Дискурсивная тактика поругания: косвенные формы объективации

Иерархически организованное сообщество, как известно, налагает запреты на проявление индивидом агрессии как в предметнопрактической, так и знаковой (в том числе и вербальной) деятельности, что заставляет фру-стрированную языковую личность обращаться к поиску нетрадиционных (косвенных) форм объективации тактик ВД, которые позволяли бы ей реализовывать соответствующие данным тактикам стратегии при формальном соблюдении этических (а в отдельных случаях – и юридических) норм социального взаимодействия. Косвенные формы объективации тактики поругания включают в себя широкий круг высказываемых субъектом речи предложений, нацеленных на причинение адресату-агрессору морального ущерба и формальное соблюдение вышеназванных норм.

Полагаем, что прямое поругание превращается в косвенное, если субъект речи вместо выражающих посредством пейоративов не-фактуальную оценочную квалификацию лица утвердительных предложений использует аналогичные по своей семантике вопросительные предложения (ср.: Ты – дурак и Ты дурак? , Ты – свинья и Не свинья ли ты? и др.). Думается, что косвенным поруганием является и оценочная нефактуальная квалификация лица, которая выносится на основании совершенных (или совершаемых) им действий, но представляется не прямым предицированием ему пейоративных имен ( ты – дурак / трус и т.д.), а посредством сравнительной конструкции ( ты вел (ведешь) себя как дурак /трус и т.д.) или речевых структур с обобщающим значением ( так ведут себя дураки / трусы и т.д.; все дураки / трусы и т.д. так поступают и др.).

Косвенное поругание реципиента может обеспечиваться также присвоением ему нейтральных в оценочном отношении имен или даже мелиоративов, которые в наличной конфликтной ситуации общения оказываются способными выполнять инвективную функцию. Среди нейтральных слов, которые субъект речи использует в качестве инвектив, немало таких, которые являются наименованиями лица по профессии, принадлежности к определенной социальной группе, политической партии или движению ( ветеринар, колхозник, большевик, демократ и др.). Вот лишь некоторые примеры, в которых слова данной категории приобретают пейоративную окраску и превращаются в инвективы:

gelschuhe» врача заскребли носками хорошо начищенный паркет, а пижонские очки съехали на нос.

– Если ты, ветеринар, еще раз позволишь себе смотреть на мою жену таким сальным взглядом, я тебя раздавлю (В. Платова. Хрустальная ловушка);

• 2)    Но договориться было уже нельзя. Все накипевшее в Рощине за последние месяцы взорвалось бешеной ненавистью. Он стоял в дверях, вытянув шею, и глядел на Катю, показывая зубы.

• –    Ненавижу, – прошипел. – К черту!.. С вашей любовью… Найдите себе жида… Большевичка… К черту!.. (А. Толстой. Хождение по мукам).

Нейтральные наименования лица по принадлежности к той или иной социальной группе, политической партии или движению, используемые в качестве инвектив, иногда называют ярлыками, которые маркируют социокультурные различия и проявления нетерпимости к иному [1].

Использование субъектом речи мелиора-тивов в качестве средств косвенного поругания всегда связано с его ироничным отношением к реципиенту. Лежащий в основе инвективных иронических номинаций механизм ан-тифразиса – симпатия, восхищение на поверхностном уровне и поругание на глубинном уровне [2, с. 46] – обусловливает их широкое распространение как в обыденном, так и в институциональном общении.

• 1)    Ну, герой, рассказывай, как тебя мальчишка вокруг пальца обвел (записи живой речи, далее – ЗЖР).

• 2)    Доблестные грузинские войска, отступая, побросали всю заграничную военную технику (ОРТ. «Однако». 2008. 24 авг.).

Косвенное поругание может быть выражено и посредством использования субъектом ВД имени собственного своего оппонента во множественном числе в качестве нарицательного: Но если Марк Твен просто высмеивал тогдашние политические нравы Америки, то господа карауловы, брилевы, сванидзе и им подобные лгут сознательно и безнаказанно (Сов. Россия. 2003. 2 дек.).

Функционально-семантическим центром таких форм представления единичного как недискретного множества, по мнению А.Б. Пеньковского, следует считать генерализующее обобщение, которое становится основой для пейоративного отчуждения [5, с. 57]. Сущность последнего, как считает названный автор, «состоит в том, что говорящий, отрица- тельно оценивая тот или иной объект, доводит эту отрицательную оценку до предела тем, что исключает объект из своего культурного и / или ценностного мира и, следовательно, отчуждает его, характеризуя его как элемент другой, чуждой ему и враждебной ему (объективно или субъективно – в силу собственной враждебности) культуры, другого – чуждого – мира» [Там же]. Объяснение внутреннего механизма этой операции и особенностей ее языкового выражения находится в специфике структуры образов своего и чужого мира. «“Свой” мир – это мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных в своей определенности для субъекта сознания и речи дискретных объектов, называемых собственными именами. “Свой” мир – это мир собственных имен. В нем и нарицательные имена ведут себя как собственные. “Свой” мир – это мир форм единственного числа со значением единичности. Формы множественного числа – там, где они необходимы, – используются в значении неоднородного множества. <…> “Чужой” мир – это мир, в котором нет дискретных объектов, и потому он воспринимается нерасчлененно – как речь на чужом языке. <…>… это мир форм множественного числа со значением однородного множества и мир нарицательных имен, в котором и собственные имена функционируют как нарицательные» [Tам же, с. 57 – 59]. С учетом вышеизложенного использование субъектом ВД имени собственного своего оппонента во множественном числе можно рассматривать как прием выражения негативной эмоциональной оценки его референта через причисление последнего к чужому (враждебному) миру.

Косвенное поругание может быть выражено и при помощи местоимений ( всякий , каждый , разный , какой-нибудь , этот), частиц ( там, тоже) и других языковых единиц.

Местоимения всякий , каждый , разный и какой-нибудь в значении «неважный, не заслуживающий внимания» употребляются говорящим для дискредитации отличительных признаков определенного, известного ему объекта и как средства выражения «обезразличива-ющего обобщения» ( всякий , каждый , разный ) и, соответственно, «обезразличивающей неопределенности» ( какой-нибудь ) приобретают еще и семантику пейоративного отчуждения [Там же, с. 65]. В этом, совмещающем тимио-логическую и аксиологическую оценку, значении они и употребляются в качестве косвеннопроизводных средств объективации изучаемой тактики:

• 1)    – Я же вам ясно, гражданин, сказала: начальника нет и сегодня не будет. Ходят тут всякие… (Н. Гейко. Под откос);

• 2)    Сторож натыкается на человека и останавливается.

  – Как же ты сюда попал? – спрашивает он.

  – Заблудился, человек хороший. Шел на Митриевскую мельницу и заблудился.

  – Эва! Нешто тут дорога на Митриев-скую мельницу? <…> Ты спьяна-то лишних версты три сделал. Надо быть нализался в городе?

  – Был грех, батюшка, был… <…> А как же мне теперь-то идтить?

  – А иди все прямо и прямо по этой аллее, пока в тупик не упрешься, а там сейчас бери влево и иди, покуда все кладбище пройдешь, до самой калитки <…>

  – Дай бог здоровья, батюшка. Спаси, царица небесная, и помилуй. А то проводил бы, добрый человек! Будь милостив, проводи до калитки!

  – Ну есть мне время! Иди сам!

  – Будь милостив, заставь бога молить. <…> Проводи, сударик!

  – Да есть мне время провожаться! Ежели с каждым нянчиться, то этак не напрово-жаешься (А. Чехов. Недоброе дело);

• 3)    Спьяну полез однажды скандалить с Даниловым Георгий Николаевич из двадцать пятого дома. – Да я таких! – шумел он. – Лезут всюду разные! С бородами! (В. Орлов. Альтист Данилов);

• 4)    Так что когда какая-нибудь там Лахова, приезжая в Волгоград, говорит, что она меня редко видит, то самое малое, что я бы хотел ей сказать, так это то, что я хочу видеть ее еще реже (Ваша газета. 1999. 21 авг.).

Местоимение этот содержит в своем значении компонент дистанцирования и также используется говорящим в качестве своеобразного маркера пейоративного отчуждения:

– Кто тебя обидел? – Петров из пятого «б». – Ну я этому Петрову покажу, где раки зимуют (ЗЖР) (в данном случае ВД выполняет фатическую функцию).

Частица там с ее «основным местоименно-наречным обстоятельственным значением “не здесь”, “не теперь” (откуда далее “не в моем сознании”) – отсылает в другие локусы, в другие времена, в другие культуры и ценностные миры, куда от “я-здесь-теперь” можно перебраться только оценивающей мыслью» [5, с. 79]. А поскольку оценивающее сознание воспринимает «другое» как «чужое-плохое», то частица там вполне закономерно превращается в знак пейоративного отчуждения:

– Я думаю, тебе нужно попросить у него прощенья.

– А мне все-равно, что ты там думаешь (ЗЖР).

Частица тоже как средство выражения субъектом речи иронично-неодобрительного отношения к какому-либо лицу встречается в именных (Тоже (мне) герой!) и глагольных (Тоже (мне) придумал!) конструкциях. В первых, по мнению Н.Ю. Шведовой, выражается отрицание у лица «того основного качества, которое должно быть присуще ему в соответствии с его названием», а во вторых «называемый глагольный признак оценивается иронически, осуждается, определяется как неполноценный, не дающий ожидаемого результата» [11, с. 172–173]*.

В практике социального взаимодействия названные конструкции используются субъектом речи в репликах-реакциях на некие ненормативные с его точки зрения действия коммуниканта:

– Тоже мне мать называется! Дети без штанов по улице бегают, а она хоть бы что (ЗЖР).

Адресуя данную фразу женщине, не уделяющей достаточно внимания детям, субъект речи исходит из стереотипного представления о том, какой должна быть настоящая мать. Понятно, что среди образующих это представление признаков забота о детях – один из доминантных. Поскольку, с точки зрения субъекта речи, женщина-реципиент в своем поведении названного признака не проявляет, то посредством конструкции Тоже мне мать называется! она фактически исключается им из числа лиц, имеющих право называться словом мать. В этом контексте частицу тоже можно рассматривать не только как средство выражения ироничного неодобрения, но и как маркер пейоративного отчуждения. Думается, что и в глагольных конструкциях, используемых субъектом речи для указания на несоответствие какого-либо действия коммуниканта эталону (например: Тоже мне объяснил! , Тоже мне помог! и др.), частица тоже выполняет аналогичные семантические функции.

Полагаем, что косвенным поруганием является и фактуальная квалификация лица, выражаемая посредством предицирования ему признаков, имплицирующих негативную эмо- циональную оценку его морально-волевых качеств, интеллектуального развития и пр. См., например, эпиграмму Демьяна Бедного на наркома просвещения А.В. Луначарского:

Нарком стреляет рублики

И метит точно в цель.

Лохмотья дарит публике,

А бархат Розенель (цит. по: [6, с. 53]).

В 1920-х гг. прошлого века в пьесе А.В. Луначарского «Лохмотья и бархат» блистала его гражданская жена, актриса Малого театра Наталья Розенель. Ходили слухи, что нарком тратил огромные средства на содержание своей гражданской жены, что он дарил ей даже драгоценности, принадлежащие царской семье [Tам же]. В этой связи в газете «Правда» и появилась эпиграмма Демьяна Бедного, намекающая на аморальное поведение наркома.

См. также высказывание лидера ЛДПР В.В. Жириновского, которым он, рассказывая о своей частной жизни, не упустил возможности задеть своего «извечного» оппонента, лидера КПРФ Г.А. Зюганова: У меня дома десять тысяч книг. Пойдемте к Зюганову – у него только «Дед Мазай и зайцы» (РТР. «Вести». 2007.18 нояб.).

Отдельно следует сказать о таких формах представления тактики поругания, как дразнилки и передразнивания. Дразнилка – это сатирическая миниатюра, всегда метрически организованная и обязательно рифмованная, всречающаяся преимущественно в детской речи [8, с. 672–673]. Дразнилки часто декламируются хором, сплоченной группой детей, преследующих свою жертву, что вполне согласуется с особенностями социальной психологии соответствующего возраста говорящих [Tам же]. Объектом поругания чаще всего становится тот, кто нарушает установленные в детском коллективе нормы поведения. Не желающему чем-либо поделиться со своими сверстниками предназначается дразнилка Жадина – говядина!, не соблюдающему правила той или иной игры – Жила долго не живет, заболеет и умрет! и т.д. Кроме этого, объектом поругания нередко выступает ребенок, который просто имеет заметные (и вызывающие негативное эмоциональное отношение у членов детского коллектива) физиологические (в том числе и национальные) особенности. Тому, кто имеет большую массу тела, адресуется дразнилка Жиртрест-комбинат, промсосиска, лимонад!, армянину (или похожему на него человеку) – Армяшка – деревяшка! и т.д. В последних случаях объект поруга- ния фактически выступает в роли козла отпущения, на которого при помощи унижающих его дразнилок члены коллектива выплескивают накопившиеся в них отрицательные эмоции. И в первой, и во второй векторных проекциях реализуются дразнилки, основанные на языковой игре с именем объекта поругания: Борис, председатель дохлых крыс!, Вовка –морковка!, Лешка – картошка!, Маша – простокваша!, Сергей – воробей! и др. Семантическое содержание приведенных миниатюр абсурдно, и единственным основанием преди-цирования объекту поругания тех или иных имен является звуковая игра.

Отметим, что инвективные манипуляции с именем объекта поругания характерны не только для детей, ими пользуются и взрослые люди, что прежде всего свойственно участникам политического дискурса [4]. «Искаженные имена политических лидеров, – пишет Е.И. Шейгал, – содержат скрытую предикацию и имплицируют обвинительное суждение: Б. Натанович Президент (– Ельцин – сионист или действует по указке сионистов); Гор-боельцин (– Ельцин ничуть не лучше Горбачева, оба они принесли народу только страдания). Пародирование имени может осуществляться за счет установления ассоциативных отношений по созвучию или общности корня с оценочным экспрессивом (Зорькин – Позорь-кин) или с распространенной бранной инвективой (ЧВС взорвался: «Ни козленков, ни козлов я не знаю и знать не хочу!..» [12, с. 135]) (в последнем примере представляется инвективное обыгрывание фамилии Козленок ).

Отличительной особенностью дразнилок, как видим, является их ярко выраженная сигнальная двунаправленность: 1) посрамить адресата-агрессора и 2) вызвать насмешку у адресатов-наблюдателей, которая по замыслу субъекта речи должна усилить страдания инвектируемого. Это связано со стремлением субъекта речи в конфликтной ситуации общения привлечь на свою сторону адресатов-наблюдателей и тем самым усилить свою позицию, что, вероятно, и обусловливает активное употребление дразнилок представителями самых разных возрастных и социальных групп.

Передразнивание – «это воспроизводимая и устойчивая ответная реплика, которая употребляется в диалогической речи в качестве типизированной пародийной реакции говорящего на неуместное с его точки зрения речевое действие партнера по коммуникативному акту» [8, с. 673]. Как правило, говорящий под- вергает передразниванию неуместные с его точки зрения вопросы: – Где? – На бороде! – Кто? – Конь в пальто! – Куда? – На кудыки-ну гору! – Откуда? – От верблюда! и др. Кроме того, часто передразниваются замечания с ключевыми словами жалко, стыдно, неудобно и др.: – Тебе, наверное, жалко. – Жалко у пчелки. – Как тебе не стыдно?! – Стыдно, у кого видно. – Это же неудобно! – Неудобно на потолке спать и др. Встречаются также и передразнивания директив, и выглядят они как выражения мнимой, пародийной готовности говорящего следовать каким-либо (противоречащим его воле) призывам, требованиям, просьбам: …– Сейчас, только шнурки поглажу, …– Всю жизнь мечтал и др. [3; 8].

Косвенное поругание может быть объективировано и различными рогативными конструкциями, которые используются субъектом речи для выражения своего негативного эмоционального отношения к оппоненту и которые не содержат пейоративных имен или глаголов, обозначающих его аморальные или противоправные действия:

• 1)    После обеда часов в шесть я пошел на бульвар: там была толпа; княгиня с княжною сидели на скамье, окруженные молодежью, которая любезничала наперерыв. Я поместился в некотором расстоянии на другой лавке, остановил двух знакомых Д… офицеров и начал им что-то рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать, как сумасшедшие. Любопытство привлекло ко мне некоторых из окружавших княжну; мало-помалу и все ее покинули и присоединились к моему кружку. <…>. Несколько раз княжна под ручку с матерью проходила мимо меня, сопровождаемая каким-то хромым старичком; несколько раз ее взгляд, упадая на меня, выражал досаду, стараясь выразить равнодушие…

  – Что он вам рассказывал? – спросила она у одного из молодых людей, возвратившихся к ней из вежливости: – Верно, очень занимательную историю – свои подвиги в сражениях?.. – Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня (М. Лермонтов. Герой нашего времени);

• 2)    Президент Грузии, выступая перед телезрителями, вдруг начал жевать собственный галстук.

Вот тут непонятно: неужели батоно Мишико забыл вшить туда ампулу с ядом – на случай провала?! (Комсом. правда. 2008. 21–28 авг.).

Подобного рода конструкции (различные по своей тональности) широко представлены и в бытовой и институциональной сферах общения.

Косвенное поругание содержится и в не выражающих конкретно-коммуникативные смыслы изгнания и злопожелания директивах, в том числе – и персональных запретах, которые используются субъектом речи (как правило, характеризующимся тем или иным статусным преимуществом) в качестве реплик-реакций на некие противоречащие его воле действия коммуниканта. Подобного рода директивы, включая и персональные запреты, в свою очередь могут воплощаться и в прямых (Сколько можно развлекаться?! Займитесь делом!, Не вмешивайся в наши дела! Без тебя разберемся!), и в косвенно-производных формах (Что за шум после отбоя? Не пора ли угомониться?!, Я бы не советовал тебе разговаривать со мной в таком тоне. Я старше тебя и по возрасту, и по званию). Степень косвенности поругания в данных случаях, вероятно, прямо пропорциональна степени косвенности директивных актов, используемых говорящим в конфликтных ситуациях общения в качестве реплик-реакций на противоречащее его воле поведение реципиента.

Итак, косвенные формы объективации тактики поругания включают в себя высказываемые субъектом речи вопросительные предложения (Ты дурак?), представляющие собой продукты трансформации выражающих посредством пейоративов оценочную нефактуальную квалификацию лица утвердительных предложений (Ты дурак). Сюда также относятся:

• 1)    утвердительные предложения, в которых оценочная нефактуальная квалификация лица выражается посредством сравнительной конструкции (ты ведешь себя как дурак) или речевых структур с обобщающим значением (так ведут себя дураки, все дураки так поступают);

• 2)    различные по своей синтаксической организации предложения, в которых оценочная нефактуальная квалификация лица выражается посредством:

  – предицирования ему нейтральных в оценочном отношении имен или мелиоративов, способных в конфликтной ситуации общения выполнять инвективную функцию,

  – использования его имени собственного во множественном числе в функции нарицательного или употребления местоимений всякий, каждый, разный, какой-нибудь, этот, частицы там и некоторых других языковых еди-

• ниц в качестве маркеров пейоративного отчуждения;

• 3)    утвердительные предложения, в которых фактуальная квалификация лица выражается посредством предицирования ему признаков, имплицирующих негативную эмоциональную оценку его морально-волевых качеств, интеллектуального развития и пр. (У меня дома десять тысяч книг.<…>… у него только «Дед Мазай и зайцы»).

К косвенным формам объективации изучаемой тактики причисляем также дразнилки, передразнивания и различные рогативные конструкции, которыми субъект речи выражает свое негативное эмоциональное отношение к поведению оппонета и которые не содержат пейоративных имен или глаголов, обозначающих его аморальные или противоправные действия.

Считаем, что косвенное поругание содержится и в директивах, в том числе и в персональных запретах, которые используются субъектом речи в конфликтной ситуации общения в качестве реплик-реакций на некие противоречащие его воле действия реципиента.