Деривационная связь номинального и реального значений слов

Развитию семантической структуры слова способствует переосмысление его номинального значения. «Номинальное значение слова – это то его значение, которое детермини-рованно выводится из морфемных значений согласно логике здравого смысла и стандартным правилам семантической комбинаторики» [4, с. 85]. Например, слово eater имеет номинальное значение ( eat- + -er = ) «тот, кто ест; едок». Оно же является его исходным реальным значением, т. е. таким, в котором данное слово действительно выступает в речи. На его базе у этого слова возникло второе реальное значение – «фрукт, который можно есть сырым».

Но у некоторых других слов номинальное значение никогда не являлось его исходным реальным значением. Например, у слова feeler номинальное значение ( feel- + -er = ) «тот, кто чувствует» не является его реальным значением. Его реальные значения – 1) «усик насекомого»; 2) «следопыт»; 3) «пробный шар» – образованы непосредственно от номинального.

Одни реальные лексические значения образуются по строгим алгоритмам комбинирования морфемных значений с полностью предсказуемым результатом ( stick- + -er = sticker «то, что наклеено / нашито; наклейка, нашивка»), а другие – по нестрогим (эвристическим) алгоритмам,дающим менее предсказуемый результат ( sticker «тот, кто засиделся в гостях»), а то и практически непредсказуемый результат ( sticker «трудяга, работяга»). В этой связи возникает вопрос о соотношении строгости / эвристично-сти в алгоритмах порождения (генеративных моделях) новых лексико-семантических вариантов слов и о факторах, определяющих это соотношение.

Иногда без отслеживания семантического развития слова невозможно уловить связь между некоторыми значениями. Какова, например, связь между значениями «(автомобильная) пробка» и «наслаждение», имеющимися у слова jam ? У них нет ни одной общей семы. Но еще Л. Витгенштейн [2] писал, что значения слова не обязательно должны иметь общий признак. Достаточно того, что они восходят к единому источнику, как плоды растут на разных ветвях единого дерева. Связь между этими значениями видна из семантической парадигмы:

• –    номинальное значение Jam → «давление / сдавливание»;

• –    реальные значения Jam → 1) «загромождение (прохода и т. п.)» → затор; засор; (авто)пробка; 2) «давленые фрукты (джем)» → вкуснота / сладость; наслаждение.

Как видим, семантическое развитие этого слова началось с общей семы [давление], но затем разделилось на две ветви. В левой ветви смысловой акцент сместился с давления на проистекающую из него блокировку пути, а далее началась дифференциация по агентам блокировки: [всякий хлам]; [мусор]; [автомобили]. В правой ветви «дерева» семантической парадигмы акцент сместился с давления на его продукт (джем), а затем – на потребительские качества продукта (вкуснота / сладость) и производимый ими эффект (наслаждение). Слева выражен негативный аспект давления, а справа – позитивный.

При переосмыслении оказались релевантными причинно-следственные связи (действие → его результат), а также родовидовые отношения (результат действия → его разновидности). В семантической структуре других слов использованы и иные принципы переосмысления.

Пути семантического развития слова порой причудливы, прихотливы и трудно предсказуемы, но, если рассмотреть их post factum, закономерны. Противоречие между закономерностью и произвольностью носит диалектический характер. Переосмысление осуществляется по четким общим моделям, но в их рамках имеется довольно широкий «люфт» (эвристика), т. е. свобода для индивидуальной фантазии языкотворцев и культурно-исторических случайностей.

Иногда, по-видимому, невозможно установить точную логическую или лингвистическую причину какого-либо конкретного случая переосмысления. Почему, например, англичане назвали словом sticker («прилипала») засидевшегося гостя , а русские назвали прилипалой не гостя, а собеседника , навязчиво пристающего с расспросами, просьбами или предложениями? Ответ, по-видимому, может быть только один: так повелось. Кому-то одному пришла в голову метафора, а остальным носителям данной лингвокультуры она понравилась и была взята на вооружение. Однако здесь имеет место не только случайность, но и закономерность: ведь английские и русские авторы этих метафор явно мыслили по одной и той же схеме и достигли сходных, хотя и не идентичных результатов. Так развиваются родственные лингвокультуры: в общем направлении, но в частных вариантах.

Приведем ряд примеров переосмысления номинального значения в диахронии. В XIX в. русское слово визитка обозначало сюртук особого покроя, предназначенный для официальных визитов, а ныне – визитную карточку; слово полтинник обозначало 50 копеек, а в наше время – 50 рублей; слово самолет в старину обозначало вид парома, а сейчас – вид летательного аппарата. Номинальное значение задает границы поля его виртуальных интерпретаций [1]. Так, слово визитка может в дальнейшем получать все новые значения в пределах тематической области «Нечто имеющее отношение к визитам» (допустим, «марка автомашины, предназначенной для езды с визитами» или «книга записи визитеров») – в меру фантазии индивидуальных языкотворцев и в силу возникновения все новых ком- муникативных потребностей коллектива. Это номинативно-сигнификативный потенциал языка, характер реализации которого можно прогнозировать в целом, но невозможно – в деталях.

Такое переосмысление иногда обеспечивается полисемией суффикса. Английский агентивный суффикс -er может обозначать:

• 1)    человека-деятеля;

• 2)    предмет-орудие.

Отсюда значения слов:

– fighter – 1) «боец»; 2) «самолет-истребитель»;

– hanger – 1) «палач»; 2) «вешалка»;

– beater – 1) «охотник, который поднимает дичь на крыло, ударяя палкой по кустам»; 2) «выбивалка для ковров» и др. [5].

Как видим, общие схемы ( beater – 1) «тот, кто бьет»; 2) «то, чем бьют») конкретизируются. Трудно, а то и невозможно предугадать, как именно они будут конкретизироваться. Почему бы, например, не назвать словом beater драчуна, дубинку, плетку, кастет и т. п.? Но их так не называют. В системе английского языка за этим словом закрепились лишь два вышеназванных значения. Вряд ли можно логически или лингвистически объяснить этот выбор; так уж вышло в истории английской лингвокультуры.

В отличие от английского суффикса -er , русский суффикс - тель не многозначен, а ши-рокозначен . Трудно определить без специального анализа, какие он имеет семантические ограничения. Так,

– учитель – это деятель;

– слушатель – адресат;

– любитель – субъект эмоции;

– родитель – субъект отношения;

– смеситель – орудие;

– растворитель – средство;

– накопитель – вместилище (и т. д.).

Слово с этим суффиксом потенциально может обозначать очень многое. Например, слово краситель реально обозначает органическое вещество для окрашивания тканей и т. п., но теоретически оно могло бы обозначать и краску, и цветной лак, и вираж (химикат для цветной фотопечати), и тонер, и маляра, и орудие крашения (кисть, валик, распылитель и др.), и едва ли не все, что связано с приданием цвета чему-либо (возможно, в ходе своего семантического развития это слово и вправду станет обозначать что-нибудь в этом роде). Так велик порой бывает семантический потенциал слова.

ЯЗЫКОЗНАНИЕ

У ряда лексико-семантических вариантов одного слова бывает одно и то же номинальное значение, но у каждого – свое реальное значение. Так, у слова sitter номинальное значение – «тот, кто сидит», а реальные – 1) «сиделка (при больном)»; 2) «тот, кто позирует (для портрета)»; 3) «наседка (птица)»; 4) «легкое дело, пара пустяков». При этом одно и то же номинальное значение выступает по отношению к разным реальным значениям иногда как одна и та же, а иногда как разные внутренние формы. « Внутренняя форма слова – это его номинальное значение, выступающее в функции мотиватора реального значения, причем не всякого, а отдельно взятого значения либо нескольких значений» [4, с. 90]. Например, первые три значения слова sitter одинаково мотивируются номинальным значением: в их основе лежит тот факт, что для сиделки, позирующего и наседки характерна сидячая поза. Следовательно, эти значения имеют одинаковые внутренние формы. Что касается значения «легкое дело», оно мотивировано иначе, а именно знанием того факта, что неподвижную дичь легко подстрелить (ср.: easy shot – «плевое дело»). У этого значения слова sitter иная внутренняя форма, хотя номинальное значение то же самое.

При переосмыслении слова происходит транспозиция номинального значения: sitter – это тот, кто не только сидит, но, может быть, иногда и стоит, и движется, притом для создания портрета , для ухода за больным , для вылупления птенцов . Это можно назвать идиоматизацией исходного значения: у номинального значения «сидящий» несколько изменяются семный состав и объем, в результате чего возникают реальные значения, которые идиоматичны, ибо не выводятся автоматически из номинального значения, не предсказуемы со стопроцентной вероятностью и не охватывают всего континуума номинального значения: словом sitter называется не всякий субъект, для кого характерно сидение (скажем, так не называется заключенный, домосед, всадник или тот, у кого сидячая работа). Все это – признаки идиоматичности значений [6].

Однако следует учитывать, что слово – единица короткая. Его номинальное значение вынужденно лаконично; оно не так уж часто отражает весь семный состав реального значения. Иногда все-таки отражает, например, номинальное значение слова sunlight содержит три семы: [солнце] (sun-), [свет] (-light) и их атрибутивную связь, выражаемую слово- образовательной структурой (порядком следования морфем). Именно эти семы составляют все реальное значение данного слова: «солнечный свет». Из-за эквивалентности номинального и реального значений это слово не идиоматично.

Однако зачастую реальное значение богаче номинального. Так, номинальное значение слова sunflower тоже содержит три семы: [солнце] (sun-) , [цветок] (-flower) и их атрибутивную связь. Но реальное значение этого слова не ограничивается тремя семами. Оно содержит набор сем, характеризующих именно подсолнечник, идентифицируя его и отличая от всех других объектов. И хотя реальное лексическое значение, в отличие от концепта, содержит лишь минимальный набор признаков объекта, все-таки оно богаче номинального значения. Слово sunflower имеет приращенный смысл. Вследствие неэквивалентности номинального и реального значений оно идиоматично.

Приращенный смысл в составе реального значения – это набор сем, добавленных к номинальному значению [5]. Чем он больше, тем выше степень идиоматичности слова.

Кроме того, семантическая парадигма слова представляет собой многослойное напластование значений, начинающееся с момента возникновения слова и кончающееся нашим временем [6]. Это похоже на пласты земной коры. Некоторые значения стали этимологическими, и лингвисты изучают их так, как палеонтологи изучают явления юрского, триасового и прочих периодов на срезе земной породы (скажем, на речном обрыве). Можно провести и другую аналогию: годовые кольца дерева. Модель семантической структуры слова можно уподобить распилу древесного ствола.

Во многих случаях до возникновения слова в данном языке были его предки в праязыках. Например, современное английское слово loaf «батон, буханка» восходит к древнеанглийскому hlāf «хлеб», которое, в свою очередь, восходит к германскому * hlaibhaz , а оно, скорее всего, восходит к индоевропейскому корню * hlab - (ср.: русское слово хлеб ).

Нужно учитывать, что широкоизвестными значениями не исчерпывается история семантического развития слова. М.М. Маковский гипотетически возводил все значения слов к древнейшим значениям «гнуть» и «резать», отражающим первобытные трудовые операции [3]. Он, возможно, утрировал, но эта мысль интересна; она наглядно демонстриру- ет, сколь продолжительным бывает семантическое развитие слова в диахронии. На практике ученые подчас занимаются лишь последним кратким периодом долгой истории слова, а именно теми значениями, в которых данное слово выступает в наше время.

Важно знать, что так называемое исходное значение слова, которое в словарной статье обычно стоит первым, на самом деле является начальным значением этого последнего периода. А действительно исходное (истинно первичное) значение слова отследить очень трудно – оно уходит в глубь веков, а то и тысячелетий. Возможно, в конечном счете это действительно что-нибудь вроде «гнуть» или «резать».