Феномен юродства в литературе XIX века

В последнее время в России актуализируется идея сохранения духовной самобытности и возвращения к национальным истокам.

В связи с этим неслучаен интерес к феномену юродства, воспринимаемому в отечественной культуре как способ воплощения особенностей народного героя и построения духовно-нравственного идеала.

Литературное осмысление феномена юродства началось только в XIX веке, до этого времени еще силен был авторитет Церкви, поэтому представить почитаемый тип юродивого в неканоническом, а эстетически сформированном варианте было сложно.

Авторы стали использовать образ юродивого в светской литературе, где он приобрел новые функции, которые определялись художественными задачами произведения. Стоит отметить неоднородный характер этого образа: одни юродивые герои олицетворяли собой мудрость, другие – кротость и отстраненность от бренного мира, третьи – позаимствовали внешний облик и поведение близкое к шутовскому.

Одним из первых к образу юродивого обращался А.С. Пушкин в трагедии «Борис Годунов», а уже большее внимание этому типу героя уделяли в конце XIX – начала XX века Н.С. Лесков в «Очарованном страннике» и др. Причин интереса к подобному герою можно выделить несколько, но главная – поиск национальной идеи, народного героя в переходную эпоху.

Обращение к теме юродства сохраняет тот же уровень частотности к середине XIX века. Одновременно отношение этому явлению в русской культуре начинает меняться: оно уже не воспринимается только с точки зрения подвижничества, понятийные границы расширяются за счёт его обмирщения, все чаще юродство рассматривается как психологическая категория. Также появляются образы, изображающие юродство как изжившее себя, потерявшее истинное предназначение, превратившееся в лжеюродство, банальное нищенство и шарлатанство. Одновременно с этим зарождается и крепнет скрытая идея, по которой юродивый – воплощение русского национального героя. Если жития и литература XVIII века изображала сам факт юродства, то авторы второй половины века XIX пытаются проникнуть в мотивы этого явления, осмыслить его эстетически и философски.

Толстой Л.Н. одним из первых в литературе описал более светский по сравнению с житийным образцом тип юродивого. В автобиографической повести «Детство» выведен образ юродивого-странника Гришки, живущего в их семье. Он ходит босой, с веригами на теле, речь его также неясна в полной мере для обывателя, пророчества сбываются. Но, вместе с тем, он живет в богатой семье на правах странника, взаимодействует с ее членами, не творит «буйств», по крайней мере, в пределах повествования. Также впервые показано не благоговение и страх перед этим явлением со стороны окружающих, а подшучивание и формальный подход. Так, отец семейства, рассуждая о юродивых, шутливо высказывает свое мнение о том, что их необходимо сажать в полицию, чтобы они расстраивали нервы девушек.

Целую галерею образов, близких к юродству, представляет перед читателем Ф.М. Достоевский. Как точно заметила Н. Сараскина, юродство в творчестве Достоевского – «экстраординарное состояние духа человека, дерзающего сказать то, о чем другие молчат» [1, с. 140].

Сама поэтика Достоевского располагает к формированию образов подобного типа. Возможно, это связано с принципом полифонии, о котором писал М. Бахтин. Внутренний монолог двуголосен: в мысли героя вмешиваются чьи-то чуждые. Некоторые исследователи говорят о так называемом «юродивом слове» в творчестве Достоевского, особенность его в том, что оно предчувствует мысли и слова собеседника.

Как уже отмечалось ранее, юродивый онтологически свят, его поведенческая инаковость является восходящей к спасительной чужеродности этому миру Иисуса Христа. Для Федора Михайловича фигура Христа является и ключевой в жизни, и основным художественным регулятивом, поэтому обращение к образам юродивых следует понимать как отсылку к идее искупительного страдания Спасителя.

В этом плане показательны образы князя Мышкина и Алеши Карамазова, имеющие и мировоззренческие, и поведенческие пересечения с типом юродивого. Однако стоит уточнить, что это не юродство в каноническом смысле, а переработанные автором «обмирщенные» образы. Их объединяет еще один общий мотив, свойственный юродству – трагически безуспешная попытка излечения душ (он же появится позже и в образе Иешуа у Булгакова).

В творчестве Достоевского достаточно много героев, чье поведение и образ мыслей соприкасаются с юродством. Так Федор Павлович Карамазов называет себя шутом и юродивым, употребляя эти понятия в качестве синонимов. Подобная формулировка неоднократно повторяется в тексте, превращаясь в доминантную ха- рактеристику, через которую интерпретируется этот образ. Старец Зосима близок к юродству в даре прорицания и желании «врачевать души» грешников, он также неоднократно называется юродивым, но, если Федор Павлович соотносится с юродивым через шутовское поведение, то старец Зосима своим духовным складом, близостью к божественному и праведничест-вом. Вообще в «Братьях Карамазовых» достаточно часто упоминается понятие «юродивый», пускай и не всегда в первоначальном значении. Роман изобилует образами, внутренне или внешне соотносящимися с образом юродивого, имеющими его черты.

Блаженный Семён Яковлевич из «Бесов» – герой неоднозначный: с одной стороны, он живет в достатке, его опекают богатые люди, что необычно для юродивого. Достоевский «списал» его образ с Ивана Яковлевича Корейши, почитаемого, но неканонизированного юродивого, что видно в иронической «подаче» этого персонажа. С другой стороны, в его жестах и поведении часто кроется скрытый провидческий смысл. Так, даже очередность угощения Семеном Яковлевичем гостей чаем трактуется остальными героями как предсказание.

Есть в творчестве Достоевского образы юродивых, чьи художественные характеристики не противоречат канону. К этой категории можно отнести образ матери Смердякова - Лизаветы Смердящей. Стоит отметить, однако, некоторое несоответствие, так как юродивый всегда принципиально один, ему чужды человеческие отношения, но у Лизаветы рождается ребенок. С этим связан интересный мотив – рождения юродивой «демонического» дитя. Вспомним образ Смердякова с его сладострастной жестокостью и дьявольской проницательностью.

В романе «Преступление и наказание» неявно представлены феномен юродства, лишь некоторые черты персонажей можно рассматривать с этой точки зрения. В этом плане показателен диалог Раскольникова и Сони над Евангелием. Когда Родион узнает о близких отношениях Сони и убитой им Лизаветы, он сокрушается о том, что обе они «юродивые». В данном контексте это, скорее всего, значит «блаженные», наделенные благодатью, принадлежащие не этому грешному миру, как он, а друго- разу юродивого: «Никогда наша семья и мы не чувствовали такой близкой связи нас всех с высоким небом» [3, с. 36].

Для М.Е. Салтыкова-Щедрина образы му, где его теория априори не состоятель- юродивых – составная часть мира, рас- на.

В рассказе Г.И. Успенского «Парамон юродивый», исходя из названия, должен присутствовать образ юрода, однако при детальном рассмотрении главный герой оказывается не совсем таким, каким его репрезентирует автор в заглавии. В рассказе повествователь вспоминает историю из своего детства, когда у них во дворе жил странник Парамон на правах «домашнего святого». Сюжетно жизнь Парамона напоминает выдержки из житий святых: «Повинуясь гласу и видению, оставил дом, жену, двух детей и ушел спасать свою душу» [2, с. 36]. Подобно христианским аскетам он истязал себя веригами, железными оковами и чугунной шапкой, подражая таким образом Христу: «Язвы господа моего ношу на теле моем» [3, с. 36].

Но в отличие от юродивого, он не совершал алогичных поступков, несущих в себе потаенный смысл, призывающий к избавлению от грехов. Странность его поведения заключалась лишь в способах молитвы и речи, повествователь делает акцент на том, что эти особенности обусловлены мужицким происхождением, а не яв- ляются следствием печати юродства.

В тексте звучит мысль о том, что Парамон пытается спасти свою душу, к тому же сматриваемого через призму сатиры, поэтому и они представлены в гротескном виде.

Все названные выше авторы использовали образ юродивого не только, чтобы осветить религиозное подвижничество, но и с целью показать культурное пространство России. Литература показывает ре- альную жизнь со всеми ее радостями и проблемами, поэтому в оппозицию образу юродивого появляется лжеюродивый. Как уже отмечалось, юродство начинает мыслиться как национальная черта, этим объясняется такое широкий охват образов коррелирующих с юродивым: от Федора Павловича Карамазова до старца Зосимы.

Таким образом, в XIX веке начинается постепенная десакрализация, вследствие чего образ юродивого меняется, из-за обмирщения границы понятия расширяются. Также появляются образы, например, лжеюродивых, показывающие юродство как потерявшее первоначальное предназначение явление. Но вместе с тем, зарождается идея о том, что юродивый – воплощение русского национального героя. Важная особенность литературы этого пе- риода – желание понять психологию юродивого, представить его рефлексирующим героем, что, естественно, было чуждо до своим примером вдохновляет и семью, в литературы ранних периодов.

которой живет, это и приближает его к об-