Функции криптотипа ‘личность / неличность’ существительного в языковой игре (на материале русской и украинской художественной прозы)

Скрытая категория (или криптотип), противопоставленная явной, или открытой, категории (фенотипу), представляет собой «семантические и синтаксические признаки слов или словосочетаний, не находящие явного (эксплицитного) морфологического выражения, но существенные для построения и понимания высказывания, в частности, потому, что они оказывают влияние на сочетаемость данного слова с другими словами в предложении» [6, с. 457–458]. С.Д. Кацнельсон выделяет следующие функции скрытых категорий: 1) содержательную функцию грамматической классификации, 2) функцию синтаксической валентности, 3) функцию скрытой деривации лексического значения [4]. Ю.С. Маслов дополняет этот ряд различительной функцией [6].

В русской грамматике известно деление существительных на личные и неличные. К первым относятся слова, называющие лиц мужского и женского пола, которые обозначают активного субъекта, способного на сознательные действия, ко вторым – существительные, именующие всех других живых существ и неживых предметов. Среди лексикосемантических групп личных имен существительных можно назвать наименования по

родству; социальному положению; профессии; роду занятий; национальной принадлежности; месту жительства; действию, состоянию; свойству, признаку; психологическому складу; взглядам. Неличные существительные обозначают животных, рыб, птиц, насекомых, пресмыкающихся, а также предметы, качества, явления и пр. окружающего мира (см. об этом подробнее: [11, с. 43–47]).

Личность / не-личность существительных учитывается и при распределении этих слов на одушевленные и неодушевленные, а также указанный выше семантический признак в совокупности с гендерным лег в основу выделения грамматической категории рода. Кроме того, необходимо сказать о возможности субституции личными местоимениями 1-го и 2-го лица (неличным соотвествует 3-е лицо) [6, с. 458].

Дихотомия «личность / не-личность» обнаруживается и в деривационных особенностях, среди которых можно отметить аффиксы (их насчитывается более 30), соответствующие номинациям лиц женского и мужского пола [Там же].

По мнению М.В. Всеволодовой [2, с. 48], существительные делятся на пять групп, в первую из которых входят имена личные – нарицательные и собственные названия лиц (антропонимы). Антропонимы и зоонимы (наименования животных) С.Д. Кацнельсон [5] и Н.Д. Арутюнова [1] относят к предметным именам, «но антропоцентричный характер языка заставляет выделить их в отдельные разряды. Личное имя (или личное местоимение) в роли S предложения влияет зачастую на характер предложения. Так, только предложения с личными S имеют определенно- и обобщенно-личный вариант: В роще поют; Яму завалили . Зоонимы должны быть представлены своим именем: В роще поют соловьи; Реку бобры запрудили . Антропонимы и зоонимы дают разные реализации в некоторых моделях предикатного состояния, ср.: Отца парализовало / Отец парализован / Отец в параличе при неот-меченности последней модели для зоонимов: * Собака в параличе … Имена собственно предметные допускают такой вариант, как Яму завалило (снегом, камнями); Его придавило деревом , при невозможности * Его придавило упавшим с дерева медведем » [2, с. 48].

Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов видят противопоставление антропонимов и зоо-нимов и в плане следующих оппозиций: «говорящий / неговорящий», «разумный / нераз- умный», «двуногий / четвероногий» [3, т. 2, с. 465–481].

М.А. Шелякин полагает, что некоторые синтаксические и морфологические явления также связаны с лексемами, обозначающими лиц. «Так, конструкции с предикативными наречиями типа “… холодно ” выражают с дат. пад. синтаксического субъекта состояния лица, а с обстоятельственными наречиями – состояние окружающей среды: Мне холодно / На улице холодно » [14, с. 187].

Как мы могли убедиться, в грамматике принято считать, что категорией ‘личность / неличность’ обладают только имена собственные и конкретные, именующие лиц. С нашей точки зрения, рассматриваемый семантический признак стоит учитывать и у ряда собирательных существительных (молодежь, профессура, студенчество) , которым свойственны указанные выше семантические и грамматические признаки.

В предлагаемой статье мы рассмотрим, как проявляется именной криптотип ‘личность / неличность’ существительных в языковой игре, созданной в своих произведениях русскими и украинскими прозаиками. Под термином языковая игра мы понимаем «нестандартное (неканоническое, отклоняющееся от языковой / речевой, в том числе стилистической, речеповеденческой, логической нормы) использование любых языковых единиц и / или категорий для создания остроумных высказываний, в том числе комического характера» [12, с. 86].

Чаще всего в художественных текстах представлена игра на контрасте семантической и грамматической одушевленности / неодушевленности существительных. Так, смерть человека делает его уже существом неодушевленным (в семантическом плане), однако грамматика свидетельствует об обратном: Он увидел, как люди превращаются в тела (А. Снегирев. Вера). С семантико-синтаксической точки зрения агентивность проявляется синтези-рованно: один и тот же субъект в пропозиции выступает в двух ролях – Экзисциенса (субъекта существования – люди ) и неодушевленного субъекта (тела).

И все в Сулеймане прекратилось (А. Снегирев. Вера); Наш студент подрабатывал в анатомическом театре. Анатомический театр отличается от просто театра тем, что умершие от скуки во втором развлекают посетителей в первом (М. Веллер. Легенды Невского проспекта). Синтаксема умершие, всту- пая в конфликт с лексическим наполнением данного субстантивата, совмещает две актантные характеристики – Экзисциенс (субъект существования, но при отрицании данного состояния) и Эмотив (источник формирования положительных эмоций у потенциальных зрителей).

Еще один пример, который свидетельствует о противоречии семантической и грамматической категории одушевленности / неодушевленности, но при этом такие существительные, как люди, родители , не лишаются грамматического показателя ‘личность’:

– Родители ваши кто?

– Так ведь люди , – ответил он, не понимая сути вопроса.

– Я понимаю, что не коровы. Чем занимаются?

– В гробе лежат.

– То есть умерли?

Чонкин посмотрел на лейтенанта удивленно: что он, лук ел или так одурел?

– Неужто живые ? – сказал он и сделал гримасу, выражающую крайнюю степень недоумения (В. Войнович. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Кн. I: Лицо неприкосновенное).

Таким образом, признак ‘личность’ у рассмотренных выше лексем остается стабильным вне зависимости от перемены в семантической квалификации их с точки зрения одушевленности / неодушевленности.

«“Неличные” существительные не употребляются в дательном падеже со значением предназначенности (нельзя сказать “купить чехлы машине”, “достать линолеум кухне”) и в оборотах типа “у Х высокая температура” (нельзя сказать “у воздуха высокая температура”)» [6, с. 458]. Этот же семантический признак – «предназначенность» – в языковой игре может приписываться и личным существительным, связанным с мортальной тематикой, семантико-синтаксический ранг которых в данном случае становится За кадром: Но желал я жить, чтобы открыть свое собственное похоронное бюро, например, «Все для Того Света»… (Ю. Алешковский. Моргунов – гример из морга); Замiсть номера помешкання на дверях сусiдки висiла табличка «Ритуальнi послуги специфiчнi». Що, дiдько його вiзьми, це означає? Невже вона?.. Як бiдний Йорик?.. (Ю. Iздрик. АМ-тм).

Категория ‘личность / неличность’ послужила развитию в семантической системе языка антропоморфизма (горлышко бутылки, игольное ушко), основанного на метафоричности человеческого мышления (см. об этом подробнее: [9]), и антропосубъектного уподобления реалий внутреннего мира реалиям внешнего мира (трястись – трус, бык – бычиться (‘упрямиться’)) (см. об этом подробнее: [8]). Антропоморфизм обыгрывается и в комическом тексте, создавая:

– юмористические высказывания ( Мабуть, я б відчув зближення і вересня 1914 року, і ве-ресня 1939 року. Бо чомусь настирливо перед-чуваю цей вересень. Але тепер я маю роман з вулицею . Або: вулиця фліртує зі мною (Т. Прохасько. Спалене літо));

– иронические ( Базар не здохне нiколи , бо вiн не є анi спорудою, анi мiсцем, вiн не є навiть органiзацiєю суспiльства. Базар – це горизон-тальний спосiб висловлювання (В. Єшкiлєв. Пафос); Але я впіймаю цю осінь. Вона не вивер-неться від мене. Я відчув її ще на початку літа. Тоді було літо сухості. Адже у літі багато літ. Тепер тяжко сказати – що я відчув. Але я казав – осінь вже незабаром, вона вже десь тут, хоч її трошки (Т. Прохасько. Спалене літо));

– саркастические ( Следуя подробным указаниям старика и карте, Миша уже катил деревенской улицей, которая ворочалась под автомобилем, выставляя все свои горбы, и на которую желто-ржавой октябрьской мочалкой с обеих сторон наползали кусты, свешивались ветлы, валились дома, будто пьяные, желающие поговорить откровенно (А. Снегирев. Внутренний враг); Не я читал вопросы, а вопросы гаркали на меня . Держали за подбородок, завтавляли не отворачиваться, прямо в глаза смотреть и даже будто лампу в лицо направили (А. Снегирев. Моя борьба); Сталося. Пекло мого життя на-здогнало мене тут (В. Шкляр. Кров кажана); Мене нiколи не цiкавила полiтика , за винят-ком тих випадкiв, коли вона пролазила попiд дверi мого помешкання i починала смердiти просто в мене на кухнi , тодi я нею цiкавився, власне я цiкавився тим, як її позабутись (С. Жадан. Anarchy in the UKR)).

В языковой игре мы отметили также обратный процесс – редукцию антропоморфности, что выражается в ироническом овеществлении личности. Так, диминутив новенький (от новый – ‘вновь сделанный или вновь приобретенный; не бывший или мало бывший в употреблении’ и не отмеченное в словарях соотнесение, на наш взгляд, прилагательного новенький с другим значением новый – ‘появившийся вместо прежнего, ранее бывшего, заменивший собой прежний или такой, который появился’ [13, т. 2, с. 505]) и прилагательное сносный (‘такой, который можно вынести, с которым можно примириться; терпимый, приемлемый’ [Там же, т. 4, с. 167]) характеризуют как одушевленные, так и неодушевленные предметы. Таким образом, син-таксема жена может быть квалифицирована и как Коагенс, и как Обладаемое: У меня была новенькая и весьма сносная жена (Вик. Ерофеев. Жизнь с идиотом).

Похожая ситуация наблюдается в результате построения аномальной косвенной диатезы при редукции у существительного Вера / она криптотипов ‘наличие / отсутствие волевого начала’ и ‘контролируемость / неконтроли-руемость’ у предиката: И повлекла Веру комнатами (А. Снегирев. Вера); Откупившись мелочью от сомнений, не испытав ни благости, ни облегчения, Вера отдалась переулкам (А. Снегирев. Вера). Однако в последнем контексте сохраняется еще один признак ‘личности’, о котором пишет М.А. Шелякин: «…кон-струкции со страдательным залогом предполагают всегда только агентивное дополнение, таковы же неопределенно-личные и обобщенноличные предложения, в которых синтаксический субъект выражен глагольной формой (По радио передают… Что посеешь, то и пожнешь) » [14, с. 187].

Как мы могли заметить, в результате актуализации криптотипа ‘личность / неличность’ существительного содержательная функция грамматической классификации, функция синтаксической валентности и различительная функция редуцируются. На первый план выходит функция скрытой деривации лексического значения, поскольку языковая игра часто способствует развитию семантемы слов, но только в аномальном ключе. Кроме того, на наш взгляд, в комическом тексте криптотип участвует в реализации экспрессивно-стилистической функции.

Криптотип ‘личность / неличность’ чаще всего представлен в мортальной теме, где обыгрывается противоречие семантической и грамматической одушевленности / неодушевленности. При этом названная выше скрытая категория не меняет свою квалификацию у существительных, но в глубинной структуре предложения наблюдается синтез актантных ролей одного вида – Агенсов. Возможен также ранг субъекта – За кадром.

Антропоморфность проявляется в разных типах комических высказываний, при- чем в украинской литературе встречаются чаще юмористические и иронические контексты. Редукция антропоморфности наблюдается только в русских контекстах в ходе обыгрывания многозначности и в результате построения аномальных косвенных диатез.