Дом и семья в традиционной культуре мордвы

В традиционном быту мордвы понятия «дом» (м. куд , э. кудо ) и «семья» были неразделимы. Дом был пространством, где люди не только жили, но и вели хозяйственную деятельность, он являлся местом проведения многих религиозных ритуалов и праздников. Жилое пространство оказывало большое влияние на мировоззрение людей, на регламентацию их внутрисемейного и общественного поведения. Кроме того, длительное время дом являлся тем местом, где рождались дети, происходило их воспитание и социализация. Особый интерес представляет тот факт, что до настоящего времени как семья, так и жилое пространство, где она обитает, сохраняют этническое своеобразие, являются частью культурного наследия народа. В связи с этим их изучение важно для понимания современного развития этносов, для решения задач, связанных с гармонизацией межличностных отношений, воспитанием детей, передачей им духовных ценностей.

Наиболее ранние сведения по рассматриваемой тематике мы находим в трудах П. Карпини, С. Герберштейна, Н. Витсена, которые отмечали, что у мордвы в основном были распространены сельские жили-ща1. Ф. И. Страленберг в своей работе «Северная и восточная часть Европы и Азии» дает описание внутренней планировки традиционного жилища мордвы и отдельных ритуалов, которые совершались семейным коллективом2. Участники академических экспедиций XVIII в. П. С. Паллас, И. И. Лепехин, Н. П. Рычков, И. Г. Георги и др. изучили и обобщили значительный материал, который дает представление о традиционном жилище мордвы и обитающем в нем семейном коллективе3.

В XIX в. изучением данной сферы жизнедеятельности мордвы занимались В. Н. Майнов, П. И. Мельников, И. Н. Смирнов [14; 18; 24]. Они в основном рассматривали ритуальную сферу функционирования семьи в жилом помещении. В. Н. Майнов, кроме того, большое внимание уделил юридическим аспектам, связанным со строительством жилища, обстоятельствам наследования семейного имущества, а также правам и обязанностям членов семьи. В 1920–1930-х гг. состав мордовского жилищно-поселенческого комплекса, а также связанные с ним хозяйственную и ритуальную деятельность семьи освещали в своих публикациях М. Е. Евсевьев, М. Т. Маркелов и П. Д. Степанов [8; 17; 25].

С середины XX в. начинается период комплексного исследования проблем традиционного жилища и семьи мордовского народа. Им посвящены публикации В. А. Балашова, В. Н. Белицер, Н. Ф. Беляевой, Г. А. Корнишиной, Н. П. Макушина

[1; 3–5; 10; 11; 15; 16]. В последнее время изучением традиционного и современного жилищно-поселенческого комплекса мордвы и его значения в культуре этноса занимаются Е. Н. Мокшина и М. И. Святкин [19; 23]. Надо также отметить оригинальную монографию В. И. Рогачева, в которой автор большое внимание уделил семейным знакам мордвы, являющимся своеобразными маркерами аутентификации семейно-хозяйственного коллектива в традиционном сообществе [22].

Материалы и методы

При проведении исследования в основном использовался сравнительно-исторический метод, который позволяет проследить изучаемые явления на протяжении длительного исторического периода, выявлять этапы появления в культуре этноса новаций и инноваций. Все это дает возможность создавать объемлющее представление по рассматриваемой теме. Также применялся ретроспективный метод, когда на основе изучения компонентов традиционной культуры, сохранившихся до настоящего времени, были реконструированы основные элементы бытового уклада мордовской семьи.

Результаты исследования

В мордовских языках слово «дом» означало не только жилище, но и собственно семью, т. е. родственный коллектив, который живет под одним кровом. Это, в частности, подтверждается многими пословицами: Косо семия (кудо) , тосо пря (азор) «Где есть семья (дом), там должен быть и глава»; Азортомо кудо – прявтомо рунго «Без хозяина (имеется в виду глава семьи) дом – как человек без головы»; Тарадтомо – а чувто, эйкакштомо – а семия (кудо) «Без веток не дерево – без детей не семья (дом)»⁴.

Таким образом, жилище и проживающая в нем семья в традиционном сообще- стве воспринимались как единая система. Своеобразным элементом ее идентификации в обществе служили так называемые родовые знаки (меты) – м. тяштькст; э. тешкст, сёрмат. Эти меты изображались в виде животных, орудий труда, предметов утвари; в более позднее время стали употреблять в качестве мет цифры и буквы русского алфавита. П. Д. Степанов, изучавший данный вопрос в 1920–1930-е гг., когда подобные знаки еще сохранялись в быту мордвы, в своей статье приводит их наименования: пурьгине чирьке ‘радуга’, гуй ‘змея’, изамо кольця ‘кольцо от бороны’, сянга ‘вилы’, кавалам пуло ‘хвост ястреба’, галань лапа ‘лапа гуся’ и др. [25, с. 192, 196, 199].

Родовые меты наносили также на могильные кресты, отмечая подобным образом принадлежность умершего человека к определенному семейному сообществу. Данный обычай в некоторых мордовских селениях сохранялся вплоть до конца XX в. Меты наносили на крест в процессе его изготовления. Знак вырезали по заранее намеченному рисунку, таким образом, чтобы после установки креста на могиле он оказывался на высоте примерно 40 см над землей и был хорошо виден.

Информация о принадлежности человека к конкретной родственной группе содержалась и в декоративном оформлении народной одежды. Как отмечала известная исследовательница традиционной одежды народов Поволжья Н. И. Гаген-Торн, «так называемые “украшения” одежды – вышивки, окраска, аппликации, узорное тканье – возникали не из стремления к красоте, – у человека было еще слишком мало сил и свободного времени, чтобы заниматься эстетикой, – они создавались как знаки, помогающие определить положение человека и его принадлежность к определенной родовой группе» [6, с. 3]. Данные знаки сохранялись в орнаментике элементов традиционного костюма на протяжении длительного периода и были своеобразными маркерами, связывающими человека с его родовым сообществом. Они в народном сознании были гарантами того, что не только живущие на данный момент родичи, но и умершие предки защитят носителя данных символов от различных несчастий, в том числе исходящих от потусторонних сил.

Особое внимание в этом плане заслуживает налобная вышивка женских головных уборов, которая давала знать окружающим о принадлежности владелицы к определенной родовой группе. Это подтверждается тем фактом, что вплоть до недавнего времени в некоторых мордовских селах сваха во время свадьбы носила головной убор, имитирующий старинное панго , на котором спереди было вышито ее имя [11, с. 190].

Вероятнее всего, орнамент вышивки головного убора являлся символической связью молодой женщины с домом ее родителей, так как практически всю одежду для себя девушки готовили еще до замужества. Обычно до рождения ребенка молодушка старалась не демонстрировать орнамент своего головного убора, скрывая его цепочками, монетами, жетонами. Также она могла повязывать поверх него ленту, платок или девичью повязку. Это делалось для того, чтобы покровители ее новой семьи и дома не нанесли ей вреда. Дело в том, что в народном сознании эти сакральные силы начинали покровительствовать молодушке только после того, как она «одаривала» свой новый дом и семью новорожденным.

Таким образом, традиционные узоры мордовской одежды могли служить маркерами их принадлежности к той или иной родовой группе. Подобные факты зафиксированы и у других финно-угорских народов. Так, у удмуртов довольно длительное время бытовал обычай, согласно которому девушки дополняли свои нагрудные украшения медными пластинами дендорами с определенными изображениями. Исследовательница сакральных изображений удмуртов Л. А. Молчанова считает, что, вероятнее всего, это были знаки сопричастности их носительниц к той или иной семье [21, с. 84]. Это предположение подтверждается тем, что, когда после христианизации пластины были заменены крестиками, их стали помещать в культовой постройке куале, где их воспринимали именно как родовые знаки [2, с. 125]. Знаки родовой группы вышивали и на женской рубахе мариек. Они представляли собой небольшие розетки и назывались тамка (тамга) [20, с. 72].

Тешксы у мордвы широко использовались и в хозяйственной сфере, где они выступали как знаки собственности – клейма, знамена и т. п. Ими помечали объекты, которые имели важное значение в повседневной жизни людей: земельные и бортные участки, жилые и хозяйственные помещения, скот, домашнюю утварь и т. п. Подобным способом фиксировалась принадлежность имущества конкретному дому (семейному коллективу), который в этом случае выступал как хозяйственная единица. Данные меты подвергались трансформации в силу тех или иных причин. Например, если сыновья выделялись из хозяйства отца, они выбирали для своей семьи новый родовой знак, который был сходен с их родовой метой. Как отмечает В. Н. Майнов, старший сын «пользуется отцовской “сьормою” без перемен, а остальные как-нибудь видоизменяют мету» [14, с. 223]. Знаки могли изменяться различным образом: повертываться в ту или другую сторону, перечеркиваться, на них могли удваиваться элементы и т. п. Например, В. Н. Майнов пишет, что один из представителей семьи Пятаевых изменил свой родовой знак пильге кедь ‘стопа’, перечеркнув его два раза диагонально [14, с. 223].

Следовательно, индивидуальный родовой знак человек получал, становясь самостоятельным главой дома и семьи, тешкс наглядно закреплял за мужчиной обретение нового социального статуса. В том числе статуса хозяйственного руководителя, который распоряжался имуществом семьи. В. Н. Майнов отмечал, что, согласно нормам обычного права, хозяин мог безраздельно распоряжаться только тем имуществом, которое было заработано им самим и членами его семьи. Эта часть семейного имущества называлась лэзе . Кроме того, мордва выделяла в хозяйстве еще две доли: так называемое дедовское наследство (м. оцюаляи, э. покштэйкс ) и отцовское (м. аляи , э. тэтэйкс ), которыми глава семьи мог управлять лишь с согласия других ее представителей [14, с. 222].

Хозяйственная деятельность традиционной мордовской семьи была основана на четком разделении трудовых обязанностей, которые зависели от пола и возраста ее членов. Мужчины, как правило, занимались наиболее трудоемкими видами работ, а именно заготовкой топлива, уходом за лошадьми, с помощью которых они обрабатывали земельные участки. Также они занимались изготовлением необходимого в хозяйстве рабочего инвентаря и различной утвари (посуды, бочек, мебели и т. п.), в круг их обязанностей входили плотницкие и столярные работы, плетение лаптей. В свободное от сельскохозяйственных работ время мужчины занимались различными видами промыслов, которые были широко распространены в конце XIX – начале XX в. во многих мордовских селах.

На территории мордовского края крестьяне занимались более 100 видами раз- личных промыслов. Вследствие того, что здесь было большое количество лесов, которые были источниками сырья для этих занятий, практически половина промыслов была связана с деревообработкой и выделкой изделий из растительных волокон. Так П. П. Семенов-Тян-Шанский сообщает, что в Темниковском уезде Тамбовской губернии крестьяне «особенно... много занимаются выделкой деревянной посуды и разной домашней утвари»5. Эти же виды промыслов были распространены и в Спасском уезде той же губернии. Например, в с. Виндрей жители занимались производством бондарных изделий. Были развиты кустарные промыслы и в других регионах проживания мордвы. Например, жители мордовских селений Бугульминского и Бугурусланского уездов Самарской губернии занимались выделыванием кожи, набивкой сукна, портняжничеством, гончарством6. Кроме того, жители многих селений вышеназванных уездов занимались извозом. Мордовские крестьяне возили зерно в Чистополь, Уфу, Самару, Елабугу, Мензелинск, Бугульму, Альметьево. Они занимались и перевозкой рыбы из Уральска в Мамадыш, Стерлитамак, Мензелинск, Альметьево и Чистополь. Возили и мануфактурные товары из Самары в Кинель-Черкасск и Бугуруслан [12, с. 74–75]. Часто мордовские крестьяне нанимались на сельскохозяйственные работы, обычно в близлежащие помещичьи села, для вспашки земли и уборки хлебов. Мордва-мокша Самарского уезда часто подряжалась на рубку леса в правобережье Волги. Плату при этом рабочие часто брали спиленными бревнами, так как в их родных местах леса было мало7.

Многообразными были трудовые обязанности мордовских женщин. Согласно сведениям Л. Ф. Змеева, «мордовка... делает почти все то же, что и мужчина, кроме пахания....Мужчина лишь приготовит землю и посеет коноплю. Остальное дело бабье. Она должна убрать, смять, очистить, выпрясть, выткать и сшить белье не только себе, детям, но и мужу и всему холостому поколению семьи. То же проделывается и с шерстью, от стрижки овец до шитья штанов». В дополнение к этому женщины должны были обихаживать домашний скот, исключая лошадей, которые считались «мужскими» животными. Также на них лежала вся домашняя работа, которая включала приготовление пищи как людям, так и скоту, уборку жилых и подсобных помещений, уход за детьми и т. д. [9, с. 53].

Если в семье было несколько снох, каждая из них выполняла какую-то часть домашней работы, определяемую обычаем. Готовить на всю семью было правом свекрови; если ее не было или она была уже не в силах работать, то стряпала старшая сноха. Следующая по старшинству сноха следила за печкой: ходила за дровами, растапливала ее, чистила. Другие снохи ухаживали за скотиной, убирали дом и двор, на самой младшей лежала обязанность носить воду.

Если в семье было достаточно рабочих рук, то, как подчеркивал один из исследователей мордвы, «глава семьи, особенно в пожилом возрасте, остается большей частью при доме. Оставаясь дома, не проводит время в праздности, а плетет лапти для членов семейства, пробивает косы, исправляет серпы, поправляет телеги, починивает сбрую, присматривает за малолетними детьми или внуками, конечно с помощью жены, а если он вдов, с помощью старшей снохи, которая тоже остается летом при доме, а полевыми работами не занимается. Она приготовляет хлебы для семьи, смотрит за домашним скотом и птицею»8. Н. М. Малиев, описывая быт мордовской семьи в конце XIX в., отмечал: «В их составе встречаются и 100-летние старики, еще полностью бодрые, что в состоянии работать легкую работу. “Еще двое лаптей в день сплетет”, – с гордостью говорят о них односельчане»9.

Детей начинали приобщать к трудовым обязанностям с 5–7 лет. Девочки приобщались к работе по дому: подметали пол, убирали посуду, выносили мусор. С 7 лет их привлекали к уходу за младшими братьями и сестрами. В 10–13 лет девочки брали на себя часть материнских работ не только по дому, но и во дворе, огороде. С этого же времени они начинали готовить себе приданое – вышивали платочки, полотенца, вязали чулки и т. п. Мальчики осваивали мужские обязанности. К 14–15 годам дети привлекались и к сельскохозяйственным работам, а в 16–17 лет они выполняли их в полном объеме.

Девушки исполняли все женские обязанности, кроме приготовления пищи и выпечки хлеба. Парни также принимали участие во всех мужских работах. Молодых людей меньше загружали работой, чем семейных. Им выделяли время для посещения гуляний, хороводов, посиделок. Девушкам также давали возможность изготовить себе приданое, большую часть которого составляла одежда. Чаще, чем другие члены семьи, они ходили в лес за грибами, ягодами, которые затем продавали в других селах или на базаре. Например, де- вушки с. Старые Сосны бывшего Бугурусланского уезда (ныне Клявлинский район Самарской области) продавали черемуху, землянику в татарских и русских селениях. На эти деньги они покупали себе ленты, позумент, бисер, т. е. вещи, необходимые для изготовления одежды10. Зарабатывали они и тем, что стегали одеяла, ткали, шили на заказ. Как девушки, так и юноши, чтобы заработать деньги, нанимались на сельскохозяйственные работы в своем или соседних селах. Так, молодежь с. Степная Шентала Самарского уезда (ныне Кошкинский район Самарской области) ходила на заработки в соседний немецкий хутор. На уборке картофеля они получали за 3–4 ч работы по 15–20 коп. Заработанное в основном тратили на одежду, а парни покупали также музыкальные инструменты – гармонь или гитару11.

Трудовые обязанности членов семьи во многом определяли разделение зон в доме по половозрастному признаку. Центральным местом в избе была печь (м. пянакуда , э. каштом ). Традиционно в мордовском жилище печь устанавливали двумя способами. У мокши, как правило, она располагалась у левой стены, в противоположной от входа стороне. При таком расположении печи от ее боковой стороны до противоположной стены делался дощатый настил – кершпель . У эрзи печь преимущественно ставили слева у двери. От печи до двери на уровне человеческого роста настилали полати – полок ланго .

Печь в народном сознании ассоциировалась с женским началом. Это наглядно подмечено в мордовской загадке: Куд кунч-касо – севонень баба «Посреди дома – глиняная баба»12. Само пространство у печи считалось «женским», так как здесь женщины выполняли все основные работы по дому: занимались приготовлением пищи, стирали белье, часто занимались рукоделием и т. д. Довольно часто именно здесь, чтобы укрыться от излишнего внимания, происходили роды, молодые матери кормили грудных детей. Поэтому этот так называемый «бабий угол» отделялся от остального пространства избы занавесом или деревянной перегородкой. Сюда практически не имели доступа мужчины из своей семьи, а тем более не разрешался вход чужакам.

Пространство около печи было и одним из сакральных мест жилища, где совершали ритуальные действия, связанные с жизнью семьи и ее отдельных членов. Согласно народным поверьям, именно под печкой обитала покровительница дома Куд- или Юрт ава . В связи с этим именно у печки происходили обряды представления новых домочадцев. Новорожденных клали на печную лежанку или помещали в печку, прося у ее покровительницы, чтобы их жизнь была долгой, а тело и душа – такими же твердыми, как кирпичи, из которых сделана печь [26, с. 54].

Молодую жену после прибытия в дом мужа также представляли Каштом аве. Она кланялась в сторону печи и просила оказывать ей покровительство. Во многих местах после этого молодушку нарекали новым именем и совершали обряд смены девичьего головного убора на женский. В связи с этим, вероятнее всего, правильно предположение И. И. Лепехина о том, что именно у печки до закрепления в быту мордвы христианских канонов совершали заключение брачного союза. В своем труде он описывает эту церемонию, которая про- исходила в XVIII в.: «По входе невесты в дом, дружка, поставя жениха и ее спинами к печи, и держа перед ними хлеб и соль, при всем собрании делает им о сохранении супружеского союза вопросы, которые, отвечая ему на оные, клянутся друг другу наи-всегдашнею верностью…» [13, с. 172].

Мужским местом в избе считалось пространство, противоположное печи. Здесь устраивали коник – своеобразный настил с дверцами, похожий на ларь, который состоял из широкой скамьи, огороженной со всех сторон досками. Он служил местом для ночлега главы семьи, а в ящике под сиденьем хранились необходимые для работы инструменты и материалы, иногда пищевые продукты. Здесь же мужчины отдыхали днем или выполняли какую-то работу: изготавливали посуду, плели корзины, чинили обувь или какие-то домашние вещи и т. п. Тем не менее основной зоной пребывания мужской части семьи считался двор, о чем говорится в мордовской пословице: Кудсь мазы аваса, пирьф – аляса «Дом красен женщинами, двор – мужчинами»¹³.

В традиционном быту фиксированным было и место, занимаемое членами семьи за столом. Это было показателем их возрастного и социального положения. На самое почетное место, обычно в передний, так называемый красный, угол садился глава семьи. Он распоряжался порядком приема пищи, следил за поведением семейных. Именно хозяину дома отводилась почетная роль разрезания каравая хлеба. Первый раз мужчины получали право делать это во время своей свадьбы. Это происходило во время трапезы, которая устраивалась перед отправлением свадебного поезда за невестой. Именно тогда отец жениха доверял своему сыну впервые разрезать хлеб. Во время раздела семьи старший из мужчин распределял куски единого каравая между всеми молодыми хозяевами, которые клали их под порог своих новых домов в дар покровителям жилища. Если же молодая семья уезжала в другое селение или перебиралась в город, то их кусок выбрасывался из окна в знак того, что они навсегда покидают свое родовое гнездо [14, с. 111, 172].

Глава застолья также солил еду, крошил мясо и клал масло в блюда. Пожилые информаторы поведали нам, что без его разрешения никто из семейных не смел «ловить» мясо из супа. Знаком того, что можно это делать, был удар ложкой о чашку с варевом. За плохое поведение за столом дед или отец наказывал ударом ложки по лбу, а мог и совсем лишить провинившегося приема пищи¹⁴. Около главы семейства размещались женатые сыновья и взрослые парни. Затем, если за столом было место, располагались женщины. Если же семья была многочисленной, то обычно женщины и дети ели после мужчин. Подавала блюда на стол обычно жена главы семьи, и только при ее отсутствии или болезни эта обязанность передавалась старшей снохе. Что касается жены самого младшего сына, то до рождения первого ребенка она не могла есть со всеми вместе, так как еще не признавалась полноправным членом семьи. Поэтому она некоторое время после свадьбы ела отдельно от семьи в чулане. Причем основной ее пищей были лепешки, которые перед свадьбой приносили ей родственницы, когда приходили прощаться с ней перед отъездом из родного дома. Эти лепешки клали в сундук с приданым – парь .

Традиционно распределяли и места для ночного сна. Наиболее почетными были печка и полати. Здесь обычно отдыхали старшие члены семьи и маленькие дети. Глава семьи и его жена спали на самом почетном месте, которым к началу XX в. стала самодельная кровать. Ее обычно помещали в передней части избы. Причем здесь также существовала своя иерархия. Например, если в доме с родителями жили женатые сыновья, то семья старшего сына устраивалась там, где помещались коник и боковая лавка. Следующий по старшинству сын с семьей обитали на передней лавке под окнами. Что касается семейства самого младшего сына, то оно обычно отдыхало или в чулане, или на лавке, в той части дома, где хранилась кухонная утварь. Это было связано с обязанностями младшей снохи, которая заготавливала дрова для печки, а также воду для нужд семьи. Ей приходилось вставать раньше других членов семьи, и, чтобы не беспокоить их, она с мужем спала в дальней части дома. Остальные семейные располагались на лавках и даже на полу. Молодежь и подростки в летнее время могли оборудовать спальные места в амбарах, на сеновалах, а также на свежем воздухе.

Обсуждение и заключение

Вышеизложенный фактологический материал характеризует бытовой уклад традиционной мордовской семьи, которая вплоть до начала XX в. представляла собой сложный или неразделенный семейный коллектив, когда женатые сыновья, а иногда и внуки жили со старшим поколением одним двором и составляли единое хозяйственное сообщество. В основе внутрисемейных отношений лежали патриархальные порядки.

Главой такой большой семьи считался самый старший мужчина (м. кудазор, э. покштя). Он руководил всей хозяйственной жизнью семейного коллектива, а именно распределял трудовые обязанности, контролировал их исполнение. Кроме того, он был представителем своей семьи перед органами власти и крестьянским сообществом. Глава семьи отвечал за своев- ременную выплату податей и повинностей, мог заключать сделки и договоры. Также в случае провинностей членов его семьи в общественном месте хозяин имел право наказать их по своему усмотрению [7, с. 432]. Большими правами и уважением пользовалась его жена (м. кудазорава, э. покштяа-ва). Она ведала «женскими» делами. Как отмечал В. Н. Майнов, «все члены семьи слушались ее так же, как и самого хозяина, а женщины находились в полной зависимости от нее и часто не могли ступить шага без ее разрешения» [14, c. l6l].

Со второй половины XIX в., как и по всей России, у мордвы наблюдается распад больших семей. В основе этого процесса лежали изменения, происходившие в социально-экономической сфере. Развитие товарно-денежных отношений привело к распространению среди мордвы отхожих промыслов, что способствовало накоплению собственности в руках малых семей. Именно главы этих семей, т. е. женатые сыновья и внуки, а также их жены, стали высказывать недовольство главенством старших представителей большого семейного сообщества. Это недовольство приводило к тому, что они начинали требовать выхода из состава больших родственных коллективов. Экономические обстоятельства дополнялись и другими причинами. Крупными семьями было трудно управлять. Большое количество людей затрудняло проживание в одном помещении. Все это порождало ссоры между членами семьи, вызывало недовольство ее главой и т. д.

Процесс разделения больших семей был постепенным, так как выделявшиеся малые семьи обычно стремились снабдить всем необходимым. Они получали «из отцовского надела часть душевой земли, лошадь, корову, несколько голов овец, свинью и даже часть собранного общими трудами хлеба» [12, с. 64]. Конечно, новой семье обязательно строили новый дом, который становил- ся ее обиталищем. Переход в новый дом сопровождался определенными обрядами. В момент ухода родители клали на стол хлеб-соль, зажигали лампады и молились за счастье и благополучие нового дома, чтобы плодился скот и рождались дети, чтобы Мастор паз (бог земли) и Мода ава (богиня земли) не отвернулись от новых хозяев. После моленья новоселов благословляли на доброе житье иконой, которую новый хозяин брал в руки и вместе с семьей отправлялся в новый дом.

Новому дому нужен был и свой покровитель. У мордвы это была «держательни-ца» дома Куд ава или Юрт ава. Последний термин скорее всего был заимствован от обитавших по соседству с мордвой тюркских народов. В основном этот заимствованный термин распространен у мокши, хотя в некоторых регионах, где мокша и эрзя проживают в тесном соседстве, эти понятия слились в одно – Куд-Юрт ава. В народном сознании местом обитания покровительницы дома является подпол под печкой. Недаром во время молений Куд аве хозяева спускались в подполье, чтобы оказать ей почтение. Здесь же, под передним углом дома, богине оставляли приношения.

Так как у молодой семьи, которая начинала жить отдельно от родителей, не было своего божества дома, надо было «сотворить» его. Для этого посреди нового двора делали углубление, куда клали хлеб, мясо, сало. Затем приглашенная ворожея произносила следующие слова: «Да родится у нового жителя новая Юрт ава, да будет доброй по отношению к хозяину, его скоту и двору...»15. Считали, что после этого у нового дома появится своя покровительница.

При переходе в новый дом выполняли ряд обрядов, которые должны были обе- спечить благополучие. Обычно вначале в помещение впускали какое-то животное. Это мог быть петух, которого, по поверьям, боялись потусторонние силы. Также часто первой в дом пускали кошку – мордва считала ее любимым животным Куд авы. В с. Старое Вечканово Исаклинского района Самарской области новоселы специально брали кошку и петуха из родительского дома16. Для того чтобы в доме был достаток, не переводились съестные припасы, новая хозяйка клала через порог хлебную дежу. Кроме обрядов-благопожеланий, во время новоселья бытовали также апотро-пеические обряды, которые должны были защитить дом и его обитателей от влияния злых сил. Для этого использовали соль и золу, которыми осыпали порог и крыльцо дома, а также насыпали их по углам жилого помещения. После того как все участники церемонии заходили в дом, организовывалось моление. Перед его началом на стол ставили хлеб-соль, принесенную из родительского дома икону, зажигали свечу и молили бога:

Господи, кормилец, прими нас!

Не пугайся, не сердись.

Юрт ава с нами,

Здесь теперь будем жить [10, с. 83].

Окончательно обжитым дом считался после того, как хозяйка первый раз выпекала хлеб в новой печке. К этому событию обязательно приглашали гостей и устраивали од кудонь озкс – моление в новом доме. Гости желали хозяевам счастья и благополучия. «На обзаведение хозяйства» они дарили новоселам домашний скот, обычно кур, поросят, овец, а также различную домашнюю утварь, хозяйственные принадлежно- сти. Сейчас в сельской местности при переселении в новый дом также устраивают новоселье, но гости в основном одаривают хозяев деньгами и покупными подарками. Домашний скот в этом случае могут дарить лишь родители, да и то не всегда.

Итак, в народном сознании дом и семья были неразделимы. Об этом свиде-

Условные сокращения м. – мокшанский

• э.    – эрзянский

тельствуют терминология, символика, весь традиционный бытовой уклад. В них нашли отображение мировоззрение этноса, его культурные предпочтения. Все это позволяет выявить исторические напластования в жизнедеятельности мордвы, причины и основные направления ее трансформаций.