Филип Артур Ларкин и русские поэты второй половины ХХ века: поиск параллелей

Интересный опыт анализа поэзии Ларкина представлен в статьях В. Н. Ганина, обосновавшего влияние французского символизма на творчество поэта [Ганин 2012], и в эссе А. Макушинского, который нашёл интересные параллели в стихах и биографиях Ларкина и Ходасевича [Макушинский 2011]. Биографии Ф. Ларкина и анализу пяти его стихотворений посвящено эссе А. Космарского «Вопреки скуке и страху» на сайте «Горький медиа» [Космарский 2019]. Это несоответствие уровня популярности поэта на родине и недостаточного интереса в России можно объяснить и тем, что поэзия в нашей стране в последнее время не очень востребована (в отличие от 1960-х гг., например), и тем, что переводческих усилий явно мало, и тем, что в нашей литературе есть «аналоги», т. е. близкие по духу, по образности и поэтике лирики.

А. С. Кушнер, сделавший перевод нескольких стихотворений Ф.Ларкина (см. [Английская поэзия в русских переводах. ХХ в. 1984]), на наш взгляд, наиболее близок к английскому лирику из русских поэтов. Их объединяет пристальное внимание к предметному миру, в самых незначительных деталях которого авторы умеют увидеть и показать связь человека с мирозданием и приблизить к истине. Есть основания для сопоставления и в биографиях поэтов. Младший современник Ларкина, Кушнер (род. в 1936 году) тоже испытал на себе влияние глобальных катастроф ХХ в. (Вторая Мировая война, распад Британской империи и Советского Союза), тоже не был укоренён в религии и обречён искать точку опоры (Бога, смысл жизни) вне традиции. Оба поэта с гордостью говорили о наличии профессии (Ларкин – библиотекаря, Кушнер – учителя). Но Кушнер, в отличие от Ларкина, в личной жизни всё же выглядит более благополучным (он женат, у него есть сын от первого брака); и он жив по сей день и продолжает писать стихи. Русский поэт в своих интервью высказывался о Ларкине как об одном из любимых поэтов: «Ларкин – поэт XX века, в Англии его помнят и любят, а у нас и в остальном мире знают плохо…» [Шаргунов 2017].

Нельзя не заметить сходство поэтов в интересе к теме смерти, которая является главной в большинстве произведений Ларкина. Размышления о смысле жизни, сущности времени и смерти в творчестве Кушнера не менее значимы и остры: «Верю я в Бога или не верю в бога…», «Ах, поэзия, ты, как абхазская эта старуха, Всё не можешь о смерти забыть…», «Заснешь и проснешься в слезах от печального сна…», «Но и в самом легком дне…», – это лишь небольшая часть стихотворений подобной тематики. Часто герой Кушнера находит выход из экзистенциального тупика в житейских мелочах, творчестве или любви. Ларкин, как правило, предлагает отказаться от иллюзий и любых утешений и принять ужас неизбежного ухода в никуда: «Being brave Lets no one off the grave. Death is no different whined at than withstood» (Aubade) [Larkin 2017: URL].

Оба поэта часто обращаются к образу окна. Об окне в литературе как о важном смыслопорождающем мотиве пишет В. Г. Щукин. В своей статье исследователь утверждает, что в лирике А. С. Кушнера окно чаще всего связано с элегически-медитативной тематикой и тональностью [Щукин 2009: 80]. Приведём один из многих возможных примеров:

Мне боль придает одержимость и силу.

Открою окно.

Не знать бы названия этому пылу

По Фрейду, зачем мне оно?

О, шелест листвы, сквозняка дуновенье,

Ладонь у виска!

Не знать бы, что муза и есть замещенье,

Сухая возгонка, тоска [Кушнер: URL].

В стихах Ларкина окно – образ символический. Это не только обрамление картины внешнего мира и возможность видеть небо, не выходя из помещения и даже не вставая с постели ( see the clouds flying в «Dawn»: видеть летящие облака в «Рассвете»), но и деталь, органично связанная с образом дома, жилища, тоже сквозного и знакового в поэтическом мире Ларкина («Home Is So Sad», например). А. Красковский, опираясь на высказывания Ларкина в интервью и наиболее известные стихи («Dockery and Con», «The Whitsun Weddings»), делает обоснованный вывод: «Сарказм по поводу социальных шаблонов – учебы-работы-от-ношений-свадеб – вся эта обреченная суета сует вызывает у него изжогу и желание отгородиться от мира и наблюдать за ним из своих «высоких окон» [Красковский 2018: URL].

Сравнительному анализу текстов, в которых через этот образ окна раскрываются ключевые темы, посвящена наша статья. Для сопоставительного анализа были выбраны стихотворение Кушнера «Я к ночным облакам за окном присмотрюсь» и «Для песни печальной…» («To write one song, I said…») Ларкина, в которых мы находим характерное для лирического героя состояние эпифании, настигающее его без видимого внешнего повода или события, в домашнем, будничном бытии.

Оба поэта противопоставляют замкнутое пространство дома, в котором находится размышляющий о смерти лирический герой, внешнему миру, наполненному движением, ночным ветром, жизнью. Но в отличие от стихотворения Кушнера, произведение Ларкина композиционно дублирует эту оппозицию следующим образом: две строфы (первая – из 12 строк, вторая – из 9) противопоставлены во времени и пространстве (ночь \ утро, дом \ кладбище), визуально (тьма \ сияние камней, радуга) и эмоционально (печаль \ ликование). Кушнер же использует анафору, чтобы вопреки четырёхкратному повтору слова «умереть» утвердить возможные варианты бессмертия души, давая разные определения одной и той же лексемы. Антитеза здесь не такая явная, она присутствует имплицитно и заключается в мысли о том, что как бы соблазнительна ни была идея существования после смерти – это не та жизнь, которую человек так боится потерять. Ни органическое продолжение жизни в качестве растения, ни переселение души в тело жившего в эпоху Средневековья человека, ни бесплотное единение с мировым духом или ноосферой не может устроить любящего тех, «кто пока ещё живы». В этом смысле оптимизм Кушнера кажущийся, как и пессимизм Ларкина. Соответственно роль окна как символа имеет существенные отличия. Герой Ларкина с самого начала устремлён вовне, но к мёртвым: «I must visit the dead» («Для песни печальной», здесь и далее цит. по: Английская поэзия в русских переводах. 1984), чтобы творить грустные стихи (метонимическую связь смерти и мудрости мы найдём в финале одного из самых известных стихотворений поэта «Church Going», тоже переведенном Кушнером) [Ларкин 1984: 492 – 495]. При этом герой Ларкина лишён движения, пассивен, всё – то есть наступление утра нового дня – совершается помимо его воли и внезапно для него. Особое значение имеет взаимодействие образов окна и ветра:

As sad as the sad wind

That walks around my bed, Having one simple fall

As a candle-flame swells, and is thinned,

As a curtain stirs by the wall [Ларкин 1984: 486].

Ветер задувает свечу, ворвавшись в открытое окно спальни; таким образом окно в этом контексте является эмблемой перехода в мир иной, внешний, враждебный. Но кладбище как обитель мертвых и символ смерти оказывается не тем, что предполагалось: вместо печали – непредвиденные блеск, плеск (gold, foretold), птичье пение, ликование жизни и радуга надо всем:

As some vast seven-piled wave,

Mane-flinging, manifold,

Streams at an endless shore [Ларкин 1984: 486].

Следовательно, мы можем воспринимать образ окна как потенциальный переход из мира дома, спальни, своего рода футляра, в мир природы, где жизнь соседствует со смертью и не столько противостоит ей, сколько чередуется или даже пребывает в диалектическом единстве с ней. По мнению В. Н. Ганина, «подобное отношение к земному и трансцендентному можно обнаружить во многих стихотворениях Ларкина. Он предпочитает оставаться в пределах земного круга, земных предметов, но ощущение иной перспективы, ощущение присутствия вечности за этим земным и обыденным неизменно присутствует в содержании его произведений» [Ганин 2012: 168].

Мотив смерти Кушнер обыгрывает, используя те же образы (окно, штора, ветер), но его лирический герой более активен: мы видим его стоящим у окна, отодвинувшим штору, чтобы, всмотревшись в ночные облака, сравнить себя нынешнего с прежним. И это сравнение оказывается в пользу постаревшего (повзрослевшего), теперешнего. Годы не только приближают к смерти, но и прибавляют мудрости (или веры). Лирический сюжет стихотворения можно представить в виде следующей трансформации его субъекта: иначе (меньше?) счастлив – по-другому (меньше?) боится смерти – больше ценит возможность быть с теми, кто жив. Роль окна здесь скорее декоративная, это рамка для картины ночного неба с облаками как объекта медитации – и только. Но в контексте всего творчества А. Кушнера очевидно именно такое использование образа окна как символа связи или, скорее, противостояния конечного человека и бесконечного мироздания. Здесь показательны, например, его стихи «Старик», «Заснешь и проснешься в слезах от печального сна…», «Ох, я открыл окно, открыл окно, открыл…», «Потому что больше никто не читает прозу…», «Верю я в Бога или не верю в бога…» и др. Это позволяет понять главный мотив стихотворения, который, на наш взгляд, заключается в поиске утешения (или компромисса) в момент осознания конечности человеческого бытия. В этом смысле Ларкин более жёсток в стремлении отказаться от всех возможных иллюзий и принять истину («Со смертью закрутить роман» – такой неточный, хотя и красивый, перевод Красковского [Красковский 2018], в то время как у Ларкина же «walk with the dead for fear of death» – ходить с мёртвыми из страха смерти) [Ларкин 1984: 488]). Окно – это выход изнутри, но выход не для тела, как дверь, а для взгляда, ума, души, может быть. То, что видит герой Ларкина в окне, часто вступает в противоречие с тем, что происходит с его телом в этот момент. Меняет настроение, заставляет почувствовать, помогает понять. Понимание – вот что является главным содержанием жизни лирического героя произведений Ларкина.

Можно сделать вывод, что при достаточном количестве совпадений тем, мотивов и образов английский и русский поэт принципиально отличаются друг от друга прежде всего умением не только «заглянуть в бездну» (это делают оба поэта), но и не отвести от неё глаз – на это способен Ларкин.

«Вы спрашиваете, оказал ли влияние на меня Ларкин? Мне трудно ответить на этот вопрос. Думаю, что дело не во влиянии, а в общности, совпадении взгляда на мир и людей, внимание к ним, обычной жизни, подробностям, прелести и печалям этой жизни», – так ответил сам А. Кушнер на мой вопрос.