Духовный стих «Покаяние о искусителе» (к изучению сюжета о покаянии дьявола)

За Дьявола Тебя молю,

Господь! И он — Твое созданье.

З. Гиппиус

Спасительная роль покаяния, Божие милосердие к кающимся грешникам — такова одна из ключевых тем русской литературы, составляющих основу ее «евангельского текста». Среди многочисленных литературных разработок этой темы большой интерес представляет ряд произведений, в основе которых лежит международный «странствующий» сюжет о «кающемся» дьяволе. Некоторые оригинальные и переводные (преимущественно средневековые) версии этого сюжета (Повесть о бесе Зерефере, легенды из «Великого Зерцала», Суждение дьявола против рода человеческого, «Повесть, како един бес прииде в покаяние» и др.) ранее уже привлекали к себе наше внимание1. Тема покаяния и прощения дьявола получила в этих версиях совершенно разные решения: бес сам отвергает покаяние; в покаянии ему отказано высшими силами; бес мечтает о спасении, но не может смириться перед Творцом; бес кается и возвращается на небеса и др. Настоящая статья посвящена еще одной версии данного сюжета — новонайденному духовному стиху (канту) ХХ в. «Покаяние о искусителе», известному сейчас в единственном списке в составе рукописного сборника кантов из Нижегородской области2. ________

Теория всеобщего апокатастасиса была разработана крупнейшим александрийским богословом древности Оригеном («О началах», около 230 г.) и позднее развита св. Григорием Нисским (IV в.) в ряде его сочинений. Во времена «оригенистских» споров, на поместном Константинопольском соборе 543 г., подготовившем решения V Вселенского собора (553 г.), это учение было предано анафеме: «Если кто [говорит или держится мнения], что наказание демонов и нечестивцев — временное и будет иметь после некоторого срока свой конец, т. е. что будет восстановление (апокатастасис) демонов и нечестивых людей, — анафема»3. В святоотеческой традиции закрепилось мнение о том, что «чем именно служит для людей смерть, этим для Ангелов служит падение. Ибо после падения для них ________

• ³    Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 1994. С. 354.

69 невозможно покаяние, подобно тому как и для людей оно невозможно после смерти»⁴. Церковное осуждение учения Оригена способствовало тому, что эсхатология в трудах последующих богословов «получила более или менее определенный облик»⁵. Однако и в дальнейшем эсхатологические идеи Оригена имели своих приверженцев на Востоке и на Западе. В VI в. в Палестине они разделялись «исохристами», в IX в. получили развитие в сочинениях западного философа Эригены⁶. По мнению Н. И. Балашова, идеи апокатастасиса на Западе «оказались внутренне созвучны новому сознанию от Данте до Эразма»⁷. Художественным воплощением идей апокатастасиса явились в Новое время произведения ряда западноевропейских писателей (А. Сумэ, Э. Кинэ, В. Гюго, Ж. Буа и др.)⁸. В духовном стихе «Покаяние о искусителе» по существу также возрождается оригеновское решение проблемы: здесь повествуется о состоявшемся покаянии дьявола и о возвращении его к Творцу.

Текст духовного стиха содержит богатый набор литературных мотивов, известных по целому ряду других русских и европейских демонологических сказаний. Вместе с тем вопрос о прямой генетической связи стиха с теми или иными произведениями в настоящее время может быть решен лишь предположительно, поскольку происхождение этого текста и история его бытования неизвестны.

В разработке темы дьявольского покаяния анализируемый стих обнаруживает особое родство с русским рукописным произведением ХIХ в. — «Повестью, како един бес прииде в покаяние»9. В обоих произведениях воспроизводится ________

NiieCtoa ё^al “eeaAufaO e aёaiёa^OaO ” 69 погубить старца, но это ему не удается — старец заставляет беса петь херувимскую песнь — с неба слетают два ангела, возвращают бесу его прежний ангельский вид и возносят его на небеса. Однако, несмотря на столь очевидные совпадения основных сюжетообразующих элементов этих двух произведений, стих представляет собой новую версию сюжета о покаянии дьявола.

Оригинальность стиха заключается прежде всего в новой трактовке взаимоотношений старца и беса. «Повесть, како един бес прииде в покаяние» обнаруживает определенную связь с легендами о заключенном бесе10: бес поет по той причине, что старец «заклинает» его именем Господним, берет власть над ним и даже обещает замучить в случае неповиновения. В стихе коллизия между старцем и бесом решена совсем в ином ключе, более драматично и, пожалуй, в художественном отношении более выразительно. Важной особенностью стиха является использование его автором популярного средневекового сюжета о договоре человека с дьяволом. Стих представляет собой, таким образом, контаминацию двух разных демонологических сюжетов — о договоре с дьяволом и о покаянии дьявола, объединение которых на материале других русских литературных произведений неизвестно. Сюжет о договоре человека с дьяволом представлен в русской рукописной книжности большим числом памятников: Чудо св. Василия Великого о прельщенном отроке, повести из сборников «Звезда Пресветлая» и «Грешных спасение», «Слово и сказание о некоем купце», Повесть о Савве Грудцыне, «Повесть об убогом человеке, како от диавола произведен царем», «Повесть о некоем богоизбранном царе и о прелести диавола», «История о пане Твердовском». О. Д. Журавель, посвятившая этому кругу текстов специальное исследование, так определила содержание сюжета о договоре человека с дьяволом: «Под сюжетом о договоре человека с дьяволом мы понимаем такой сюжет-архетип, инвариантную основу которого составляет сочетание сюжетных функций двух главных персонажей, формирующих основной конфликт, — человека и дьявола. Основная сюжетная функция героя-богоотступника — его отречение ________

• ¹⁰    Об этих легендах см.: Дурново Н. Н. Легенда о заключенном бесе в византийской и старинной русской литературе // Древности: Труды Славянской комиссии Московского Археологического общества. Т. 4. Вып. 1. М., 1907. С. 54—152.

71 от Бога, основная сюжетная функция дьявола — наделение героя какими-то желанными для него благами»¹¹.

Рассмотрение стиха в контексте средневековых легенд о договоре с дьяволом позволяет говорить об использовании здесь лишь отдельных мотивов этого сюжета, которые подверглись к тому же значительному переосмыслению. Впрочем, указание на саму ситуацию договора дается в тексте совершенно недвусмысленно. После бесплодных усилий искусить старца бес предлагает ему заключить следующий договор:

Я договор пришел совершить.

Знаешь ли меня, добрый старец?

Я твой искуситель и враг.

Я больше к тебе не явлюся И мучить не стану тебя, К другому пойду устремлюся, Ты речи прими от меня, Согреши ты хоть малый грешечек, Помолишься, и бог все простит, Послушай меня ты, дружочек, Спокойно тогда будешь жить.

Лукавый дух пытается обмануть старца: он предлагает ему «спокойную жизнь» в обмен на «малый грешочек», надеясь в случае согласия старца завладеть его душой. Но святой старец прекрасно понимает, в чем заключается коварство беса, и отвергает такой «договор»:

А старец ему отвечает:

Не могу я грешок совершить, Всякий грех благодать отгоняет. За ним можно все совершить.

Однако противоборство старца и беса на этом не заканчивается. Старец «выспрашивает» беса о его былом положении на небе, и бес «с гордостию» рассказывает ему: ________

W Tie» TXT —A e. r * .. 1 т ее a »e * XT ' ' ••                               I

Niie£$oa eiai “eeoAu^aO e aeaieaiOaO” 71 божию песню иметь», но предвкушение той награды, которую он получит от сатаны за погубленную душу старца, побеждает в нем этот страх перед божественным песнопением. Сцены поочередного испытания старцем и бесом друг друга оказываются совершенно симметричными. Если дьявол пытался погубить старца, заставив его только «прикоснуться» к злу (совершить «малый грешочек»), то теперь старец мечтает о восстановлении беса путем приобщения его к утраченному добру. ________

• ¹²    Ср.: «...мотив души как отчуждаемой ценности, как платы человека дьяволу включен во все варианты сюжета о договоре с дьяволом» (Там же. С. 34).

Этот «обман», на который идет старец, вступая в своеобразное состязание с бесом, менее всего напоминает коллизии новеллистических сказок об одураченном черте. В известном смысле старец выполняет условия договора: он действительно «отдает» свою душу — но только не дьяволу , а за дьявола . В стихе получают дальнейшее развитие те мотивы, которые были намечены в «Повести, како един бес прииде в покаяние», — мотивы волшебной силы небесного песнопения. В повести горделивый старец, вопреки просьбе беса, не закрывает уши во время пения бесом херувимской песни и оказывается посрамлен, падает на землю. В стихе бес также предупреждает старца, что тот умрет, «растает, как воск», когда услышит это неземное пение. Но старца не пугает такая смерть, он готов спасти беса ценой собственной жизни, «положить душу свою» даже не за «друзей своих» (ср.: Ин. 15:13), а за своего врага. И действительно: спустившиеся с небес архангелы Михаил и Гавриил возносят к Богу не только прощенного беса, но и душу умершего старца.

Для характеристики богословского смысла стиха важно отметить, что весь этот круг мотивов находит достаточно близкие параллели в эсхатологии св. Григория Нисского. Всеобщее восстановление, в том числе и восстановление дьявола, есть, по мысли св. отца, плод искупительного дела Христа, для совершения которого Сын Божий идет на некий благой «обман». Принимая человеческий облик, Христос тем самым «обманывает» дьявола и приносит себя в искупительную жертву: «Бог, неузнанный врагом, не откровенным Божеством, но сокрытым под естеством человеческим входит к обладающему — сие некоторым образом есть некий обман и обольщение. <...> Обманувший человека приманкой удовольствия и сам обманывается человеческим видом»13. Подражая подвигу Спасителя, старец в духовном стихе использует себя в качестве «приманки», чтобы поймать дьявола на божественную «уду».

Автор духовного стиха, как и автор «Повести, како един бес прииде в покаяние», использует также достаточно редкий в средневековых демонологических сказаниях мотив молитвы за беса. Однако разработан этот мотив в двух произведениях совершенно по-разному, по сути прямо противоположным ________

Петра о том, возможно ли «считать святыми людей, которые не будут молиться за врагов своих, видя их в огне», отвечает, что молитва действенна лишь тогда, когда может обратить сердца к «плодотворному покаянию». Молиться за грешников, которые осуждены на вечный огонь и «уже никоим образом не будут в состоянии переменить свое нечестие на дела правды», так же бесполезно, по мнению св. Григория, как молиться «за диавола и аггелов его, присужденных к вечному наказанию»14. Молитва за дьявола равносильна искушению Бога, посягательству на установленный Богом миропорядок, граничащему с грехом гордыни, с неверием в божественную справедливость. Такое понимание молитвы за дьявола нашло отражение в «Повести, како един бес прииде в покаяние». Старец сообщает здесь о своем желании молить Бога за беса и не сомневается в действенности такой молитвы: «И аще за тя помолю, и будеши ангел». Уверенность, с которой он произносит эти слова, выдает в нем грешника, убежденного в собственной святости, в своем праве обращаться к Господу с подобными «вышеестественными» прошениями. Беса спасает в этом тексте не молитва старца, а сила его собственной веры и покаяния. Повесть, как уже было сказано, завершается посрамлением старца. В духовном стихе та же тема решена совсем по-другому. Во время пения бесом херувимской песни старец становится на колени и молится за беса, что и является конечной причиной спасения последнего. Убеждение в том, что молитва за демонов не противоречит евангельскому духу, также имеет в истории христианства свою давнюю традицию. Преп. Исаак Сирин, например, допускал возможность такой молитвы: «И что такое сердце милующее? <...> Возгорение сердца у человека о всем творении, ________

W Tie» TXT —A e. r * .. <<  1 т ее a »e * XT ' ' •• ' ’Z1 * XI ,♦       / О

Niie£$oa eiai “eeoAu^aO e aeaieaiOaO” 73

Как грешник он плакал в смиреньи,

Припомнил он славу творца,

И вечное на небе хваленье

Небесного бога отца.

Этот мотив воспоминания о небесах как главной причины обращения беса к добру выделяет стих среди других известных нам книжно-рукописных версий сюжета о «кающемся» бесе. Гораздо чаще желание беса вернуться на небеса легенда мотивирует иначе: бес принимает решение покаяться, потому что страшится адских мук, завидует благой участи праведников и ангелов, считает свое изгнание с небес несправедливостью и т. д. Мотив воспоминаний беса об

• ¹⁵ Творения иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина, подвижника и отшельника.

утраченном счастье с Богом, пробуждающих в нем желание вернуть свой прежний ангельский чин, встречается в некоторых латинских средневековых легендах16, но знакомство с ними составителя стиха представляется маловероятным.

Скорее всего, мотив воспоминания, а также некоторые другие мотивы, связанные с пением беса, восходят в стихе к русской романтической поэзии 1810—1830-х гг. Тема падшего духа, его противоборства с Богом, мечты о восстановлении активно разрабатывалась русскими поэтами этого периода вслед за их европейскими предшественниками (Мильтоном, Клопштоком, Байроном, Муром, де Виньи и др.). Этой теме посвящены такие произведения, как «Аббадона» (1814 г., перевод второй песни поэмы Ф.-Г. Клопштока «Мессиада») и «Пери и ангел» (1821 г., перевод второй части поэмы Т. Мура «Лалла Рук») В. А. Жуковского, «Ангел» (1827 г.) А. С. Пушкина, «Див и Пери» (1827 г.) А. И. Подолинского, «Два ангела» (1836 г.) В. Г. Теплякова, «Демон» (1829—1839 гг.) М. Ю. Лермонтова и др.17 В указанных произведениях встречаются многие из тех мотивов, которые были использованы автором стиха. Не зависть к ангелам и не страх перед адскими муками, а приобщение к божественной правде, красоте и любви пробуждает в демонологических героях этих произведений воспоминания о былом счастье, желание — порой очень смутное и мимолетное — встать на путь добра. Причем, как и в стихе, эти добрые чувства рождаются в герое благодаря молитве или божественной песне, которую он поет сам или только слушает или чудесные звуки которой лишь вспоминает.

Великий грешник в поэме В. А. Жуковского «Пери и ангел» приходит к покаянию, слушая молитву невинного младенца:

Казалось, о конце разлуки С эдемом радостным своим Молился чистый херувим, Земли на время поселенец. ________

О, вид прелестный! Сей младенец, Сии святые небеса...

И гордый Эвлис очеса

(Таким растроганный явленьем)

Склонил бы, вспомнив с умиленьем О светлой рая красоте

И о погибшей чистоте18.

В поэме А. И. Подолинского «Див и Пери» ангелоподобная Пери заставляет падшего духа Дива забыть «гнев, вражду и клятвы мщенья» (ср. в стихе: «Забыл он о слушателе старце, / Что душой он хотел завладеть; / Надоели ему все соблазны, / Стал сильно о том он скорбеть»), пытается вернуть его к «утраченному блаженству». При этом она напоминает Диву о пении ангелов на небесах, о том, что когда-то среди райских голосов был и «глас» Дива. В описании этого «звучного хора» ангелов использованы те же, что и в стихе, мотивы чарующей красоты и силы ангельского пения, которому в тишине внимают вся вселенная и сам Господь (Алла):

А. И. Подолинский «Див и Пери»

Он поет — и Алла внемлет; И создание объемлет Тишина; и строй миров, Неподвижен, умолкает И в безмолвии внимает Звукам райских голосов!19

«Покаяние о искусителе»

Умилительное пение песни Наполняло всю землю собой: Сладка мелодия песни Сияла своей красотой;

Повсюду она все звучала, Доходила до самых небес, Все творенье тихо молчало, Сам слушал Господь и Творец

В стихотворении В. Г. Теплякова «Два ангела» падший ангел, подобно бесу в стихе поет сам. И вновь те же мотивы: воспоминание о былом, жажда примирения с небом проникновение «печальных» звуков во «все миры»:

То рай утраченный порою, Бессмертной мучимый тоскою, Как лебедь на лазури вод, Как арфа чудная, поет...

Niie£$oa eiai “eeoAu^aO e aeaieaiOaO” 75 Богом постоянно борется с неукротимым стремлением к добру, Лермонтов использует тот же мотив пробуждения героя к любви и красоте под влиянием чудесной «неземной» песни о «былом»:

И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена!

Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье?.. Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз; Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится!

И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится...

Поныне возле кельи той

Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!21

Мотив прожженного (расплавленного) слезами дьявола камня содержится и в стихе:

Пел он смиренно и плакал, И голос его утихал, Камень, на котором стоял он, Слезою своей орошал;

И камень от слез расплывался, Опаляло его как огнем...

сущности привели одинаковые аргументы в пользу такого решения проблемы. Постепенно дьявол, как писал С. Н. Булгаков, начинает осознавать свою тварность, вспоминает о своем прежнем состоянии до падения, о Божией любви — это воспоминание мучает его, жжет адским огнем и в конце концов приводит к покаянию: «И эта неведомая человекам мука покаяния духов бесплотных наполняет «веки веков», безмерное для человечества время. <...> Но оно все же ограничено в длительности, имеет свою полноту и кончается вместе с мучениями раскаявшегося сатаны, который на протяжении этих «веков веков» возвращается к тому, для чего он был сотворен. Быть верховным архангелом, Денницею, — таковым призвал его к бытию Творец»22. Своеобразное возрождение ________

²² Булгаков С. О Богочеловечестве. Pasis, 1945. Ч. 2: Невеста Агнца. С. 568. Ср. с размышлениями Н. О. Лосского: «Сверхсатаны нет, а у сатаны, как и у других существ, конечный идеал есть абсолютная полнота жизни. Борьба против Бога и зло, вносимое им в мир, есть явление, производное из его гордыни, вступление на путь, противоречащий его же конечному идеалу. Поэтому жизнь сатаны полна разочарований, неудач и все возрастающего недовольства жизнью. Таким образом у нас есть достаточное основание утверждать, что даже и сатана рано или поздно преодолеет свою гордыню и вступит на путь добра» ( Лосский Н. Условия абсолютного добра. Основы этики. Париж, 1949. С. 182—183).

эсхатологических идей Оригена в русской культуре Нового времени констатировал Павел Флоренский, писавший об уверенности большинства своих современников в «окончательном “прощении” Богом» всех: «Так часто в этом признаются люди самых различных состояний и положений, что начинаешь думать: “Тут есть какая-то внутренняя неизбежность”»23. Философ сам определил, в чем заключается эта «неизбежность». Его слова как нельзя лучше объясняют религиозный смысл рассмотренного стиха и всего того «оптимистического», «оригеновского» богословия, к которому этот стих принадлежит: «Сознание исходит из идеи о Боге, как Любви. Любовь не может творить, чтобы губить, — созидать, зная о гибели; Любовь не может не простить. В блеске безмерной Любви Божественной, как туман в лучах всепобедного солнца, рассеивается идея возмездия и твари и всему тварному. Под углом зрения вечности все прощается, все забывается: «Бог будет всяческая во всех» (1 Кор. 15:23)»24.

________