences rely importantly on contextual assumptions that vary in their transparency to speakers and hearers” [Там же, p. 1517].

Помимо метариторического аспекта, «ось метонимии» проявляется в виде привлечения когнитивного механизма «переноса по смежности» для конструирования значения в процессе восприятия текстов с неопределенно выраженной семантикой.

Метонимии в когнитивной лингвистике уделяется повышенное внимание в связи с признанием ее в качестве базового (наряду с метафорой) когнитивного инструмента освоения человеком окружающей действительности. Когнитологи признают метонимию концептуальным феноменом и когнитивным процессом [19, p. 17]. Ключевой предпосылкой для построения когнитивной теории метонимии является постулат о том, что «метонимия не просто замещает один объект/сущность другим, но соотносит их, обеспечивая их взаимодействие для формирования нового, комплексного значения» [19, p. 19].

Метонимический перенос на концептуальном уровне охватывает широкий спектр концептуальных взаимосвязей, соотносимых с языковым выражением. Рассматривая метонимию в терминах теории идеализированных концептуальных моделей (ИКМ), З. Радден и Г. Ковечеш отмечают, что сеть концептуальных взаимоотношений ИКМ генерирует ассоциации, которые потенциально можно задействовать для метонимического переноса [Там же, p. 20]. Для анализа читательской рецепции текстов с неопределенно выраженной семантикой важно учитывать получившую широкое признание типологию метонических переносов З. Раддена и Г. Ковечеша, охватывающую три уровня – когнитивный (концепты), уровень языковой объективации (языковые формы) и уровень соотнесенности языковых знаков с объектами внеязыковой действительности (вещи и события объективной или воображаемой реальности). З. Радден и Г. Кове-чеш выделяют несколько типов метонимических отношений: 1) отношения между формой и концептом (FORM for CONCEPT); 2) «референциальные» отношения между формой и/ или концептом и объектом действительности (FORM-CONCEPT for THING/EVENT; CONCEPT for THING/EVENT; FORM for THING/ EVENT); 3) концептуальную метонимию, построенную на замещении одного концептуального единства (знака как единства языковой формы и концептуального образования – «форма-концепт») другим (FORMA-CONCEP-TA for FORMB-CONCEPTB; FORM-CONCEPTA for CONCEPTB; FORMA-CONCEPTA for FOR-MA-CONCEPTB [Там же, p. 24–28].

Таким образом, «направление метоними-зации» характеризуется следующей иерархией выбора источника метонимии: «форма > форма+концепт > концепт > реальность», где языковая форма служит средством доступа к концепту, а единство формы и концепта (“form-concept”) обеспечивает доступ к вещи/ событию реальности [Там же, p. 29]. В случае с конструированием значения в процессе восприятия текстов с неопределенно выраженной семантикой речь идет не о подробно описанной лингвистами метонимии, когда один знак замещает другой на основании отношений смежности, а о метонимии типа

FORM for CONCEPT и FORM-CONCEPT for THING/EVENT, когда языковая форма обеспечивает доступ к субъективной реальности читающего. Очевидно, что человек в принципе не имеет другого способа вербального выражения, кроме использования языковой формы в качестве субститута концепта – «язык и любая другая коммуникативная система по определению метонимичны» [19, p. 29]. Конструирование значения в процессе чтения текстов с неопределенно выраженной семантикой апеллирует к этому имманентному свойству языка как системы коммуникации. Читатель помещен в ситуацию необходимости «перевоссо-здания» отношений между языковой формой и концептом. Нарушая ожидания относительно лексико-семантической сочетаемости языковых единиц, поэт заставляет читателя сконструировать окказиональное содержательное наполнение словесного знака. По замыслу «языковых поэтов», такая радикализация отношений смежности между языком и нашими представлениями об объектах внеязыковой действительности помогает говорящим выйти из кризиса репрезентации, преодолеть навязанную обществом догматизацию и фетишизацию слова и в конечном счете вернуть языку его смысл: “<…> the resulting transmutative effect would be caused by the feedback between the meaning and an intentionally added reframing of its tonal value affecting a shift in its remembered, historicized meaning” [18].

Подводя итог рассмотрению особенностей рецепции текстов с неопределенно выраженной семантикой, отметим, что читательская интерпретация девиантных стихов К. Кулиджа сопряжена с трудностями в нескольких аспектах (по В.З. Демьянкову – «модулях» [3, с. 58]) понимания. Во-первых, подрывается «языковая уверенность» читателя: авторское и читательское индивидуальное языковое знание (и их представления о коллективной языковой конвенции) разнятся. Во-вторых, затруднена верификация гипотетических интерпретаций в процессе развертывания речи: аномалии синтаксической организации, лексикосемантической сочетаемости, деконтекстуали-зация препятствуют «распознанию истинных иерархий в высказывании» [Там же, с. 59]. Соответственно, установление коммуникативного намерения автора и мотивации высказывания также осложняется. Характеристики модуля «освоения» [Там же, с. 60–61] читателем текста с неопределенно выраженной семантикой мы, вслед за В.З. Демьянковым, считаем возможным представить как моделирование возможных миров, исходя из предпосылки, что «модельный мир строится как в “контексте психики” (понимание “внутреннего знака”, или самонаблюдение), так и в рамках “идеологической системы” в смысле В.Н. Волоши-нова (при понимании чужой речи)» [3, с. 60]. Модельный мир, выстроенный читателем по девиантному высказыванию, наверняка не укладывается в его представления о действительности (онтологической и языковой), однако чрезвычайно расширенный «фон понимания» («“вложение” неосознанных презумпций интерпретатора в модельный мир» [Там же, с. 62])обеспечивает своеобразный трансгрессивный выход за пределы конвенционального бытования языка и обнаружение иных возможностей представления человеку смыслов.