Донская казачья свадьба «рыцарского» периода: источники описания

больших коллективов казаков, все имущество и продукты питания которых, кроме личной одежды и вооружения, хранилось в одной суме, первоначально, вероятно, реальной, а позже ставшей виртуальной. Слово односум и ныне функционирует в казачьем говоре как историзм и с переносными значениями [30, с. 378].

Женщины появлялись в постепенно формирующихся городках в составе добычи после набегов казаков на Кавказ, в Крым, в Малую Азию и в другие места традиционных походов «за зипунами», а также с севера вместе с беглецами и искателями приключений, желающими стать частью казачьей вольницы. Евлампий Никифорович Кательников (1774– 1852), описывая в последний день 1818 г. историю родной станицы Верхнекурмоярской [8– 10], сообщает, что некая Карпушиха, родившаяся в 1660-е гг. где-то в России, была лишь третьей женщиной в городке, до нее сюда попала Чебачиха, а имя первой забылось. Она жила с мужем-казаком в отдельной избе (остальные казаки жили односумствами по 10–20 и более человек; Е.Н. Котельников пишет, что в становой избе жило 4 односумства, 80 человек), а когда у нее родился ребенок, всей станицей его нянчили и «первый у него зубок все наперерыв с особливым восторгом и радостию смотрели» [11, с. 31].

Эта история о первом зубке потом повторялась в других воспоминаниях о прошлом казачества [27, с. 374; 32, с. 203]. В некоторых работах фамилия исследователя исправляется на Котельников , что вряд ли правильно: сам автор называет себя Кательниковым, на Дону и ныне часто в фамилиях отмечаются отступления от орфографических норм ( Трафимов, Чеснаков и др.), как, впрочем, и на других русских территориях ( Агарков, Алейников, Самофалов, Стоканов и пр.).

Е.Н. Кательников впервые рассказывает о брачных традициях в период начального казачества. Он сообщает, что женитьба до 1715 г., «до прибытия попа», была без венчания. Некоторые казаки ездили в Бахмут и Острогожск венчаться, но это было «для лучшей удобности увозить женский пол, за что были жалобы к государю» [11, с. 37]. А по старинному обычаю жених и невеста приходили в станичную избу, молились, кланялись на четыре стороны и друг другу. Жених обращался к невесте: «Ты, скить, Настасья, будь мне жена!». Невеста кланялась ему в ноги и отвечала: «А ты, скить, Гаврила, будь мне муж!». После чего они целовались и получали поздравления от собравшихся. Если семья распадалась, развод тоже проходил по казачьим правилам. Муж приводил жену на казачий круг (Е.Н. Котельников пишет: на сбор) и объявлял: «Вот, скить, честная станица, она мне не жена, а я ей не муж!». Тут же эту женщину (отказанную) мог взять в жены другой казак, прикрыть ее полой своей одежды и сказать: «Ты, скить, Настасья, будь мне жена». Е.Н. Кательников отмечает, что такая процедура развода у казаков городка продолжалась до 1750 г., уже и после прибытия священника и строительства церкви [11, с. 37]. Этот обряд имеет ярко выраженный маскулинный тип, женщина в нем фактически бесправна.

В этом повествовании используется междометие скить , которое автор поясняет: «Слово скить из Руси принесено и, как видно, происходит от слова сказать , оно употреблялось только в нужных приговорках, как-то: в куль, скить, его да в воду и проч.» [Там же]. Это слово из книги Е.Н. Кательникова попало в словарь Алексея Васильковича Миртова (1886– 1966) без дефиниции [15, стлб. 296], а из него с единственной донской фиксацией и с определением ‘дескать’ – в «Словарь русских народных говоров» [31, вып. 38, с. 10]. Имеются трудности с объяснением незакономерного чередования [а] > [и] в корне. В СРНГ отмечена с тем же значением форма скать с закономерной синкопой [Там же, вып. 37, с. 397].

Такие же порядки были у запорожцев, которые постоянно контактировали с донцами, часто вместе ходили с ними в походы «за зипунами», вместе отстаивали свободу от посягательств извне [35]. В Сечь женщины вообще не допускались, даже если это были мать или сестра казака [5; 36].

Свободное отношение запорожских казаков (козаков) к браку отразилось и в их песнях. В одной из них поется про кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Кононовича Ко-нашевич-Сагайдачного (1582–1622), «що про-мiняв жiнку на тютюн, на люльку, необачний». Его призывают вернуть себе жену, а табак и трубку отдать назад, но он возражает: «Менi з жiнкою не возиться, а тютюн та люлька козаку в дорозi знадобиться» [19, с. 43–45]. Можно предположить, что подобное отношение было характерно и для донских казаков раннего периода их жизни.

Правда, в реальной жизни этот атаман свою жену ни на что не менял, ибо Анастасия Повченская (1588 – после 1624), «гонорова пани», вряд ли позволила бы ему это сделать. Однако отношение запорожских казаков к женщине и браку в этой популярной песне отра- жается точно. О запорожском атамане написал свой роман уроженец Даниловки (ныне райцентр Волгоградской области) русско-украинский писатель Даниил Лукич Мордовцев (1830–1905), в нем он постоянно упоминает о пристрастии казаков к курению люльки, а в жены Сагайдачному определяет шинкарку Настю Горовую [16]. На основании этого романа украинская писательница Мария Николаевна Гринченко (псевдоним: Загирня) (1863– 1928), жена знаменитого писателя, педагога, лексикографа Бориса Дмитриевича Гринченко (1863–1910), подготовила рассказ, который неоднократно переиздавался [3–4].

О брачном обряде донских казаков доцер-ковного периода пишет в своем очерке Василий Дмитриевич Сухоруков (Сухорукой) (1795–1841) в изданной в Санкт-Петербурге в 1824 г. «карманной книжке для любителей отечественного» «Русская старина» [32]. Книгу издал молодой писатель, будущий декабрист Александр Осипович Корнилович (1800– 1834). Он предполагал продолжить издавать «Русскую старину», если «ничто не помешает мне», однако 14 декабря 1825 г. был арестован, через год осужден и отправлен на каторгу в Читинский острог [20]. В предисловии к «Русской старине» автор второго отделения назван «г. С., воинственным питомцем знаменитого Дона». Было отмечено, что он пользовался «современными актами и отчасти преданиями» [26, с. 6]. Под современными здесь понимаются совпадающие по времени с описываемыми событиями. Поскольку в «Русской старине» имя автора очерка о жизни донских казаков не было указано, впоследствии в некоторых публикациях авторство приписывалось самому А.О. Корниловичу.

Неизвестно, читал ли В.Д. Сухоруков рукопись Е.Н. Кательникова. Рукопись истории станицы Верхнекурмоярской была напечатана значительно позже: в газете «Донские войсковые ведомости» в 1860 г. (№12-16), в третьей книжке «Чтений в Императорском обществе истории и древностей российских» за 1863 г., а отдельной книгой – только в 1886 г. (в 2008 г. она была переиздана в Волгограде) [8–11]. Характеристика старинного свадебного обряда казаков в книге Василия Дмитриевича в целом повторяет изложенное Е.Н. Ка-тельниковым, однако отличается некоторыми вариациями. Жених и невеста приходили в круг на майдан или в становую избу, молились и кланялись на все стороны. Жених, назвав невесту по имени, говорил: «Ты будь мне жена». Невеста кланялась ему в ноги, называла жени- ха по имени и отвечала: «А ты будь мне муж». После этого они целовались и принимали поздравления от собравшихся. Брак считался законным [32, с. 201]. Столь же похоже описывается процедура развода. Казак приводил на круг жену и говорил: «Атаманы-молодцы! Она была мне услужливая и верная супруга. Теперь она мне не жена, а я ей не муж». Тут же на кругу эту женщину (отказанную жену) мог взять в жены другой казак, прикрыть ее полой своей одежды и сказать: «Ты будь мне жена». Автор отмечает, что прикрытие полой было для казаков важным символом, оно снимало с женщины бесчестие развода [Там же].

В 1892 г. в связи с истечением пятидесятилетнего срока со дня кончины В.Д. Сухорукова, когда можно было по закону печатать его труды без согласия наследников, в Новочеркасске стараниями донского журналиста и поэта Ивана Петровича Попова (1836–1906) исторический очерк был переиздан отдельной книжкой [17]. На обложке снова не была указана фамилия автора, однако в предисловии издатель подробно рассказал о его жизни [Там же, с. 1–3].

В.Д. Сухоруков называет своим информантом уроженца Дона секунд-майора Побе-дина, участника Отечественной войны 1812 г., которому было в то время не менее 60 лет, поскольку в боях участвовали также его младший сын и внук. Этот казак после войны жил в Москве в доме госпожи Б., деревню которой отбили от мародеров его сыновья и внук, погибшие в этой битве. Победин, судя по книге, обладал хорошей памятью и талантом рассказчика. В.Д. Сухоруков пишет: «Его-то рассказы решился я здесь представить публике» [Там же, с. 3]. Фамилия Победин не встречается среди казачьих. Возможно, автор невольно или сознательно исказил ее, среди казачьих встречается созвучная фамилия Победнов (например, в станице Золотовской). Однако в других краях России и Украины фамилия Побе-дин представлена: Ярославль, Калуга, Дальний Восток, Москва, Харьков, Киев. В Волгограде в техническом университете работал профессор Аркадий Викторович Победин родом из Ульяновской области.

Победин рассказал, что казаки привозили из походов «за зипунами» вместе с другой добычей также женщин-полонянок. Порой в станицах их число доходило до 3 тысяч. Жен знатных мурз они отдавали «на окуп», а на прочих женились [Там же, с. 197]. Интересно, что В.Д. Сухоруков и Е.Н. Кательников дословно приводят одну и ту же казачью пес- ню: первый как доказательство нежелания казаков жениться, а второй – как обычай распределять добычу, однако тоже упоминает о том, что «донцы опасались знакомить сердце с пре-лестию любви» [17, с. 199]. Похоже, что все же В.Д. Сухоруков был знаком с рукописью верх-некурмоярца.

В песне рассказывается о том, как делили дуван, добычу из похода [30, с. 153]: «Как на первый-от пай они клали пятьсот рублей. А на другой-то пай они клали всю тысячу. А на третий становили красную девицу. Доставалась красная девица доброму молодцу. Как растужится, как расплачется добрый молодец: Голова ль ты моя, головушка несчастливая. Ко бою-то, ко батальице ты наипервая. На паю-то, на дуване ты последняя» [11, с. 30–31]. Но девушка убеждает казака, что сотканные ею ковры будут стоить пятьсот и тысячу рублей, а последний – «что и сметы нет». Донцы «опасались знакомить сердце с прелестию любви. Юноша, побежденный нежной страстию (редкий пример), был чужд их общества и преследуем даже в самом кругу своих товарищей обидными упреками» [32, с. 199].

В.Д. Сухоруков отмечает, что позже казаки все же охотно женились на черкешенках, турчанках и татарках. Историки запорожского казачества пишут о том, что там тоже брали в жены привезенных из походов ясырок [5; 36]. Отмечается, что первым делом девушек крестили, давали им православные имена: вместо Заремы – Зоя, Дайра – Дарья, Фатима – Фёкла и пр. Можно предположить, что и у донских казаков был такой же порядок крещения невест.

В книге В.Д. Сухорукова сообщается, что некоторые казаки венчались в церкви. Скорее всего, это происходило в Азове, особенно во время Азовского сидения (1637–1642), где было две православные церкви: Иоанно-Пред-теченская и Николаевская, которая «стояла укрыто внизу, к морю под гору» [21, с. 461]. Первая была, видимо, для греков, поскольку они жили рядом, а в церкви служил «поп черной» (иеромонах), присланный из Константинополя. После взятия казаками Азова греки остались в городе, им было разрешено жить здесь. А во втором храме прихожанами были донские и запорожские казаки, служили русские священники. В «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков» (1641) сообщается: «Без пения до сей поры перед образами вашими у нас и дня не проходило». Отмечались чудеса у иконы Иоанна Предтечи: «И многие атаманы видели, что текли у образа

Ивана Предтечи из очей его слезы обильные в день каждого приступа».

После сдачи Азова казаки взяли эту икону и «пошли на свой тихий Дон, и там сотворили обитель Иоанна Предотечи, атамана поставили игуменом и в монастыре учали жити и Богу молиться». По преданию, этот образ был написан в 6037 (529) г., «а писал его греческий поп Федор» [21].

Известно имя одного из азовских священников. Воронежский воевода Мирон Андреевич Вельяминов писал, что «во 146-м (1638) году, июля в 11 день, выехал на Воронеж з Дону из Азова поп Осип, а прозвище Зеленой» [6, с. 48]. Он осел на Дону, обзавелся стругами, на которых перевозили людей: 28 июля 1641 г. выехали из Азова на Воронеж «иноземцы Сенька Пиялин да Сенька Иванов да Рома-занка Яскин на стругу у донского попа Осипа, прозвище Зеленова» [Там же]. Этот священник и мог венчать донских казаков. Первый донской историк Алексей Григорьевич Попов (1763–1844), «директор училищ в Войске Донском, коллежский советник и кавалер», в своей книге «История о Донском войске» сообщает, что во время Азовского сидения среди защитников города было 800 женщин [22, с. 85]. Позже эту цифру повторяют многие исследователи, включая однофамильца историка Харитона Ивановича Попова (1834–1925), который написал комментарий к книге Е.Н. Ка-тельникова [10, с. 65].

Кроме того, на Дон приезжали безместные священники, а также вдовые, которым запрещали служить в российских церквах. И в более поздние времена мы встречаем среди казаков заезжих священнослужителей: в 1670 г. на Дон приехали «поп Микифор, ис Курска», «козловский поп Иван Сторожавой слободы», «Ниже-городцкого уезду села Лыскова поп Иван» [6, с. 60–61]. Они в основном проводили молебны и собирали деньги на свои храмы в России, но могли и венчать казаков.

К этому времени на Дону появился свой храм. 29 ноября 1652 г. атаман Наум Васильев писал в войсковой грамоте: «<…> церковь Воскресения Христа Бога нашего на Дону у нас в Войске состроя, мы, холопи твои, освятили» [Там же, с. 96]. Сюда и приезжали казаки со всей Донской земли для крестин, венчания, отпевания. Однако В.Д. Сухоруков пишет, что только в начале XVIII в. браки казаков окончательно стали совершаться по уставу церкви [32, с. 252].

Рассказывая о традициях донских казаков, Василий Дмитриевич упоминает стар- шину Павла Фомича Кирсанова (1740–1782), прибавляя в сноске: «Почтенному сыну его я обязан многими любопытными сведениями о донской старине и сим изъявляю мою признательность» [32, с. 295]. Речь идет о Хрисанфе (Кирсане) Павловиче Кирсанове (1777–1847), который в 10-летнем возрасте стал пасынком знаменитого атамана Донского казачьего войска, казачьего генерала от кавалерии графа Матвея Ивановича Платова (1753–1818), женившегося на его матери Марфе Дмитриевне (1760–1812). Платов усыновил Кирсана и воспитывал его в своей семье [7, с. 88–89].

Рассказ Е.Н. Кательникова и В.Д. Сухорукова о казачьих свадебных традициях позже многократно повторялся в других книгах, порой дословно. Военный писатель и историк Владимир Богданович Броневский (1784– 1835), который в это время был помощником директора Пажеского корпуса в Санкт-Петербурге, в 1831–1832 гг. восемь месяцев провел в Новочеркасске, где жил у своего брата Алексея, работавшего прокурором области Войска Донского. Здесь Владимир Богданович встречался с местными жителями, знакомился с работами о донском казачестве и различными документами, потом в Петербурге уточнил некоторые сведения по публикациям и издал книгу «История Донского войска, описание Донской земли и Кавказских минеральных вод». В ней он указывает, что одним из источников его четырехтомника была книга «Русская старина», и называет имя автора второго отделения – г[осподин] Сухоруков [2, ч. 1, с. 4–5]. Среди информантов В.Б. Броневский упоминает «одного из патриотов» генерал-майора Хри-санфа Павловича Кирсанова, который «доставил мне множество отдельных исторических актов, замечаний об обычаях, обрядах и других любопытных сказаний, относящихся к донскому быту» [Там же, с. 2].

В.Б. Броневский полностью повторяет рассказ В.Д. Сухорукова и, видимо, Х.П. Кирсанова о старинном свадебном обряде казаков, добавляя в конце, вероятно, со слов информантов: «Сей обряд в старину был всеобщий у казаков, и даже те, кои впоследствии сочетава-лись по правилам Церкви, необходимо должны были предварительно его исполнить» [2, ч. 3, с. 124]. По предположению автора, этот обычай искоренил только Петр I, «доблий сей царь», который «строго запретил наложничество, самовольный развод с женами и венчание по старому казачьему рыцарскому обычаю» [2, ч. 3, с. 140].

В XIX в. были другие представления о плагиате и заимствовании из других источников при написании книг, поэтому вряд ли будет справедливым упрекнуть В.Б. Бронев-ского в непозволительном повторении текстов своих предшественников, тем более что он упомянул о них в предисловии. Подобное встречается и у других авторов, да и в произведении В.Д. Сухорукова мы не можем четко отделить информацию, почерпнутую из рукописи Е.Н. Кательникова, из текстов, предоставленных Х.П. Кирсановым, от собственных размышлений автора.

Упомянутый Хрисанф Павлович Кирсанов вел подробные записи об истории и культурных традициях казачества. В 1831 г. в крупной (тираж до 10 тыс. экземпляров) петербургской газете «Северная пчела» (№ 258 и 259 от 13 и 14 ноября, с. 3–4), которая с этого года стала выходить ежедневно, в рубрике «Отечественные нравы» была опубликована статья «Старинные свадебные обряды донских казаков» [12]. Издатель (вероятно, Николай Иванович Греч) в примечании сообщил: «Эти сведения извлечены из записок генерал-майора Х.П. Кирсанова, одного из ревностных изыскателей старины» (№ 258, с. 3) (см. также: [7, с. 8]). Эта статья подробно рассказывает о донском свадебном обряде, однако о доцерковных традициях в ней не упоминается.

Любитель легенд и вольных этимологий казачий историк-фантазер конца XIX – начала ХХ в. Евграф Петрович Савельев (1860–1927) подхватывает и расцвечивает историю о традиционном нецерковном брачном обряде донских казаков. Он более сложно описывает церемонию. Желающие вступать в брак являлись в сопровождении своих родственников на майдан, где жених, обращаясь к невесте, спрашивал ее, люб ли он ей. После утвердительного ответа невеста также спрашивала жениха, люба ли она ему, и, получив утвердительный ответ, кланялась жениху в ноги в знак подчинения. После этого атаман и старшины вставали со своих мест и поздравляли молодых словами: «В добрый час!». Автор подчеркивает, что такая форма брака и после венчания в церкви должна была обязательно исполняться на майдане. В рассказе о разводе также имеются некоторые неизвестные ранее подробности: казак ведет надоевшую жену на майдан и, став перед атаманом и старшинами, говорит, что эта жена была ему люба, была хорошая хозяйка, но теперь не нужна, и слегка отталкивал ее от себя. А далее любой желающий мог покрыть ее полой казакина и объявить своей женой. Кажется, некоторые подробности этого обряда были выдуманы автором, поскольку в конце XIX в. вряд ли кто на Дону мог помнить о них. Е.П. Савельев отмечает, что, хотя такие браки нередко скреплялись венчанием какого-нибудь беглого попа или монаха, часто около стола или телеги, если дело происходило на ярмарке, но это нисколько не удерживало казаков вновь разводиться и искать себе новых жен. Так женились четыре, пять и более раз [28, с. 354].

Своеобразным возрождением этих традиций стал свадебный обряд, введенный Степаном Разиным (1630–1671) во время Крестьянской войны 1667–1671 гг. В наказной памяти 1670 г. из Разрядного приказа кравчему, троюродному брату царя Алексея Михайловича, будущему боярину и воеводе Петру Семеновичу Урусову (1636–1686), командующему «судовой ратью», говорится: «И тот вор и изменник Стенька Разин с товарищи, забыв страх божий и крестное целованье, от святые соборные и апостольские церкви отступили. И про спасителя нашего Иисуса Христа говорит он, Стенька, всякие хульные слова, и на Дону церквей божиих ставить и никакого пения петь не велел, и священников з Дону збил и донским козаком у церквей венчаться не велел, а велел венчаться около вербы» [14, т. I, с. 197].

Об этом же сказано в приговоре по делу Степана Разина [Там же, т. III, с. 84]. Анонимный англоязычный источник «Сообщение касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным», который был опубликован в 1671 г., подтверждает существование этого обряда: «Вот пример великолепной церемонии, установленной Стенькой, сим казацким папой. Вместо обычного свадебного обряда, совершавшегося в России священником, заставлял он венчающихся, приплясывая, обойти несколько раз вокруг дерева, после чего считались они обвенчанными на Стенькин лад (he made the contracted couple to go several times round about a Tree dancing, and thus they were married after Stenko’s mode)» [33].

В.Д. Сухоруков называет период бытования старинного казачьего свадебного обряда «рыцарскими временами» и полагает, что, как и прочие вольные казачьи традиции, он был исчерпан к 1680 г. [32, с. 241]. И все же какие-то его отголоски, видимо, оставались, поэтому 20 сентября 1745 г. на Дон была послана царская грамота о воспрещении жениться от живых жен и четвертыми браками, однако дон- ские историки отмечают, что это не останавливало казаков исполнять древний обычай жениться и разводиться с ведения и согласия станичного круга.

С легкой руки В.Д. Сухорукова, назвавшего главу о казачьих древностях «Рыцарская жизнь казаков» [32, с. 178], этот термин получил широкое распространение, его используют при описании истории запорожских казаков [1; 34], пишут о «рыцарском» свадебном обряде донских казаков [23]. А.В. Конд-рико пишет, что «рыцарские ордена, использовавшиеся для колонизации, но потерявшие свое значение, упразднялись или уничтожались» [13, с. 21]. И «рыцарский» свадебный обряд донских казаков постепенно был изжит, от него на Дону не осталось и воспоминаний, уже в начале XVIII в. (возможно, и ранее) начинает складывается донской свадебный обряд, многие черты которого сохранились до наших дней. Коренная смена содержания обряда заключалась в переходе от маскулинного типа действий и ритуалов на феминный. Главным действующим лицом в донской свадьбе становилась невеста.