Феномен воспоминания в контексте современной книжной культуры

10.24412/1997-0803-2020-597-35-42

Воспоминания можно сравнить с «двойным портретом» – автопортретом и образом эпохи одновременно, которые, вступая в диалог, всегда открыты для «встречи глубинного с другим» [3, с. 319] – с читателем, зрителем, слушателем, порой удалённым в пространственно-временном отношении от автора мемуаров. Отсюда присущая и портрету, и воспоминаниям динамичность, способность к перерождению текста, отличающие, как правило, автопортреты людей «с биографией» [6, с. 14]. Если мы обратимся к автобиографическому, шире – мемуарному, наследию русского зарубежья, то, безусловно, найдём немало тому подтверждений.

***

В целом воспоминание в контексте культуры русского зарубежья, в том числе в книжной культуре эмиграции, это механизм реконструкции исторического и эстетического. Например, «русский Берлин» (литературно-художественная общественность – эмигранты из России: писатели, литературные критики, философы, художни- ки и другие) оценивал с этой позиции такое явление, как Дом искусств – одно из писательских объединений (наряду с Клубом писателей). Для эмигрантов Дом искусств, появившись в 1921 году, стал аллюзией, реконструкцией художественной России, дорогим воспоминанием. Однако, наряду с ностальгическим и восторженным отношением к нему [7, с. 79], были и «критические отзывы». Так, И. Эренбург сравнивал Дом искусств с Ноевым ковчегом, поведение его обитателей, в частности имажинистов, с традициями и нравами модных в начале XX века литературных кафе, упомянул в том числе и об «эго» Игоря Северянина [23].

В эмиграции взаимоотношения людей, вышедших из Серебряного века – культуры, которую В. Ходасевич называл «случаем коллективного творчества», неизбежно трансформировались. Эренбург подробно описывает эти процессы, упоминая, в частности, о конфликтах в литературной среде, эмигрантах и «полуэмигрантах» и т.п. и их мечтах о «перемирии» в творческом со- обществе, отражённых, в частности, в шутливых стихах Н. Минского [23].

Дом искусств в Берлине, по сути, был реконструкцией своего петербургского оригинала, а атмосфера, о которой вспоминал Эренбург, стала в известном смысле куль-тур-аллюзией рефлексии, которая царила в российских литературно-художественных объединениях, характерных для эпохи Серебряного века. Быть может, сам того не замечая, Эренбург, иронично отозвавшись о Северянине, на самом деле воспроизводит его критическое отношение к собратьям по перу, высказанное ещё до эмиграции, например, в «Поэме безпоэмия» (1915) и «Бродячей собаке» [13].

Воспоминание как апелляция к идеалам прошлого, в том числе ориентация на классику, литературу Серебряного века и в целом на традиционные формы выражения, уже устоявшиеся, отличало старшее поколение русского зарубежья, к которому относились, в частности, Бунин, Ремизов, Шмелёв и другие.

В связи с этим Вяч. Вс. Иванов отмечает, что «философы, высланные в 1922 году, увезли в себе и с собой философию русского серебряного века, частично предвосхищавшую экзистенциальную философию и другие течения, ими узнанные на чужбине (вспомним хотя бы встречи Бердяева и Ма-ритена, Шестова и Гуссерля)» [11, с. 702].

С этой точки зрения интересно и отношение («воспоминание», апелляция) поэтов «парижской ноты» к А. Блоку и И. Анненскому. Как писал Георгий Адамович о Блоке [см.: 2; 19], «у нас вовсе не было беспрекословного перед ним преклонения, наоборот, была и до сих пор остаётся критика, было даже отталкивание, однако исключительно в области стилистики, вообще в области ремесла … Но если ценить в поэ- зии напев, ритм, интонацию, то по этой части во всей русской литературе соперника у Блока нет» [2].

Что же касается творчества Анненского, то «… это даже не пятый акт человеческой драмы, а растерянный шёпот перед спустившимся занавесом, когда остаётся только идти домой, а дома, в сущности, никакого нет» [2].

Метафоры, в которые облекались переживания и страх, вызванные ощущением у русской эмиграции духовного и физического «бездомья», атрибутивны для тех, кто попадает в инокультурную среду, так же как и ностальгия – «Великая Печаль». Именно о ней говорит Н. А. Тэффи в рассказе «Сырьё» (цикл «И времени не стало») [21, с. 457].

Особое состояние человека в эмиграции во многом связано с утратой «привычки жить» [24, с. 5] – тех традиций, сакральных и секулярных, которые характерны для культуры определённой эпохи. Не случайно эмигранты (революционной и постреволюционной волны) так стремились реконструировать прошлое – именно в его повседневности, что нередко вызывало у современников-соотечественников иронию – порой светлую, нередко горькую, но не злобную, – как в воспоминаниях Александра Биска о «русском Париже» [4, с. 45].

Более драматично нравы русских эмигрантов описывает Тэффи в рассказе «На скале Гергесинской» (цикл «И времени не стало») [20, с. 450–454].

Своё место занимают в культуре воспоминания и «Дневники» (1907–1933) Сергея Сергеевича Прокофьева. В них личность композитора, события, современники и темпоритм эпохи воссозданы с присущей автору иронией и самоиронией [16]. Наряду с «Дневниками» в качестве феномена мему- арной литературы русского зарубежья можно рассматривать и «Деревянную книгу» Прокофьева.

Идею книги композитор изложил в «Дневнике». Она заключалась в том, чтобы собрать автографы известных и значимых в судьбе композитора людей. И это бу- дут не просто подписи, а ответы на вопрос: «что вы думаете о солнце?» [16, с. 593]. Первый автограф появился в «Деревянной книге» в 1916-м, последний – в 1933 году, до возвращения Прокофьева в Россию.

Оформление этой рукописной книги также было продумано композитором и претендовало на уникальность – грубый деревянный переплёт с металлической застёжкой [16, с. 593].

Увидев готовую книгу, композитор обозвал её «мужиком в шёлковых чулках». Впрочем, важным в конечном счёте для Прокофьева было то, что она всё-таки «деревянная» [16, с. 593].

Вопрос о солнце воспринимался как размышление о смысле жизни – именно так выглядят ответы тех, кто оставил автографы для Прокофьева (К. Бальмонт, С. Кусе-вицкий, Н. Мясковский, Р. Глиер, Х. Капабланка, А. Алёхин, М. Ларионов, Н. Гончарова, А. Достоевская и другие). «Кавалеры» «Деревянной книги» (так называл героев своей книги Прокофьев), каждый по-своему, обозначили отношение к Солнцу, традиционно символизирующему в семиотике культуры и искусства жизнь, творчество, любовь, расцвет. Всё это нашло своё отражение в «Деревянной книге». Так, можно услышать эхо дискуссий о «новом искусстве» – атрибуте «повседневности творчества» в начале XX века, в посланиях дирижёра С. Кусевицкого, поэта В. Маяковского, художника и поэта Д. Бурлюка. Однако для большинства «кавалеров» Солнце

– это прежде всего Сергей Прокофьев и его музыка.

Оригинал «Деревянной книги» хранится в РГАЛИ. Но в 2009 году вышло её факсимильное издание [18], и теперь читатели могут «услышать», как мыслит эпоха Прокофьева, бросившая вызов творцам и изме- нившая не только «привычку жить», но и мир в целом.

Отдельной проблемой представляется и этика интерпретации воспоминания, особенно важной в отношении русского зарубежья, которое можно рассматривать как живой организм, огромную, многопоколенную семью и как ещё один, редкий, «случай коллективного творчества» в русской культуре.

Тем не менее следует уточнить, что эмиграция – вынужденная или добровольная – явление в культуре естественное (особенно в художественной культуре, искусстве). Это охота к перемене мест, но не скуки ради, а пользы для… Ибо такой побег не всегда мыслится, но, как правило, необходим для развития культуры и становится приключением духа. Об этом немало сказано известными исследователями – философами, литературоведами, художественными критиками [5, с. 26; 11, с. 702].

В отношении к феномену «русская эмиграция», вероятно, более чем к какому-либо другому в отечественной культуре, важно понимание принципа круговой причинности и в целом – последовательный и кропотливый процесс осмысления историко-культурного контекста, в котором, собственно, и рождалась эта многоактная пьеса под одноимённым названием. Здесь особое значение приобретает понимание разницы между героями и – действующими лицами, между тем, чему свидетелем я был, и – против кого свидетельствовал.

***

В нынешних социокультурных реалиях, когда охота к мистификации пуще разоблачения, актуализируется проблема корректного использования культурного наследия. Воспоминания можно отнести к нему в полной мере, особенно когда они из личной интеллектуальной собственности трансформируются, например, в издательский или кинематографический продукт (байопик и т.д.).

С этой точки зрения показательна и отечественная детская литература, в пространстве которой прослеживается эволюция отношения к феномену «советское детство», начиная с 1990-х годов по настоящее время. Эту динамику можно назвать положительной, поскольку экспансия критики, которая ощущалась в последние десятилетия в литературно-художественной рефлексии, снижается. Причин тому несколько. С одной стороны, с 2010-х годов значительно пополнились ряды детских писателей, появились соответствующие номинации в рамках российских литературных премий. С другой – в современном литературном пространстве реализуется немало интересных детских проектов, ориентированных на формирование культурной памяти, изучение традиций отечественной культуры, в том числе культуры повседневности, и востребованных целевой аудиторией читателей в различных форматах (печатной книги, аудиокниги, e-book, «книга 2.0»).

С этой точки зрения особый интерес представляет, например, литературная серия «Ребята с нашего двора» (издательство «Речь»), и в частности книга художника, графика Е. Двоскиной «А Саша выйдет? Советское детство в историях и картинках» [8], которая является своего рода воспоминаниями о детстве этой эпохи. Инте- ресно, что, будучи художником-оформителем множества книг для детей и взрослых, автор выпустила на основе своих рисунков серию ностальгических открыток «Для тех, кто помнит», а затем, написав к ним тексты, издала книгу, посвящённую советскому детству. В этом же ряду – иллюстрированная Двоскиной книга «Дневник из детства. Историческая реконструкция» (дневник-анкета с подсказками), посвящённая девочкам 1970–1980-х годов [9]. В контексте воспоминаний о советской эпохе стоит упомянуть о новой концепции издания книги известного детского писателя Виктора Драгунского, включающей комментарии и статьи современных авторов [1; 10].

Отметим, что нередко именно в рамках мемуаристики воспринимаются современным зрителем и читателем книги и фильмы о значимых событиях в истории России. Это в основном касается советской военной фильмографии, прозы и поэзии. Кинематографическое и литературное наследие пересматривают и перечитывают в том числе нынешние дети и подростки.

В течение пяти лет в числе лидеров экранизаций классической военной прозы удерживают свои позиции «А зори здесь тихие» (1972, по повести Б. Васильева) [15; 22], «В бой идут одни «старики» (1973, драма Л. Быкова), «Они сражались за родину» (по роману М. Шолохова), «Семнадцать мгновений весны» (1973, по роману Ю. Семенова) [15; 22]. Что же касается новых версий экранизаций известных книг о войне, то они далеко не всегда пользуются популярностью у наших современников. Среди них, в частности, фильм 2015 года «А зори здесь тихие», «Утомлённые солнцем», «Сталинград» [15; 22]. В 2019 году в топ пяти кинолент о войне вошёл, кроме уже обозначенных, фильм «Т-34» [15]. В числе любимых и неоднократно пересматриваемых фильмов также оказалась военная классика: «Летят журавли», «Офицеры», «Горячий снег», «Освобождение» [15; 22].

Впрочем, цифры не способны в полной мере отразить качество и глубину интереса детей и подростков – значимой в аспекте формирования культурной памяти аудитории – к документальным и художественным реконструкциям событий Великой Отечественной войны. Важно, что этот интерес – устойчивый, а не сиюминутный. Они уважают историю своей семьи, гордятся её причастностью к эпохе героев, полной горечи потерь, радости победы и достойной вечной памяти. Не только данные социологических опросов, но и опыт публичных лекций (в частности, проект Департамента образования г. Москвы «Университетские субботы») и других просветительских мероприятий, проведённых в 2020 году в рамках празднования 75-летия Великой Победы, свидетельствует о том, что интерес современных детей и подростков к событиям Великой Отечественной войны за последнее десятилетие значительно вырос. Этому способствуют и переиздания военной прозы и поэзии, и те рассказы-воспоминания, которые передаются в российских семьях от по- коления к поколению.

В свою очередь, в 2020 году, в период пандемии COVID-19, читатели уделяют большое внимание автобиографической прозе, мемуарам. Так, число пользователей сервиса «ЛитРес», читающих биографические издания и мемуары, увеличилось на 29% по сравнению с 2019 годом [17]. В числе бестселлеров – книга Генри Марша «Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии». Рейтинг популярных книг на портале MyBook возглавляет книга известного режиссёра Д. Линча «Поймать боль- шую рыбу. Медитация, осознанность, творчество» [17].

Результаты опроса, проведённого на сервисах «ЛитРес», МyBook, «Книги», показывают, что россиян интересуют автобиографии актёра Константина Хабенского и Президента России Владимира Путина, в десятку знаменитых и успешных соотечественников вошли также Татьяна Бакальчук (директор компании Wildberries), «телеведущий Иван Ургант, министр иностранных дел РФ Сергей Лавров, певица Земфира, писатель Виктор Пелевин» [17]. Среди зарубежных медийных персон пользователи выбрали Илона Маска, Билла Гейтса, королеву Великобритании и государств-содружеств Елизавету II, Стивена Кинга, Марка Цукерберга, Джоан Роулинг, Леонардо Ди Каприо [17].

***

Отрадно, что выбор читателей не ограничивается только медийными лицами. Им интересны и «обыкновенные герои» – врачи, проявившие себя в борьбе с пандемией. В целом закономерно, что в авангарде читательских предпочтений наших современников оказалась автобиографическая литература. Это отражает поиски культурной идентичности, попытку соотнести себя с теми, кого принято называть «человек с судьбой», с состоявшимися в профессии, ставшими прообразами героев популярного в начале XXI века жанра «роман успеха», отчасти производного от мемуаров.

Можно заключить, что интерес к феномену воспоминаний – одно из атрибутивных качеств российского читателя, умеющего сопереживать, на имманентном уровне готового к тому, что М. М. Бахтин называл «со-участием» в контексте своей концепции диалога. Это свойство представляется крайне важным в реалиях диалога культур.