"Гуманитарный" и "гуманистический": из истории понятий

Свою задачу мы видим в том, чтобы рассмотреть эволюцию понятий «гуманитарный» и «гуманистический», отыскать их единые корни, проследить, как менялись их содержание и объем с развитием мировой философской и педагогической мысли на протяжении нескольких веков.

Понятие «humanitas» претерпело длительную семантическую эволюцию. В классической латыни humanitas – человеческая природа, человечность, единство человеческого образа . Знаменитое Теренция «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо...» или у Цицерона: «Omnes artes, quae ad humanitatem pertinent (Все науки, имеющие отношение к человеческой природе...).

В эпоху Ренессанса «humanitas» – очень многогранный, многоаспектный термин. Его первоначальная форма «studia human-itas» означала примерно следующее: ревностное изучение всего, что составляет целостность человеческого духа. Вслед за Цицероном понятие «humanitas» трактуется мыслителями той эпохи именно как полнота и нераздельность природы человека. Например, у Л. Бруни «studia humanitas» – это «познание тех вещей, которые относятся к жизни и нравам и которые совершенствуют и украшают чело- века»; у К. Салютати – это «соединение добродетели и учености» [1].

Мы видим, что выражение «studia humanitas» буквально непереводимо, и не потому, что многоаспектно, а потому, что принадлежит контексту другой культуры. В период Возрождения слово «humanitas» было чрезвычайно полисемантичным, поскольку еще не успело «поделить» значения со своими более поздними производными. Ни лексемы «культура», ни лексемы «образование» еще не существовало, а именно в этих смыслах зачастую употреблялось понятие «humanitas». У Л. Бруни: даже в период упадка во Флоренции сохранялись «семена благороднейших наук и всей культуры» [16]. В том же значении это понятие у Эразма Роттердамского и Т. Мора: «истинные люди» – «люди культуры».

Будучи синонимом слова «культура», humanitas несло в себе идею окультуривания, возделывания души через приобщение человека к литературному наследию античности; идею актуализации возможностей, заложенных природой в индивиде через изучение им «studia humanitas». Уже в период раннего Возрождения (ХIV в.) акценты обучения и воспитания были перенесены с теологии, метафизики, натурфилософии и формальной логики на гуманитарные сферы – грамматику, поэтику, риторику, моральную философию, – туда, где легче было опереться на античную традицию и, обойдя предметы, подробно разработанные средневековой схоластикой, противопоставить господствовавшему квадривию значительно обновленный и поднятый на новый уровень тривий.

Борьба за преимущества studia human-itas не была борьбой за одни школьные дисциплины и отказ от других, это была борьба за иной способ мышления, за иное мировоззрение. Писатель эпохи Ренессанса Батиста Гварино так резюмировал свой трактат о новом образовании (1459 г.): «ученость и развивание в себе добродетели – особенности человека, поэтому наши праотцы называли их “Humanitas”, подразумевая под этим названием стремления и роды деятельности, присущие человечеству» [9].

Зародившись в «филологической форме», уже к концу ХV столетия гуманизм осуществил «экспансию» в область онто- логии с переносом уже выработанных мировоззренческих установок и с сохранением интеллектуальных навыков и текстологических требований. Тем самым была создана новая культурная среда, выработан совершенно новый тип культуры.

Мыслителями эпохи Ренессанса термин «humanitas» был включен в стройную философскую систему. Так, у Д. Манетти humanitas – это совокупность естественных свойств человека. Он выделяет и возвышает специфически человеческое – не божественное и не животное, называя его «humanitas». Человек, по Ма-нетти, – это «социальное и гражданское животное, способное к смеху, рожденное для действия и познания, и словно некий смертный Бог». Тех, кто не проявляет этих естественных природных свойств, Манет-ти не считает за людей: «они и им подобные, ненавидящие humanitas, – не люди, но то ли боги, то ли животные» [13].

Марсилио Фичино, в свою очередь, понимает humanitas как человечность, принадлежность, приобщение человека к роду человеческому, которое имеет не только телесную, но и в гораздо большей степени надындивидуальную, божественную сущность – стремление людей к слиянию как бы в единое существо. Чем больше в человеке любви к себе подобным, тем он более человек.

Латинское humanitas употреблялось и в «живых» европейских языках эпохи позднего средневековья: итальянское – umanita; французское – humanitе известны с ХII в.

Но уже начало ХV столетия принесло с собой внутренний кризис ренессансной философской мысли. Содержание понятия «humanitas» сузилось и стало обозначать лишь языки и литературу древних греков и римлян. То, что в эпоху Возрождения было лишь средством, стало самоцелью; форма получила большее значение, чем содержание. Так, современник Рабле, французский эллинист Бюдэ писал: «...всякий человек, будь это даже король, должен быть предан душой филологии» (Мижуев, 1913). Конечно, он имел в виду облагораживающее влияние древней литературы, и все-таки формулировка достаточно красноречива и характерна. Эта перемена в определении содержания понятия «humanitas» ознаменовала формирование в европейской культуре нового типа воспитания – по сути классического филологического образования, гораздо более узкого и разительно отличающегося от того ренессансного типа воспитания, из которого оно выросло. Произошло сужение термина «humanitas».

С ХVI в. понятие «humanitas» стало широко употребляться именно в этом, более узком и ограниченном по сравнению с эпохой Возрождения смысле. (Заметим, что средние школы с такой направленностью были господствующими в Западной Европе с ХVI до середины ХIХ в.)

ХVII в. несколько задержал движение семантики понятия «humanitas». Это было время интенсивного развития естественных наук, пристального внимания к механике, появления идей создания «человека – машины», идей Р. Декарта о «страстях души» и т.п. Это не означает, конечно, что понятие «humanitas» перестало употребляться. Но парадокс заключается в том, что приверженцы классического типа образования стали употреблять это понятие в узком, «филологическом» смысле, а в изначальном, широком смысле оно зазвучало в трудах представителей совершенно нового, реалистического, направления философской и педагогической мысли: Эразма, Р. Мюлькасте-ра, Ф. Бэкона, В. Ратке, Я.А. Коменско-го и др. Педагогический реализм ХVII в. не являлся чем-то противоположным гуманизму эпохи Возрождения. Напротив, он стал явным продолжением наметившейся тенденции, воспроизведением и переосмыслением в ХVII и ХVI веках взглядов на образование, господствовавших в период Ренессанса. Реализм был связан духовной нитью с предшествовавшим ему гуманизмом, и в этой связи он проявлялся как протест против суживающихся тенденций новой «классической» образованности, обосновавшейся в школах. Как писал Г. Лейбниц, «не поумнеешь, если научишься одно и то же говорить на трех языках».

Гуманистические реалисты и «классики» сходились во взглядах на древние языки и литературу, как на единственно достойные изучения или, по крайней мере, единственно пригодные образовательные средства. Но в понимании цели занятий существовала коренная разница. Классицизм исчерпывался лингвистическими и литературными занятиями: ставилась за- дача воспитать молодых «римлян», свободно владеющих цицероновым языком письменно и устно, создать своеобразный новый Лациум. Задачей реалистов было сделать человека господином над окружающей его жизнью – жизнью природы и общества. Но они были абсолютно уверены, что именно греки и римляне наиболее полно властвовали над реальностями природы социальной жизни и более правильно оценивали их, нежели современники или промежуточные поколения. Вот почему нужно было изучить литературу греков и римлян – она рассматривалась реалистами как ключ к познанию действительности и совершенствованию человеческой природы. Например, у Я.А. Ко-менского: «Пампедия есть универсальное воспитание всего человеческого рода. У греков педия означает обучение и воспитание, посредством которых люди становятся культурными, а пам означает всеобщность.... Первое наше желание в том, чтобы до полноты человечности были развиты ... все и каждый..., каждый, кому было суждено родиться человеком, чтобы в конце концов весь род человеческий пришел к культуре...» [7].

Новое осмысление понятия «human-itas» принес век ХVIII. В трудах Вольтера, Ж. Ж. Руссо, Д. Дидро произошло четкое разграничение антропологических (принадлежность к человеческому роду) и морально - этических (величие человеческой души) аспектов этого понятия. Это уточнение, разграничение смыслов потребовало нового понятия, особого слова. С середины ХVI в. ( особенно после Великой французской революции) во всех европейских языках появляются семантические неологизмы: humanism – английское, humanisme – французское (регистрируется с 1765 г.), humanismus – немецкое, uman-ismo – итальянское.

К примеру, в немецком языке это разделение понятий прослеживается очень четко и связано с выходом в свет сочинений новогуманистов Ф. Вольфа, И.Г. Гердера, В. фон Гумбольдта и др. Так, в «Письмах для поощрения гуманности» Гердер пишет: «Гуманность составляет основу характера рода человеческого, но этот характер заложен в человеке только в виде способности и должен, собственно, быть воспитан. Так может ли слово «гуманность» привести к порче нашего языка? Все образованные нации приняли его в свои на- речия... Все человеческие учреждения, все науки и искусства не могут преследовать иной цели, кроме той, чтобы нас гуманизировать. То, что науки, именуемые humaniora, выродились в праздные забавы или в суетные украшения, является злоупотреблением, которое обличается уже самим своим названием. Сначала было не так!» [5].

Новогуманизм как духовное течение можно считать вторым Возрождением. Известен клич, девиз мыслителей той эпохи: «bilde dich grechisch» – «воспитай из себя грека». Культ Греции на время стал своего рода религией, в которой божественное трактовалось лишь как высшая степень человечности. Появился новый культурный и образовательный идеал, ориентированный на древних, которые были «не куклами, сработанными по модели общественных условностей, а ... носителями духа истинной свободы, которые из своей жизни умели делать самобытное художественное творение» [11]. Однако в качестве научного термина понятие «гуманизм» появилось еще позднее. Впервые его, видимо, применил в 1808 г. немецкий педагог Ф. Нитхаммер, друг И.Ф. Шиллера и Г. Гегеля, определив его надысторическое значение как особое духовное явление в западноевропейской культуре.

Именно с начала ХIХ в. понятия «гуманистический» и «гуманитарный» обособляются от своей первоначальной формы «humanitas» и входят в употребление как два различных понятия – «humanism» и «humaniora». Надо сказать, что зачастую их новое, «раздельное», понимание экстраполировалось на предшествующие времена. Например, в речи Г. Гегеля, обращенной к гимназистам 2 сентября 1813 г., читаем: людям важно «создать и сохранить в себе представление и понятие полной жизни. В это представление нас вводит преимущественно изучение классической древности (studia humaniora); оно дает близкое представление обо всем человеческом в целом.» [4].

В начале ХIХ в. рассматриваемые понятия были известны и в России. Но, придя в нашу страну вместе с педагогическими традициями Германии, сначала они употреблялись без перевода на русский язык. Например, в декабре 1816 г. Ученый комитет Главного правления училищ предлагал ограничиться в гимназиях и уезд ных училищах преподаванием наук «полезных и нужных во всяком звании и известных под именем litterae humaniores» [14]. Здесь очень характерна формулировка, подчеркивающая узкое филологическое понимание термина «humaniora».

Пристальный интерес к духовному наследию античности и Ренессанса обозначился в России в 30 – 40-е годы ХIХ столетия. Известный искусствовед П.П. Муратов так писал об этом: «...в истории русской культуры только и была одна эпоха, одно десятилетие от 1838 до 1848, когда Италия стала кровной и дорогой темой русских писателей.. . За это время в России не было ни одного чуткого сердца, ни одного ясного ума, которые прошли бы равнодушно мимо этой великой темы. Это чувство разделяют ученые, как Погодин и Шевырев, вступающие в науку, как Буслаев, художники, как Иванов и Федор Толстой, эпические гении, как Гоголь, простодушные лирические поэты, как Майков и Полонский, писатели по церковным вопросам, как Муравьев, политические писатели, как Герцен» [10]. Если в 20-х годах Италия была несбыточной мечтой поэтов, далеким видением, скользящим образом (вспомним А.С. Пушкина), то теперь для русских людей Рим становится близким и почти родным местом. Ф.И. Буслаев, долго живший в Риме, писал: «Рим родина для моего нравственного существования». Духовную связь с вечным городом подчеркивал и Н.В. Гоголь: «Когда я увидал, наконец, во второй раз Рим, мне казалось, что будто я увидел свою родину, в которой несколько лет не бывал я, а в которой жили только мои мысли. Но нет. То все не то: не свою родину, но родину души своей я увидел, где душа моя жила еще прежде меня...» (Там же).

Слово «гуманность» в русском языке впервые появилось в 1841 г. в письмах В.Г. Белинского к М. Бакунину и в статье «Стихотворения М. Лермонтова»: «...оно берется в противоположность слову животный. Когда человек поступает с людьми, как следует поступать со своими ближними, братьями по естеству, он поступает гуманно. Гуманность есть человеколюбие, но развитое сознанием и образованием» [2]. Новое слово сразу же было подхвачено А.И. Герценом и другими и в течение 40 – 50-х годов прочно и широко вошло в русский литературный язык. Но следует отметить, что в середине ХIХ в. оно имело еще неустойчивую форму и принимало подчас непривычный для нас вид. Например, у П.Г. Редкина (1845 г.) читаем: каждому должно быть дано «общечеловеческое образование, или образование человека как человека, т.е. образование, общее ему с прочими людьми, имеющее своей целью достижение для всех людей одного и того же предназначения посредством развития в нем человечности, называемой обыкновенно гуманитетом».

На протяжении всей второй половины ХIХ и в начале ХХ столетий содержание понятий «гуманитарный» и «гуманистический» в языке (в том числе научном) не было четко разграничено. Большинство ученых-педагогов использовали одно или другое понятие достаточно произвольно, а зачастую как синонимы. Например, у Н.И. Пирогова (1859 г.): гуманитарные науки легко принимают безжизненную, оцепенелую форму, но это вина «непризванных» наставников, «нигде не заключается столько образовательности для внутреннего человека, как в учении, недаром названном гуманным» [12]. У П.Ф. Кап-терева (1914): до середины ХIХ в. «идеи о необходимости гуманитарного, общечеловеческого образования совсем отсутствовали в русском обществе, гуманным образованием никто не интересовался...». У П.П. Блонского: «народная школа должна быть ярко гуманитарной школой, школой человечности в полном смысле этого слова» [3].

Особо подчеркнем (и об этом свидетельствуют приведенные цитаты), что в языке русских педагогов понятия «гуманистический» и «гуманитарный» появились и в дальнейшем развивались не как узкие лингвистические, филологические понятия; в первоначальном смысле humanitas – «свойственный духовной природе человека».

Уже в 1862 г. К.Д. Ушинский задавался вопросом, что следует понимать под «именем гуманного образования». Он определял его как «общечеловеческое образование, развитие ума и сердца»; считал, что «реализм и гуманизм можно найти в каждой науке», а различие заключается только в способе их изучения: «можно из истории сделать реальную науку..., можно арифметикой и химией развивать гуманность в человеке...» [15].

Н.И. Кареев выделял общечеловеческую значимость гуманитарно ориентированного образования: «...истинно гуманитарное образование в научном и этическом духе должно создавать для всех людей разных стран и народов некоторую общую идейную атмосферу...». Он подчеркивал, что классическое среднее образование следует считать скорее специально филологическим, нежели общегуманитарным [6]. Ту же мысль высказывал и П. Лесгафт: «Совершенно неверно мнение, что гуманистической школой может быть только школа классическая; гуманистическая школа есть школа, содействующая развитию человека. Это не учреждение, служащее для накопления знаний, а учреждение, где будят мысль...» [8].

Начало ХХ в. стало эпохой «нового средневековья» (Н.А. Бердяев) в Европе, а в России – в особенности. После 1917 г. из педагогического словаря надолго исчезли такие понятия, как «гуманитарный» и «гуманистический», восторжествовали принципы утилитарного, прагматического образования, как «приспособления к социально -трудовой жизни», как «орудия борьбы», как стремления школы сделать нечто из человека, а не для него.

Педагогическая энциклопедия под редакцией А.Г. Калашникова (М., 1927) не содержала понятий «гуманистический» и «гуманитарный». Энциклопедия под редакцией И.А. Каирова (М., 1964) понятие «гуманитарное образование» объясняла как «специальное образование в области общественных наук (философии, истории, филологии, искусства и др.) в отличие от естественнонаучного образования»; а «гуманизм в педагогике» трактовался только как явление эпохи Возрождения (Педагогическая энциклопедия, 1964).

Сегодня проблема гуманизации и гуманитаризации образования стала одной из центральных тем широких дискуссий педагогов, психологов и философов, что возродило пристальный интерес исследователей к ключевым понятиям современной педагогической науки – «гуманистический» и «гуманитарный».