Дворцы как символы первой мировой

Тема символов Первой мировой войны интересна по нескольким причинам. Во-первых, таковые, на первый взгляд, отсутствуют. По отношению к Первой мировой у нас не выработан канон: мы не уверены в том, как надо рассказывать о ней, какие акценты расставлять. Мы не умеем говорить о войне, в которой мы не победили. С этой проблемой автор настоящих строк вплотную столкнулся, занимаясь подготовкой выставки «Петергоф. Первая мировая. Прелюдия трагедии» [4]. Между тем канонические образы-символы не меньше, чем академические исследования и учебники, обеспечивают сохранение исторической памяти.

Во-вторых, в юбилейном 2014 году по всему миру проводится огромное количество научных конференций, издаются книги, открываются новые музеи, экспозиции, выставки. Значит, история войны не только изучается, но и сопровождается созданием новых символов: это и новые художественные образы, даже логотипы юбилейных мероприятий или эффектные заголовки.

В настоящей статье представлен краткий обзор дворцов, которые в большей или меньшей степени можно считать символами Первой мировой войны.

В августе 1913 года торжественно открыт Дворец мира в Гааге – символ мира без войн. Он строился как резиденция международного суда и крупнейшая в мире библиотека международного права. Дворец был задуман не только как офис, если говорить современным языком, но и буквально как воплощение идеи «строительства мира» между народами [9]. В итоге сооружение становилось то символом напрасных иллюзий, то, напротив, напряженных усилий, необходимых несмотря ни на что.

Американский журналист Э. Диксон писал промышленнику Э. Карнеги, вложившему деньги в строительство Дворца мира: «В отличие от Храма Януса, в котором двери открыты в мирное время и закрыты во время войны, это будет Храм мира, в котором двери всегда распахнуты ради мирного урегулирования разногласий между народами. Пока дворец будет строиться, люди со всего мира будут совершать паломничества к нему. Он станет, как будто, святым местом, почитаемым мыслящим человечеством» (из письма Э. Диксона к Э. Карнеги 5 августа 1902 года, цит. по [11, p. 2]).

Идея строительства Дворца мира возникла вскоре после Международной конференции в Гааге, созванной в 1898 году по российской инициативе [5]. В 1907 году состоялась вторая международная конференция, тогда же был заложен первый камень в здание будущего дворца. В августе 1913 дворец был торжественно открыт, а в 1914 году намечалась третья конференция.

Дворец мира представляет собой типичный пример архитектуры историзма с достаточно прямолинейными аналогиями – ренессансной ратушей как аллегорией демократии и крепостью как аллегорией защиты. Внутри воплощен столь же прямолинейный образ приношения даров на алтарь мира: интерьеры украшены подарками стран – участниц конференции 1907 года: «мрамор арабескато из Италии, японские шелковые настенные панели, швейцарские часы, персидские ковры, статуя Христа из Аргентины и огромная яшмовая ваза из России» [15, p. 89].

Еще один дворец, по праву ставший символом Первой мировой, – Версаль . Иногда говорят, что Первая мировая война началась и закончилась в Версале. Еще в 1871 году в Зеркальной галерее Версальского дворца был подписан франко-прусский мир. В результате Франция лишилась Эльзаса и Лотарингии, а Германия торжественно провозгласила создание Германской империи. Как известно, идея реванша была мощной идеологической основой француз-

Общество

ской военной политики конца XIX – начала ХХ века, в том числе франко-русского секретного военного союза – будущей Антанты. События 1871 года объясняют, почему Зеркальная галерея Версаля была выбрана местом подписания документа, официально завершившего Первую мировую войну. Это был очевидный символический жест, призванный дополнительно, помимо контрибуций и конфискаций, унизить побежденного противника: в первом случае – Францию, во втором – Германию.

Вернемся к началу войны, которую впервые запечатлели на фото- и кинопленку. В визуальном фоторяде практически всех стран – участниц войны есть похожие фотографии: толпа на площади перед королевским или императорским дворцом. Дворцы и площади перед ними, заполненные взволнованной толпой, стали образами патриотической экзальтации августа 1914 года.

Известно, что начало Первой мировой войны сопровождалось явлением, которое в зависимости от своей идеологической

Общество. Среда. Развитие ¹ 4’2014

позиции историки могли назвать патриотическим порывом или патриотическим угаром. Эмоции народа были «направлены» в сторону дворца. С его главного балкона объявлялись манифесты о мобилизации, о вступлении в войну, об объявлении войны – в Петербурге, Берлине, Вене, Лондоне. Обратим внимание, что легко читаемым символом начала другой войны – Второй мировой (Великой Отечественной) – стали люди, замершие перед раструбом громкоговорителя.

Дворцы-госпитали – это, пожалуй, наиболее очевидный сегодня символ Первой мировой, в нем слились и бытование собственно дворца, и проблема массовых увечий, и милосердие, и единение сословий. Более того, представляется, что в России сегодня именно дворцы-госпитали заполняют символический вакуум в отношении Первой мировой.

При всем уважении к благотворительности, ее роль в таких масштабных катастрофах, какой была Первая мировая, нуждается в трезвой оценке. Не сомневаясь в искренности тех, кто отдавал свои усадьбы и дворцы под больничные палаты, кто менял роскошное платье на костюм сестры милосердия, заметим, что упование на милосердие – это традиция прежних войн.

Несмотря на уже существовавший институт военной медицины, на опыт полевых госпиталей и военной хирургии балканских войн и русско-японской войны, Первая мировая с ее новым оружием (пулеметами, авиацией, газовыми атаками), характером увечий и количеством раненых стала страшным вызовом сложившимся структурам организации медицинской службы и традициям благотворительности. «Необычная длительность боя, ведущегося непрерывно, в то время как в прежние войны, в том числе и в русско-японскую, бои велись лишь периодами, а остальное время было посвящено маневрированию, укреплению позиций и т.д. Необычайная сила огня, когда, например, после удачного шрапнельного залпа из 250 человек остается не получившими ранения всего 7 человек» [2, с. 215].

С одной стороны, дворцы-госпитали были, конечно, воплощением милосердия и самоотверженности. С другой стороны, их можно рассматривать как политический капитал, о чем писал И. Зимин, имея в виду госпиталь в Зимнем дворце, расположенный в выходящих на набережную Невы парадных залах: «...с медицинской точки зрения это решение выглядело весьма спорным. Огромные торжественные залы, заставленные плотными рядами кроватей для раненых, были мало приспособлены для нужд столь крупного лазарета. Да и драгоценные интерьеры могли не выдержать столь интенсивной нагрузки. Вместе с тем политические дивиденды были очевидны» [1, c. 261].

Если у российских исследователей темы преобладает интерес к морально-этической стороне благотворительности, то зарубежные коллеги обращают внимание и на другие сюжеты. Среди дворцов-госпиталей других стран – участниц Первой мировой стоит отметить два: один является примером прогресса медицинской науки, другой – продуманного создания долгосрочного политического капитала.

Госпиталь в замке Компьен известен тем, что в 1901 году в нем останавливался Николай II. Его визит – одна из страниц истории франко-русского военного союза. В годы Первой мировой войны в замке сначала располагалась ставка английского главнокомандующего, затем немецкий генеральный штаб. В 1915 году эта территории вновь стала французской, а в замке открылся госпиталь, о котором оставил воспоминания американский хирург Харви Кушинг, один из пионеров нейрохиру-гии [12]. Он описывал, как в этом некогда фешенебельном дворце на деньги Рокфеллера был организован прекрасный госпиталь, где велись исследования по лечению гнойных ран и по предотвращению послеоперационных инфекций.

Продолжая тему символов, стоит сказать еще об одном компьенском памятнике – компьенском вагоне , в котором 11 ноября 1918 года было подписано перемирие между странами Антанты и Германией. Это дата окончания Первой мировой, которая быстро превратилась в нумерологический символ – Eleventh Month, Eleventh Day, Eleventh Hour [16]. Российскому читателю такой слоган вряд ли знаком, как и сам праздник. В Британии и странах Британского содружества День перемирия отмечается с 1919 года.

В 1927 году в Компьене открыт мемориал. Позже вагон был перемещен в музей. Напомним, что примерно в то же время, в 1929 году, в Петергоф были доставлены и превращены в музей два вагона императорского поезда. Правда, в отличие от компьенского вагона – символа победы, императорские вагоны стали символом поражения – музеем падения монархии.

В 1940 году, когда немецкие войска вторглись во Францию, Гитлер избрал Компь-енский лес местом заключения перемирия с Францией. Тогда вагон перевезли из музея и поставили на то же самое место, где он стоял в 1918 году. Гитлер сидел на том же самом месте, на котором в 1918 году сидел французский маршал Фош.

Королевский павильон в Брайтоне – еще один пример дворца, превращенного в госпиталь. Он демонстрирует, каким эффектными и успешными могут быть политические дивиденды. Первоначально это была приморская резиденция английского короля Георга IV, к началу ХХ века павильон уже был собственностью городского совета Брайтона. Во время Первой мировой войны дворец стал госпиталем для индийских солдат, а в 2014-м – одним из крупнейших центров юбилейных мероприятий, посвященный столетию начала Первой мировой в Великобритании.

Несмотря на то, что к 1914 году павильон уже не был королевским дворцом, среди лечившихся в нем индийских солдат бытовало мнение, что сам король (Георг V) открыл для них свои двери. Когда солдаты лежали под сверкающими люстрами, напоминающими фантастические растения, они думали, что оказались небесах. «Этот госпиталь похож на храм. Он расположен в саду на берегу моря. Мы лежим на железных кроватях под золотым куполом, вокруг сверкают стеклянные цветы», – описывал Р. Киплинг впечатления индийского солдата [14]. Так, увлечение экзотикой во вкусе колониальной империи начала XIX века (отделка павильона в индо-мавритан- ском стиле создана в 1815–1822 годах) сто лет спустя послужило империи, выдержавшей натиск Первой мировой. Вернувшиеся домой индийские солдаты – через брайтонский госпиталь прошло около 12 000 пациентов – уносили с собой образ сказочной Англии. Пребывание в Брайтоне стало для многих из них едва ли не самым ярким эпизодом в жизни.

Формирование имиджа империи не было пущено на самотек: пропагандой заботы британской короны об индийских солдатах специально занималось Военное министерство. Открытки, на которых одетые в темно-синюю больничную форму сикхи сидят или лежат на кроватях, разговаривают, читают газеты в роскошных залах дворца, изданы полуторамиллионным тиражом, они продавались по всей Британии и по всей империи [13].

В ряду дворцов-символов – дворец-концлагерь в Лондоне, а также хорошо известный Хрустальный дворец, который в годы Первой мировой стал военно-учебной базой морского флота Британии, а затем первым имперским музеем войны.

Дворец Александры в северном Лондоне – «народный дворец» или «народный дом», возведенный в честь бракосочетания принца Уэльсского и датской принцессы Александры в рабочей части Лондона. Это был своего рода культурно-развлекательный комплекс, где находились выставки, музейные экспозиции, лекционный зал, библиотека, бассейн, ипподром, пруд для лодочных прогулок и поле для игры в гольф. В первые месяцы войны сюда были помещены более 50 тыс. немецких, австровенгерских и турецких граждан, проживавших в Великобритании. К 1918 году здесь содержалось около 25 тыс. человек. «Условия содержания были не так ужасны, как концентрационные лагеря в Южной Африке во время англо-бурской войны или концлагеря Второй мировой, но все же это было заключение» [6]. Сегодня этот символ травматического опыта войны очень востребован [10], а тема жертв войны, пожалуй, более популярна, чем героическая.

И, наконец, символами войны в Британии считаются « дворцы развлечений » – это название не из сегодняшнего дня, а из того времени. Тогда в Англии переживали расцвет мюзик-холлы, их-то и называли дворцами развлечений [8]. Современными британские историки пишут даже о триумфе мюзик-холла во времена Первой мировой. Заведения действовали центры рекрутинговой кампании: патриотические песни исполнялись в окружении фокусников, жонглеров, акро-

Общество

батов, дрессированных животных. Как писал один британский историк, имея в виду визуальные образы Первой мировой, мы воспринимаем эту войну как молчаливую и черно-белую (немое кино и черно-белое фото). На самом деле цвета было много, а ее саунд-треком был мюзик-холл [17].

Одной из самых популярных исполнительниц была Веста Тили. Она имела огромный успех еще в довоенные годы, покорила сцены Англии и США, но то, что произошло во время Первой мировой, не идет ни в какое сравнение. Ее сценическим образом стал раненый солдат Томми. Когда одетая в солдатскую униформу Веста Тилли исполняла патриотические песни, молодые люди тут же записывались добровольцами в армию. Тилли называли лучшим агитатором британской армии. В 1919 году за вклад в победу супруг Весты Тили Уолтер де Фрес был возведен в рыцарское достоинство, а она получила титул леди.

Образ женщины в мужской военной форме стал невероятно популярным в шоу времен Первой мировой [7]. Позже с оглядкой на Весту Тили будет лепить свой сценический образ Марлен Дитрих. Следует заметить, что в те времена такой образ был почти непристойным. Известно, что в 1912 году королева Мэри, супруга Георга V, не вынесла вида дамы в мужских бриджах и закрыла лицо программкой [18, p. 203]. К 1914 году ситуация мало изменилась: то, что делала Веста Тили, было на грани приличия.

Парадоксальное единство патриотизма, трагизма и эротической чувственности было, похоже, одной из особенностей языка той эпохи. Современный петербургский историк и социолог Б. Колоницкий, исследовавший образы императорской семьи в годы Первой мировой войны, назвал свою книгу «Трагическая эротика» [3]. Это слова С. Булгакова, которыми тот охарактеризовал свое отношение к царю – одновременно влюбленность в царя и трагическое понимание, что он не соответствует идеалу. А для британских историков эмблемой парадоксальности служат первые слова песни «О, какая прекрасная война!» (Oh What A Lovely War), самой популярной песни во время рекрутинговой кампании.

Общество. Среда. Развитие ¹ 4’2014