Цикличность в развитии исторической науки России ХХ-ХХI вв.

История взаимоотношений власти и уральских рабочих в первые два десятилетия ХХ в. интересует историков всех поколений. Они по-разному смотрят на процесс поддержки рабочим социумом Урала тех режимов, которые последовательно сменяли друг друга в эти годы. На протяжении ХХ—ХХI столетий исследователи спорят по вопросу о том, являлись ли уральские рабочие опорой государственной власти на переломных этапах ее истории, либо постоянно находились в оппозиции государственному режиму. Решение этого вопроса зависит от того, как авторы оценивают социальную природу рабочих Урала. По нашему мнению, процесс изучения данной проблемы позволяет ответить на вопрос, который интересует современных историографов: существует ли преемственность между различными этапами развития исторической науки в России в ХХ столетии, либо смена исторических эпох приводит к разрыву историографической традиции?

Основные точки зрения на проблему взаимоотношений власти и уральских рабочих сложились в дореволюционной историографии, в которой происходила полемика между марксистскими, либеральными и народническими воззрениями на социальную природу горнозаводского населения Урала. С работы В. И. Семевского в литературе утверждается мнение о нем как о полурабочих-полукрестьянах, носителях крестьянской психологии и отношения к труду [27, с. 719]. В. И. Ленин предлагал более дифференцированно подходить к оценке горнозаводского населения Урала, которое, по его словам, «делилось на мастеровых, которые, не имея надела, должны были весь год заниматься заводской работой, и на сельских работников, которые, имея надел, должны исполнять вспомогательные работы» и указывал на тенденцию, вызванную развитием капитализма, которая привела к тому, что часть рабочих «совершенно порвала с землей и живет исключительно продажей рабочей силы» [18, с. 486, 583].

Полемика о социальной природе уральских рабочих продолжилась в 1920-х — первой половине

1930-х гг., когда историки попытались осмыслить его поведение в годы империалистической и гражданской войн, а также во время революций. Ряд марксистских авторов, признавая особую социальную природу уральского рабочего как полурабочего-полукрестьянина, пришел к выводу, что природа уральского рабочего являлась свидетельством его мелкобуржуазности, что не могло не сказаться на его поддержке противобольшевиских сил [26, с. 5—6; 22, с. 35; 12, с. 30]. А. П. Таняев, как и многие другие уральские авторы (С. М. Петров, Г. П. Петрова, В. Сергеев, Ф. П. Макаров, В. А. Максимов и др.), признавая неоднородность уральских рабочих, полагал, что она не отрицала пролетарского характера рабочего движения на Урале в целом [28, с. 11]. А. П. Кучкин, Е. К. Герман, С. Шапурин, К. Петров вообще отрицали полукрестьянский характер уральского пролетариата, мотивируя это тем, что в требованиях уральских рабочих земельный фактор решающего значения не имел [25, с. 127; 29, с. 7; 24, с. 260—261].

Последняя точка зрения возобладала в исторической литературе на долгое время в связи с мнением «Краткого курса истории ВКП (б)» об эсеровски настроенных ижевских и воткинских рабочих, как о воплощении худших качеств в среде российского пролетариата [14, с. 217]. В связи с этим мнением А. П. Таняеву и С. М. Петрову были приписаны «грубые ошибки исторического и принципиального характера, меньшевистски-троцкистские извращения истории большевистских организаций и рабочего движения на Урале» [4, с. 102], а взгляды В. А. Максимова и Ф. П. Макарова были объявлены не историческими [17, с. 175].

На ход дискуссии по вопросу о социальной природе уральских рабочих оказала серьезное влияние публикация книги пермского историка Ф. Е. Мельникова, который полагал, что в начале ХХ в. «рабочие Урала уже встали в ряды пролетариата, но идеологические находились еще в плену полуфеодальных крестьянских настроений» [19,

• с. 139]. Ф. С. Горовой поддержал точку зрения Ф. Е. Мельникова и написал, что рабочие Урала не были похожи на пролетариат центральных районов России, так все они занимались земледелием [13, с. 157]. Ф. П. Быстрых не согласился с выводами Ф. Е. Мельникова и подчеркнул, что подавляющая часть рабочих Урала представляла собой пролетариев крупной промышленности [8, с. 122].

Дискуссия между Ф. С. Горовым и Ф. П. Быстрых составила целую эпоху в советской историографии. Оба маститых уральских ученых попытались опереться на статистические данные для подтверждения своих взглядов на связь уральского рабочего с землей и ее влиянии на социальный облик рабочих. Ф. П. Быстрых выступил против распространения данных о землепользовании всего горнозаводского населения на рабочих [5, с. 94—105]. Эту точку зрения поддержал Д. В. Гаврилов, который писал, что «в ходе капиталистической перестройки рабочие края постепенно утрачивали свой специфический облик, обусловленный “особым бытом Урала”, и все больше приближались к общему типу российского фабрично-заводского пролетариата» [9, с. 73].

Особенностью полемики в советской исторической науке было то, что оппоненты для подтверждения своих воззрений ссылались на произведения В. И. Ленина, по-своему трактуя их. Ф. П. Быстрых, проанализировав высказывания В. И. Ленина об особенностях рабочих Урала, в том числе об их землепользовании, пришел к выводу, что «он имел все основания отнести уральских горнозаводских рабочих к классу промышленного пролетариата России» [5, с. 10]. По мнению Ф. С. Горового, мысль В. И. Ленина о прикреплении уральских рабочих к земле являлась не частным замечанием, а указанием на определенную закономерность, действие которой распространялось на подавляющее большинство уральских пролетариев. Именно в связи рабочих с землей автор видел главную причину влияния на пролетариат соглашательских партий и недостаточного классового сознания рабочих [13, с. 160].

Точка зрения Ф. С. Горового оказала влияние и на историков «нового направления». По мнению П. В. Волобуева, связь с землей вообще была характерной чертой рабочих Урала, унаследованной от докапиталистической эпохи. Местные рабочие, владевшие земельными участками при заводах, были как бы привязаны к ним [7, с. 26]. В. В. Адамов отмечал, что в горнозаводской промышленности Урала сложился своеобразный тип рабочего. Многие уральские рабочие имели скот и жилые дома, которыми горнозаводчики привязывали рабочих к заводам. Он писал, что на социальный облик уральского рабочего самое серьезное влияние оказывали социальная неоднородность, связь с землей и домашним хозяйством, сословные пережитки, тяжелые условия труда и низкая его оплата по сравнению с другими промышленными районами страны. В. В. Адамов считал, что они до Октябрьской революции так и не смогли «порвать все нити, связывающие их с горнозаводским населением». Автор сделал вывод, что положение горнозаводского пролетариата Урала находит в известном смысле аналогию не с пролетариатом Центра или Юга, а с сельскохозяй- ственными рабочими, судьба которых неотделима от судьбы крестьян [1, с. 162—163]. В. В. Адамов выступал за «новое прочтение» работ В. И. Ленина и критиковал своих оппонентов за то, что они «не готовы воспринять то конкретное содержание, которое было заключено в ленинском термине, и особенно сделать те далеко идущие выводы, которые следовали из него» [2, с. 227].

Ф. П. Быстрых и В. Я. Кривоногов писали: «Как и его единомышленники, В. В. Адамов, ссылаясь на В. И. Ленина, дает «новое толкование» его произведений. Вырвав из текста слова: Урал представляет «из себя оригинальный строй промышленности», автор на этом основании приписывает В. И. Ленину взгляд на горнозаводскую промышленность, как крепостническую». Спущенные «сверху» директивы о необходимости советским обществоведам соблюдать принцип партийности, дали основания авторам ужесточить выдвинутые критические замечания и обвинить В. В. Адамова и его сторонников в «отходе от марксистской методологии» и наличии в их произведениях «антимарксистских выводов, искажающих историческую правду» [6].

В современной историографии вопрос о социальном облике уральского рабочего стоит не менее остро, чем в предшествующей историографии. На этот вопрос, по-прежнему, высказывается две диаметрально противоположных точки зрения. Первая из них сводится к тому, что уральский рабочий вплоть до революции 1917 г. сохранял особый социальный облик. Н. Н. Алеврас, И. В. Нарский, С. П. Постников, М. А. Фельдман, Ю. В. Коробков и другие исследователи продолжают рассматривать данный вопрос через призму «оригинального строя» уральской горнозаводской промышленности. По мнению И. В. Нарского, «специфика уральской промышленности не могла не отразиться в социальной сфере в виде замедленной дифференциации населения. Это явление наиболее выпукло отразилось в связи уральского рабочего с землей, которая была характерна для российского пролетариата, но более четко проявилась на Урале» [20, с. 32]. По словам Н. Н. Алеврас, «ему соответствовал особый тип рабочего, представлявший некий промежуточный социальный субстракт, сформировавшийся в межкультурном аграрно-индустриальном пространстве [3, с. 170]. С. П. Постников и М. А. Фельдман отмечают: «Трудно отрицать наличие различных внутрисословных групп в среде промышленных рабочих в зависимости от размера пользования надельной землей». Авторам удалось определить точные параметры этих групп в составе уральских рабочих на 1917 г. Они пришли к выводу, что можно выделить три группы: юридические собственники земли (20—25% рабочих); рабочие, владеющие земельными наделами, но так и не ставшие полноправными собственниками (46—51%); рабочие, не владеющие земельными наделами, либо имеющие участки менее 0,5 дес. земли (28—29%) [23, с. 196— 97].

В современной литературе высказывается и другая точка зрения на социальный облик уральского пролетариата. В диссертации И. В. Лаптевской утверждается, что в период капитализма в облике уральского рабочего произошли существенные сдвиги. Автор пишет: «Принципиально новой чертой стало сокращение, а потом и полное прекращение связи с землей на казенных заводах Южного Урала. При этом необходим дифференцированный подход к данному явлению: рабочие отсталых заводов и вспомогательных отраслей были крепче привязаны к земле, чем заводские квалифицированные рабочие кадры. Но во всех случаях социальный облик рабочего Урала как пролетария сохранялся, основным для него оставался заводской труд, а работа на земле — лишь материальной поддержкой его семьи, доход от которой в среднем составлял 15—20% в семейном бюджете» [16, с. 14]. Д. В. Гаврилов считает доказанным, что «на Урале — старейшем и крупнейшем промышленном районе страны, несмотря на существование в регионе остатков крепостничества, в конце ХIХ — начале ХХ вв. сформировался крупный отряд фабрично-заводского рабочего класса, являвшийся составной частью классовой структуры тогдашнего капиталистического общества» [10, с. 157].

Заметим, что современные исследователи продолжают обмениваться колкостями по поводу своих оппонентов. С. П. Постников и М. А. Фельдман считают, что в основе точки зрения Д. В. Гаврилова лежит «отстаивание марксистских тезисов о победе капиталистического уклада в экономике России, наличия в нашей стране объективных предпосылок для социалистической революции» [23, с. 12]. Д. В. Гаврилов обвиняет С. П. Постникова и М. А. Фельдмана — поклонников «неоконститу-ционального подхода» — в том, что предложенная ими концепция «ненаучна, составлена формальнобюрократически, искусственна и надуманна, оторвана от реальной жизни, показывает состав рабочих в искаженном, иррациональном виде» [11, с. 151].

Вышесказанное позволяет автору статьи сделать следующие выводы. Историческая наука в ХХ — начале ХХI вв. развивается циклически, воспроизводя на каждом витке споры по одним и тем же вопросам. Противоборствующие стороны не желают вдуматься в аргументы своих оппонентов, подбирая все новые аргументы в пользу своих взглядов, которые носят без сомнения идеологический характер. Их ничему не учит судьба предшественников по проводимой дискуссии. Между тем в ее основе лежит то, что каждая из сторон берет из социального облика уральских рабочих, который не является однозначным, ибо отражает разношерстный их состав, только то, что соответствует их концепции.