Диалог культур в литературном процессе Бурятии ХХ в

Теория диалога в истории культуры разработана в трудах М. Бахтина и получила большое развитие в философии и культурологии ХХ в. Она разрабатывалась на примере литературного творчества и применима, безусловно, также к анализу литературного процесса. В своей работе «Проблемы поэтики Достоевского» М. М. Бахтин писал: «Только в общении, во взаимодействии человека с человеком раскрывается и “человек в человеке”, как для других, так и для себя самого. <…> Быть — значит общаться диалогически» [1, с. 434]. Теория Бахтина вполне применима и к процессам межкультурной коммуникации, закономерности которой определялись в школе сравнительно-исторического литературоведения. Так, П. А. Гринцер пишет: …влияние извне неизбежно проходило через фильтр местной традиции, преломлялось и трансформировалось в ней, и в ко- нечном счете именно эта традиция определяла, как и что заимствуется, оказывается жизнеспособным и перспективным» [2, с. 32].

В литературе Бурятии в начале ХХ в. попытка проследить отклик на произведения другой культуры, обусловливает обращение к творчеству русскоязычных поэтов Мунко Саридака (1909–1929) и Солбонэ Туя (1892–1938). Так, исследователи выделяют влияние русской поэзии на формирование стиля. В творчестве Мунко Саридака такого рода переклички можно проследить в стихотворении «Саянам», которое отсылает к «Сорокоусту» Есенина. «Саяны тучи копят, / нахмурен снежный лоб... / Ужель пророют копи? / И их зальет поток? / Иль рельсы в грудь проложит / железная рука? / Мне грустно, / сердце гложет / Саянская тоска…» [7, с. 10–11]. Мысль о наступлении цивилизации, вытесняющей традиционный уклад жизни, была поэтически оформлена С. Есениным: «Милый, милый, смешной дуралей, / Ну куда он, куда он гонится? / Неужель он не знает, что живых коней / Победила стальная конница?» В стихотворении Мунко Саридака тревога за природу родного края, за ее будущее оказывается созвучной есенинским мотивам, у него появляются образы «железной руки» и душащего природу «железа-исполина». Есть также образы, сформированные в рамках национальной культуры. В унисон есенинскому образу «золотой бревенчатой избы» звучит образ юрты у Мунко Саридака: «Вот восьмипалой кистью / прощается юрт синь…» [7, с. 10–11] Этот образ отражает реалии быта, уже не войлочные, а восьмистенные деревянные юрты, которые строились бурятами в начале ХХ в. Есть в творчестве Мунко Саридака и стихотворение-посвящение «Есенину», которое показывает, какое значение придавал бурятский поэт личности и творчеству русского поэта. Оно написано как непосредственный отклик на гибель поэта в форме обращения: «У жизни, / Кому-то весело гостить / И наливаться спелым плодом…/ Не ты ли, / Не давши лирике цвести, / ушел из жизни черным ходом» [7, с. 14]. Жанр посвящения есть и в творчестве другого бурятского русскоязычного поэта 1920-х гг. Солбонэ Туя, так, его стихотворение «Песня об орленке» имеет посвящение «Певцу грозы и бури М. Горькому» [8, с. 39]. В ткань произведения Солбонэ Туя включены отрывки из «Песни о соколе», «Песни о буревестнике» М. Горького, осмысливается пафос революционного переустройства жизни. Бурятским творческим деятелям того времени было хорошо известно письмо М. Горького от 19 мая 1925 г., адресованное Эрдэни Ба-тухану, буряту по происхождению, занимавшему в те годы пост министра просвещения МНР. В нем М. Горький писал из Сорренто: «Но насколько я могу судить о душе монгола по книгам, прочитанным мной о Монголии, я думаю, что наиболее полезна была бы вашему народу проповедь принципа активности. Именно активному отношению к жизни Европа обязана всем тем, что в ней прекрасно и достойно усвоения всеми расами» [9, с. 141]. В. Ц. Найдаков отмечает, что в те годы начинает развиваться переводное дело, переводят многих русских писателей, в их числе произведения М. Горького, что способствовало становлению литературного процесса. Переводные произведения, по мнению литературоведа, становились школой мастерства. «Обогащая духовный мир бурят постижением культурных ценностей, созданных человечеством, они содействовали развитию в бурятском народе великого чувства интернационализма, глубокого уважения к культуре других народов» [5, с. 38]. Идея интернационализма входи- ла в идеологию советского государства с самых ранних этапов и способствовала развитию межкультурной коммуникации и диалога культур.

Диалог отражает процесс взаимодействия и предполагает наличие общих начал. Общую зону для развития диалога можно проследить и в русской литературе Бурятии 30-х гг. ХХ в. Таково обращение к тексту бурятской культуры, к истории бурят в стихотворении «Доржи Банзаров» Семена Дунаева, признанного переводчика бурятских поэтов. В нем реализуется принцип познания чужого через свое, так, поэт пишет: « Впервые здесь бурятский Ломоносов / Прислушивался к тайнам строгих гор». Автор прослеживает путь бурятского ученого в науку: «Нелегкий путь от юрты до Казани, но он прошел»; «ученый мир увидел в нем собрата, / наука — вдохновенного творца » [4, с. 16].

Обращение к бурятской культуре выделяется и в творчестве Елены Хорин-ской (Котвицкой) (1909–2010), которая напишет впоследствии: «Бурятия, ты и жить и петь меня учила». Сам псевдоним поэтессы объясняется биографией, семь лет, прожитых в хоринском селе Хасуурта, остались в памяти поэтессы как самая счастливая пора. В марте 1934 г. был первый республиканский съезд писателей Бурятии (Хоринская была в президиуме, и потом делегатом на Всесоюзном съезде), Е. Хоринская представила поэму «Ханда» о бурятской женщине, она была напечатана в первом номере альманаха «Весна республики». Исследователь отмечает, что «в ней зафискирован быт бурят до и после революции. Хо-ринскую волнует судьба бурятской женщины. Проданная отцом за богатый калым, девушка бежит из родного дома, батрачит на кулака. Революция, ворвавшаяся в жизнь степняков, гражданская война круто изменяют поведение Ханды. Преодолев извечную восточную покорность женщины судьбе, она становится активным участником борьбы, работает, учится (« И слились в огне работы спешной / Фабрика, станок, ячейка и рабфак), мечтает о счастье с любимым человеком » [6, с. 76].

В творчестве Е. Хоринской, которая уехала из Бурятии, навсегда остается образ ее природы и реалии, отразившиеся в лексике стихотворений: « Ветер весенний, бродяга разгульный, Снова в таежные мчится края, А на горах расцветает багульник, Нет, не багульник — юность моя… / Помним, что много на склонах ургулек, / берег байкальский, родные края. / Там расцветает весною багульник, — / дальняя юность моя и твоя » [12, с. 47].

А. К. Паликова в книге литературных очерков «Живи, наша память, живи» пишет следующее: «Елена Евгеньевна многое сделала для популяризации творчества талантливейшего бурятского поэта Бараса Халзанова. Благодаря ее переводам он стал доступен для русскоязычного читателя. Восточные мотивы, образы в ранних стихах поэтессы появлялись на уровне отдельных имен, географических понятий (Селенга, Ханда, Солбонэ Туя), а переводы ей удались потому, что она хорошо знала быт, обычаи, фольклор бурят и потому, что Б. Халзанов и его творчество близки ей по мирочувствованию, по эстетическим и нравственным позициям, потому что она как поэт, сумела проникнуть в тайну бурятского стиха» [6, с. 126].

В 1950–1960-е годы существенным результатом диалога стало освоение в бурятской литературе жанра романа. Известно, что автор первого бурятского бурятского романа Ж. Тумунов говорил: «Непосредственным поводом для работы над романом “Степь проснулась” явился “Тихий Дон”. Он привлек меня полнотой охвата жизни, богатством красок, многообразием человеческих судеб, исторических проблем, связанных в одном едином узле гражданской войны» [3, с. 83]. В становлении бурятского романа, несомненно, сказалось знакомство с произведениями русской и мировой литературы, которое происходило как на родном языке, благодаря переводам, так и на русском. Освоение личностной проблематики, раскрытие эволюции личности в романе становятся важным шагом в развитии национальной литературы.

В 2021 г. были впервые опубликованы дневники выдающегося поэта Д. Улзытуева (1936–1972), изданы тетради 1957–1958 гг. и 1969–1970 гг. В дневниках поэта, написанных в годы учебы в Литературном институте в Москве, можно увидеть, как активно осваивал бурятский поэт опыт русской и мировой поэзии. Так, первый дневник открывается эпиграфом из стихотворения А. Блока «В кабаках, в переулках, в извивах…». Сами дневники написаны на бурятском языке, стихотворения приводятся на языке оригинала: «…Энэ үдэрнүүдтэ А. Блогые ехэтэ hонирхон уншажа байнаб. “Город мой” гэжэ ном бороото үдэр Москвагай нэгэ киоскоhoo абажа, метро тээшэ гүйнэб…» [10, с. 6]. (В эти дни с большим интересом читаю Блока. Купил в один из дождливых дней в одном из московских киосков книгу «Город мой» и бегу по направлению к метро).

«Д. Улзытуев упоминает в своем дневнике не только классиков литературы, таких как Пушкин, Гоголь, Блок, у которых учится мастерству, но и многих известных поэтов и писателей эпохи 1950–1960-х, с которыми он был непосредственно знаком, дружил (Е. Евтушенко, Я. Смеляков, С. Куняев, бурятские писатели Д. Жалсараев, Д. Дамбаев, Д. Батожабай, Ч.-Р. Намжилов, С. Ангабаев и др.)», — отмечает исследователь [11, с. 328]. В дневниках отразился процесс рецепции культур разных народов мира, в них вошли переводы Д. Улзытуева из японской и китайской поэзии.

Яркий пример межкультурной коммуникации и синтеза художественных традиций — роман В. Митыпова «Долина бессмертников» (1975). Текст этого русскоязычного романа вбирает в себя множество цитат, аллюзий, реминисценций мировой литературы. Диалог культур Запада и Востока осуществляется в нем через переведенные на русский язык произведения и через тексты русской литературы. В основе же романа интерес писателя к истории родного края. В романе «Долина бессмертников» особая структура времени, в перекличках прошлого и современности звучит тема исторической памяти.

Роман И. Калашникова «Жестокий век» (1978) является ярким свидетельством диалогического поля литературы Бурятии, примечателен сам факт обращения русского писателя к истории монгольского народа, к культовой для монгольских народов личности Чингисхана. Интерес к национальной истории бурят-монголов у русского писателя родом из сибирских старообрядцев мог возникнуть только в ситуации перекрестка культур, взаимодействия различных творческих потоков.

Встречное движение в литературе региона — это интерес русских поэтов и писателей Бурятии к творчеству бурятских художников. Это сказалось, в частности, в переводческой деятельности поэтов В. Липатова, А. Румянцева в 70–80-е гг. ХХ в. Прекрасное знание реалий национальной культуры, понимание особенно- стей бурятского художественного мышления позволили им постичь произведения бурятских поэтов и познакомить с их творчеством широкую публику. Литературно-критическая деятельность народного поэта Бурятии Андрея Румянцева началась в советское время и была успешно продолжена в начале XXI в.

Все это позволяет говорить о том, что диалог культур в литературном процессе Бурятии имеет свои традиции, и есть все предпосылки для их продолжения. Развитие литературного сознания — диалектический процесс, в котором, с одной стороны, есть периоды погружения и углубления в сферу национального, с другой — на определенном этапе возникает потребность раздвижения границ и открытия новых горизонтов. Взаимодействие различных художественных традиций может стать важным фактором дальнейшего развития литературы региона.