Героическая комедия Эдмона Ростана "Сирано де Бержерак": опыт сценического воплощения

Когда в конце XIX столетия французскую сцену захлестнула волна декадентской драматургии, когда на подмостках театра пышно расцвели развлекательство и ложная романтика, как комета во мраке, вспыхнуло творение драматурга, сделавшее своего создателя бессмертным. Героическая комедия Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак» вот уже второе столетие не сходит с афиш театров мира. Спектаклем по этой пьесе открыл весной 1984 г. гастроли в Свердловске коллектив Государственного театра для детей и юношества Казахстана.

В постановке алмаатинцев нашли свое отражение жизнеутверждающий пафос пьесы, ее сатира и лиризм. Однако эта мысль нуждается в уточнении, поскольку разные исполнители выявляют замысел истории, рассказанной Ростаном, с различными идейными акцентами: приходится говорить о двух вариантах трактовки образа главного героя, которые предлагают театр и режиссер Р.Андриасян.

Безусловно, Сирано – чужак в обывательском мире, и понятно его отвращение к корыстолюбию, лицемерию, чванству. Против бездушия хозяев жизни восстает Сирано и выходит победителем. Конечно, ему не дано совладать с царством чистогана физически. Но он постоянно уничтожает его своими стихами, суждениями, наконец, всем своим бунтарским поведением.

Что же мы видим в спектакле? Глубоко прав Г.Федоров, показывая Сирано в состоянии острейшей конфронтации с высшим светом. Но непонятно другое: почему естественное для героя состояние оборачивается таким катастрофическим отчуждением личности, какое ощущается в игре актера? Почему его Сирано занял позицию ирониста в отношении всего и вся? Ведь мир – это не только высший свет. В трактовке артиста Сирано отчужден от своих единомышленников, а ведь именно это единение питает оптимистическую идею характера. Но в спектакле пафос отрицания бездуховности, свойственный поборнику справедливости, оборачивается озлобленностью неудачника: облик мятежного поэта утрачивает героику.

Не потому ли так маловыразительна в спектакле знаменитая сцена у балкона Роксаны? Возвышенные стихи Ростана звучат приглушеннопессимистически, не чувствуется в них духовной силы Сирано. И как следствие: из очень лирической сцены уходит поэтическое начало, романтика оборачивается бытовизмом. И вполне закономерна реакция зала – смех...

Гораздо более верной представляется трактовка де Бержерака, предложенная Ю.Сининым. В игре артиста, в противоположность самоуглубленности Сирано – Федорова, доминирует тенденция к открытости героя внешнему миру, к той слитности с ним, которая позволяет говорить о разнообразных формах психологической связи персонажа с

действительностью – от проникновенного лиризма до сарказма. Такая гамма отношений позволяет исполнителю раскрыть натуру Сирано во всей ее многогранности. Благодаря выбранному ракурсу изображения высвечивается и трагизм положения мятежного поэта в жестоком мире, и его братство с близкими по духу соотечественниками. В таком двойном взгляде на главный характер пьесы – основа его героизации в предложенной трактовке, ибо героика возможна лишь тогда, когда имеет место самопожертвование человека ради светлых идеалов. В противном случае приходится говорить о стоицизме. Думается, последний присущ Сирано – Федорову, в то время как Ю.Синин высвечивает героику образа. Вспомним короткий ответ, который дает де Бержерак графу де Гишу (С.Сальников), упомянувшему о ветряных мельницах из «Дон Кихота». Того смельчака, что вздумает уцепиться за их крылья, вещает вельможа, они «довольно часто сбрасывают в грязь». Сирано парирует: « Или подбрасывают к звездам!» Эту реплику Г.Федоров произносит с нисходящей интонацией, с затаенной, холодной угрозой. Ю.Синин – с дерзким, радостным вызовом. Короткая фраза как бы аккумулирует в себе сущность прочтения образа тем и другим исполнителем.

В прямой зависимости от идейного наполнения фигуры главного героя комедии находится стиль игры Т.Сининой в роли Роксаны. Если в паре с Г.Федоровым ощущается некоторая скованность сценического поведения актрисы, психологическая одномерность героини, то в ансамбле с Ю. Сининым Роксана выглядит более сильной, более одухотворенной, отчетливее прослеживается динамика характера.

Кристиан в исполнении П.Королькова и И.Горшкова – прежде всего недалекий малый, что, конечно, соответствует запмыслу Ростана. Но ведь красивая внешность Кристана – это то, чего лишен Сирано, и, соответственно, счастливый избранник Роксаны обделен умом де Бержерака. Следовательно, оба персонажа должны быть соизмеримы в чисто человеческом плане как сценические фигуры, как носители красоты и ума – тех двух духовных ценностей, между которыми на протяжении всей пьесы делает выбор Роксана. В спектакле же выявление заурядности Кристиана идет по линии принижения его как личности, а ведь он смел, благороден, честен, верен в любви.

В художественной структуре постановки дают себя знать некоторые режиссерские передержки. Вряд ли стоило вводить в ткань спектакля эпизод потасовки мушкетеров: он, в принципе, не привносит ничего нового ни в портрет собирательного образа – «гвардейцев-гасконцев», ни в картину эпохи, воссозданную Ростаном.

И внутри самого этого эпизода постановщикам изменяет чувство меры: вспомним выбитые зубы одного из драчунов. Несколько назойливым воспринимается и заключительный аккорд спектакля – приходящие в движение декорации, «разбегающиеся» от шпаги Сирано. Подобная метафора в своей условности идет вразрез с реалистически достоверным ключом воплощения комедии на сцене алмаатинцев.

Вызывает удивление и другое: почему такая яркая, оптимистическая пьеса решена в столь маловыразительном декорационном оформлении (художник А.Черепанов)? Тусклая цветовая палитра диссонирует с отлично сшитыми, красочными костюмами (художник по костюмам Н.Праслова) и хорошо разработанными эпизодами сражений на шпагах (фехтовальные сцены и бои поставлены С.Сальниковым).

Музыкальный образ спектакля удачно сочетает героическую и лирическую темы, хотя в сцене драки вряд ли стоило подсвечивать происходящее мужественной мелодией «это гвардейцы-гасконцы...», которая очень к месту звучит в действительно героической сцене гибели мушкетеров (композитор Э.Богушевский).

Итак, две версии образа Сирано, из которых одна, несомненно, имеет приоритет перед другой. Одна дает спектаклю верное направление, другая обедняет его. Говорить в данном случае о правомерности двойного прочтения пьесы нельзя: оно оборачивается двойственностью режиссерской позиции. С этой точки зрения постановка нуждается в уточнении.