Дети российских военных эмигрантов в 1920-1930-е годы: судьбы, образование, ментальность

Социум российской военной эмиграции 1920– 1930-х годов включал не только воинский контингент, но и значительное число женщин и детей. Многие офицеры и казаки эмигрировали вместе со своими семьями, кроме того, в составе белых армий воевали подростки-добровольцы, которые после эвакуации за границу перешли из категории солдат в «детскую» социальную группу. Несколько сотен мальчиков школьного возраста воспитывались в кадетских корпусах на территориях, контролировавшихся в период гражданской войны антибольшевистскими вооруженными формированиями, и покинули Россию вместе с крымским и дальневосточным эмиграционными потоками.

Дальнейшая судьба этих детей и подростков и развитие их личностей зависело от нескольких основных факторов: наличия семьи и ее адаптационных возможностей, типа учебного заведения, политики страны-реципиента относительно эмигрантской молодежи, активности эмигрантских и международных гуманитарных организаций в том или ином регионе.

«Забота о воспитании и просвещении детей, покинувших свою родину, началась с первых же дней нашего рассеяния по миру, — писал впоследствии воспитанник одного из эмигрантских кадетских корпусов А. Б. Иордан. — Уже в Константинополе как русским педагогам, так и общественным деятелям пришлось столкнуться с трагической проблемой тысяч детей, частью сирот или оказавшихся без родителей или без призора, а частью тех, которые, хотя и имели родителей, но не имели возможности ни продолжать свое образование, ни получить даже начальное знание» [1].

Большинство военных эмигрантов испытывало значительные трудности в первые годы изгнания: неопределенность правового статуса, безработица, безденежье, психологический стресс, — все это выступало фактором нестабильности семейной жизни военных беженцев. Многие офицеры и казаки вынуждены были зарабатывать на жизнь физическим трудом в строительных артелях или шахтах, надолго оставляя свои семьи. Женам офицеров также крайне сложно было найти работу. В любом случае основной массе военных беженцев не хватало средств на питание и одежду для себя и детей, не говоря уже о достойном образовании. В данной ситуации важную роль сыграли общественные организации, прежде всего, Российский земско-городской комитет помощи российским гражданам за границей (РЗГК или «Земгор»), благодаря усилиям которых была создана система русских школ в Чехословакии, Франции и ряде других стран Европы. К началу 1924 года за рубежом было открыто 90 русских школ (47 низшей и 43 средней ступеней), в которых обучалось 8835 детей; из них 898 учились в начальной школе, 937 — в средней, 4380 детей находилось в интернатах [2].

Девочки из военных семей получали начальное и среднее образование в Галлиполийской гимназии (позднее Русской гимназии в Тырново-Сеймен), гимназиях в Моравской Тржебове и Шумене (Болгария), Белой Церкви (Югославия), Русской средней школе в Париже. В Болгарии и Югославии дети военных эмигрантов составили основную часть контингента учащихся русских школ в силу преобладания военных эмигрантов в социальной структуре российских диаспор в этих странах. Для этих учебных заведений было характерно совместное обучение мальчиков и девочек, что видно из сохранившихся фотографий уроков, и даже (особенно в начале 1920-х годов) обучение в одном классе детей разного возраста. Это было последствием революции и гражданской войны.

Многие дети перенесли крайне тяжелые психологические и физические испытания еще в России, где у большинства из них сформировался ужас перед революцией, большевиками и Красной армией не только из-за перенесенных в годы гражданской войны лишений, но и в силу своего происхождения. Некоторым пришлось стать непосредственными свидетелями расстрелов родителей и близких, другие, напротив, сами участвовали в поимке и ликвидации большевиков и комиссаров [3, 4].

Дети дошкольного возраста, оставшиеся без родителей, помещались в эмигрантские и иностранные приюты. Один из таких приютов был, в частности, организован А. А. Кузьминой-Караваевой в Константинополе. В 1921 году в Константинополе открылся русский интернат «Святой Георгий», находившийся под патронатом иезуитов. С 1923 года это учреждение, принимавшее сирот и детей из бедных эмигрантских семей, переместилось в Бельгию, в г. Немюр, где действовало до 1940 г. В 1940–1946 годах интернат находился в Париже, в 1946–1970 годах — в Медоне. Затем на его базе был создан существующий и в настоящее время Центр изучения русского языка и культуры [5].

Воспитанники детских учреждений и школ, создававшихся эмигрантскими просветителями, получали воспитание и образование в лучших традициях российского просвещения и педагогики и впоследствии, как правило, поступали в высшие и средние специальные учебные заведения в Европе. Можно утверждать, что дети из офицерских и казачьих семей при этом почти утрачивали связь с традициями и культурой военной среды. В то же время эмигрантская школа, как и другие общественные институты, являлась носителем памяти о дореволюционной России и эпохе гражданской войны, через которую прошло большинство педагогов и организаторов детских учреждений российского зарубежья. В основном, они представляли либеральное направление общественно-политического спектра зарубежной России, что определяло внутреннюю атмосферу в приютах и школах, формировало менталитет учащихся.

Дети военных эмигрантов, остававшиеся в семье, независимо от типа посещавшегося ими учебного заведения, с раннего детства впитывали диаспорально-корпоративное сознание, характерное для данного социума. Для военного зарубежья в 1920–1930-е годы была характерна двойственность социальных ролей, когда чернорабочие или таксисты в своей среде сохраняли иерархию воинских чинов, мундиры и т. п. Досуг эмигрантского офицерства и казачества включал участие в работе военных союзов и обществ, празднование различных дат, связанных с историей российской армии и гражданской войны, офицерские собрания и балы. Обстановка квартир военных эмигрантов по мере возможности также напоминала о прежней жизни: фотографии, иконы, портреты императоров и военачальников и др. Это неизбежно влияло на формирование личности ребенка. В военных семьях обычно поощрялось участие детей в скаутском и сокольском движении, посещение воинских курсов для эмигрантской молодежи.

В особом мире существовали дети офицеров русского флота, находившегося в начале 1920-х гг. в Тунисе, о чем ярко свидетельствуют мемуарные источники, прежде всего, воспоминания А. А. Ширинской-Шихматовой [6].

Особое место в системе российского военного зарубежья 1920–1930-х годов занимали кадетские корпуса в Югославии, пережившие ряд реорганизаций, но неизменно сохранявшие свою воспитательную и образовательную специфику. Прежде всего, это были закрытые учебные заведения, в которых в наиболее полном объеме сохранялись дореволюционные традиции воинского воспитания, дополненные комплексом идей и героикой вооруженной борьбы с большевизмом. «Можно с уверенностью сказать, — писал журнал «Часовой» об эмигрантских учебных заведениях в Югославии в 1939 году — что нигде в мире нельзя больше встретить русскую институтку и русского кадета, воспитанных в сознании, что они преемственно продолжают существование институтов и кадетских корпусов старой России» .

В первые годы эмиграции кадетские корпуса выполняли важную социальную функцию, обеспечивая не только физическое выживание и обучение детей, но психологическую адаптацию, коррекцию их сознания и поведения после тяжелых потрясений эпохи революции и гражданской войны. Примерно треть кадетов не имели отцов, остальные были полными сиротами или потеряли связь с родителями, треть сражались в составе Добровольческой армии и других антибольшевистских вооруженных формированиях. Эти потрясения в сочетании с полуголодным существованием первых лет эмиграции вели к нарушениям дисциплины и даже самоубийствам, вызванным посттравматическим синдромом, безнадежностью, тоской по дому. Воспитатели и преподаватели кадетских корпусов, стремились к созданию в них здоровой психологической атмосферы и позитивной ориентации кадетов, что достигалось не только высоким качеством учебного процесса и педагогическим авторитетом, но и разнообразной внеучебной деятельностью. В кадетских корпусах создавались разнообразные мастерские, театры, кружки. Кадеты участвовали в различных мероприятиях и праздниках местной российской диаспоры.

Во второй половине 1920-х — 1930-е годы быт кадетов оставался достаточно суровым, но они обеспечивались необходимым питанием, обмундированием, учебниками. В кадетах воспитывалось чувство преклонения перед героями борьбы с большевизмом, личностями Суворова, Кутузова, Нахимова и других великих полководцев прошлого, поддерживались монархические чувства. В качестве примера приведем описание посещения великим князем Кириллом Владимировичем Корпуса-лицея имени Николая Второго в Версале: «Кадеты были выстроены в зале со знаменем на правом фланге. Против фронта выстроились воспитатели, преподаватели и бывшие кадеты двух выпусков. Е. и.в. Владимир Кириллович остался явно доволен встречным приветствием, молодцеватой подтянутостью и пригонкой. Шеф корпуса князь Гавриил Константинович предста- вил всех старших, построившихся против фронта… В заключение были показаны номера: песня «Дружных кадетов», фехтование, гимнастические упражнения с пиками и пирамида» [8].

Учебные программы в эмигрантских кадетских корпусах, были согласованы с требованиями, предъявлявшимися к школам в странах размещения, так что выпускники получали полноценное среднее образование (включая иностранные языки), позволявшее работать или продолжать учиться, плюс комплекс знаний и умений в области военного дела. По имеющимся данным, большинство стремилось к военной карьере. Так, из окончивших полный курс в Крымском корпусе 85 человек (по другим данным — 122) затем окончили университеты, 3 — Белградскую академию художеств, 1 — балетную школу, 64 — Югославскую военную академию, 1 — французское и 2 румынское военные училища, 56 — курсы при артиллерийском заводе в Крагуеваце, 43 — геодезические курсы, 44 — геодезическую школу; 66 выпускников поступили в Сергиевское артиллерийское училище [9].

Среди выпускников эмигрантских кадетских корпусов известны представители самых разных профессий: инженеры, архитекторы, художники, которые успешно работали в Югославии, США, странах Латинской Америки. При этом большинство из них вплоть до последних дней жизни поддерживало связи со своими однокашниками, состояло в объединениях бывших кадетов. В довоенный период значительная часть выпускников зарубежных кадетских корпусов проявляла активность в рамках военного зарубежья, продолжая военное образование на Высших военно-научных курсах генерала Н. Н. Головина и в других учебных центрах, организованных под эгидой Русского Обще-Воинского союза (РОВС).

В качестве примера можно привести яркую биографию ученого и писателя М. Д. Каратее-ва. Когда началась революция, ему было 13 лет. Известно, что мальчик обучался в Петровско-Полтавском кадетском корпусе, т. е. принадлежал к военной среде. Как участник Гражданской войны он был награжден Георгиевским крестом. Эмигрировал вместе с армией П. Н. Врангеля. В 1921 году Каратеев закончил Крымский кадетский корпус в Югославии, затем Сергиевское артиллерийское училище в Болгарии с производством в подпоручики. Какое-то время учился в Белградском университете, но закончил образование в Бельгии в 1933 году с дипломом инженера-химика. Впоследствии Каратееву была присвоена степень доктора химических наук. При этом в Бельгии он являлся командиром военно-училищных курсов РОВС и получил звание штабс-капитана. Каратеев был в составе одной из первых групп российских эмигрантов, переселившихся из Европы в Латинскую Америку, где стал заниматься литературным трудом. Вышедшие в 1950–1960-е годы его романы из серии «Русь и Орда» и произведения о жизни русских эмигрантов на Балканах и в Парагвае принесли ему довольно значительный успех в российском зарубежье [10].

Лидеры российской военной эмиграции стремились распространить свое влияние на «гражданскую» молодежь и школьников. Например, Публичная библиотека в Белграде комплектовала при содействии военно-научных обществ литературу, «в связи с вопросом о подготовке к войне молодежи, учащейся в гражданских средних заведениях, что ведется в очень широких размерах в советской России» [11].

Воинские общества и союзы зарубежной России вели разнообразную культурнопросветительную работу среди детей и молодежи, что способствовало сохранению ими языковой и культурной идентичности. Например, 25 ноября 1925 года при Союзе галлиполийцев в Париже состоялось открытие Детского клуба, который работал по четвергам и воскресеньям. 10 декабря 1927 года в Виши Союз галлиполийцев устроил вечер, в программу которой была включена пьеса Е. П. Крышиной «Звездочка», живая картина «Россия» в исполнении детей и др.

Одной из наиболее популярных в российском зарубежье акций были ежегодные «Дни русской культуры», неизменными участниками которых, особенно в Югославии и Чехословакии, были кадеты и члены молодежных военно-спортивных организаций — скауты и соколы [12].

Скаутское и сокольское движение охватывало и девочек, большинство из которых, особенно в Югославии, составляли дочери офицеров-эмигрантов и участников белого движения. Движение скаутов и соколов было широко распространено и в дальневосточной российской диаспоре, где существовало и собственное ответвление скаутизма — «костровые братья». В 1927 году в Харбине была создана и организация «костровых сестер». Кроме обычных культурноспортивных программ, «костровых братьев» для девочек были введены специальные дополнения по домоводству [13].

Типологически политизированные мероприятия скаутов, соколов, «костровых братьев» напоминали пионерские сборы в СССР, но с иным идеологическим содержанием. Летние лагеря для эмигрантских школьников в 1920–1930-е годы во Франции, Германии, США, Англии являлись политической школой, в которой дети подвергались существенному идейному влиянию со стороны своих руководителей [14].

Кадеты и молодежь из офицерских и казачьих семей в российском зарубежье воспринимали от своих родных, в общественных воинских и молодежных организациях идеологию белоэмигрантского активизма, что существенно повлияло на их судьбу в 1940-е годы. Особенно ярко это проявилось в сообществе выпускников кадетских корпусов, поскольку они не только исповедовали идеи продолжения вооруженной борьбы с режимом большевиков, но и имели серьезную военную подготовку, были ориентированы на продолжение военной карьеры. Некоторые реализовали эти стремления уже в 1930-е годы во время гражданской войны в Испании.

Выпускники кадетских корпусов, находившиеся к началу второй мировой войны в Европе, должны были сделать для себя непростой выбор между Германией и СССР. Большинство из них принадлежало к группе лиц призывного возраста, и те, кто был натурализован в разных государствах, независимо от личных убеждений, призывались в армии воюющих стран. Некоторые примкнули к движению Сопротивления. В частности, из 500 российских кадетов, закончивших Военную академию КСХС, двое оказались в немецком плену как офицеры королевской армии, девять сражались в рядах Сопротивления, большинство перешло на сторону оккупационных войск [15]. Часть военной молодежи, прежде всего выпускники и кадеты Русского кадетского корпуса в Югославии, вошли в состав эмигрантского Русского охранного корпуса, действовавшего в конце войны против партизан И. Тито. Большая часть личного состава корпуса эмигрировала в Южную и Северную Америку, где вплоть до настоящего времени существуют его ветеранские организации.

Есть и примеры перехода эмигрантской военной молодежи на сторону советской армии. В частности, сын руководителя РОВС генерала А. П. Кутепова, Павел Кутепов, который закончил кадетский корпус-лицей в Версале и был в глазах довоенного эмигрантского военного сообщества одним из символов продолжения «белой борь- бы» молодым поколением, воевал в Югославии на стороне партизан и даже был награжден Орденом боевого Красного Знамени. Он репатриировался в СССР, где был, как и многие бывшие эмигранты, репрессирован, получил значительный срок. Впоследствии работал переводчиком в Московском Патриархате.

В период второй мировой войны многие российские скауты и соколы предприняли попытки проведения военно-пропагандистской работы на территории СССР. В 1939–1941 годы, после немецкой оккупации, все русские скаутские дружины Европы стали работать нелегально. Их руководители, проникая на оккупированную германскими войсками территорию СССР, начинали организовывать там подпольные группы российских разведчиков-скаутов. Имеются документы и фотографии о работе целой дружины Общества русских юных разведчиков (ОРЮР) в оккупированном Пскове [16].

В послевоенные годы за рубежом продолжали действовать некоторые военизированные молодежные организации, в частности ОРЮР. Так, в Регенсбурге 26 октября 1947 года дружина ОРЮР устроила «художественную постановку» под названием «Трагедия России» [17].

В конце 1980-х — 1990-е годов в российском зарубежье активизировалось движение по развитию культурных контактов с родиной, выразившееся, в частности, в передаче Российскому фонду культуры и музейным учреждениям документов и памятников отечественной истории и культуры, в т. ч. из собраний военных и кадетских музеев. Кроме того, бывшие воспитанники эмигрантских кадетских корпусов проявили большой интерес к идее возрождения в России кадетских корпусов и других дореволюционных традиций военного образования и воспитания. В значительной степени эти традиции были сохранены именно благодаря усилиям эмиграции.

Таким образом, дети российских военных эмигрантов в 1920–1930-е годы разделили со своими родителями тяготы гражданской войны и изгнания, а многие познали горечь сиротства, голод и другие лишения. Сообщество российской военной эмиграции приложило значительные усилия по спасению детей, их воспитанию и образованию. При этом была создана достаточно эффективная система учебных заведений и внеу-чебных просветительных и спортивных организаций, деятельность которых обусловила передачу корпоративных военных традиций и идеологии военной эмиграции нескольким поколениям российской молодежи за рубежом. Кроме того, дети военной эмиграции явились устойчивыми носителями языка и отечественной культуры в целом, принимали участие в создании архивов и музеев за рубежом, а в 1999–2000-е годы и в передаче их на родину.

Данная социальная группа является одним из неотъемлемых компонентов феномена зарубежной России ХХ века.