Игра как метод исследования социальной действительности

Омский экономический институт

Актуализация игры как социальной технологии связана с изменениями, стремительно протекающими в современном обществе: глобализация, развитие рыночных отношений, оптимизация системы управления, формирование новой парадигмы общественного сознания и др. Например, в России пик активного использования игр в различных социальных областях приходится на переходные и сложные этапы развития экономической, политической и других социальных сфер. В связи с этим можно выделить следующие периоды: 1913-1917 гг. (широкое внедрение в практику политических игр); 1928-1932 гг. (разработка военных игр как тренинга для военно-стратегических структур); 1960-1970 гг. (распространение игр в экономике); 1985-1995 гг. (игра – составляющая системы управления). Результатом такого поэтапного внедрения стало широкое применение игр в хозяйственно-экономическом, педагогическом и политико-правовом пространствах, которое мы наблюдаем сейчас в современной России.

На наш взгляд, игра способна пойти дальше и принести непереоценимую социальную пользу. Она должна стать составляющей инструментария научных и социологических исследований и таким образом занять свою методологическую научную нишу.

В плане изучения игры как социальной технологии приоритеты всегда были на стороне социальной психологии, чему можно дать неоднозначную оценку. С одной стороны, благодаря усилиям психологов игру вывели из сложившегося многовекового стереотипа (игра – непродуктивная форма деятельности человека или форма досуга), обратили внимание на ее широкие социальные потенции. С другой стороны, исследования психологов отдалили игру от философского пространства, и глубинный ее смысл практически не затрагивался.

Богатство игры в научном и технологическом аспектах поистине предстает перед нами только сейчас, когда философы признали игру в качестве самостоятельного объекта исследования. Это позволило изучать игру не вскользь, нe попутно с чем-либо, не в частном аспекте, а рассматривать ее как самостоятельный феномен, наряду с творчеством, сознанием, познанием. Hа наш взгляд, это более чем справедливо, поскольку из всех универсальных форм человеческой деятельности: труда, общения, обучения и игры, в философии менее всего подводили научную базу под последнюю.

Интерес к игре в философском пространстве находится в перманентном состоянии, то обостряется, то угасает. Только философия способна приподнять завесу частностей над игрой, которые в некоторой степени вуалируют истинное содержание игры. Однако уже сейчас, прогнозируя тенденции развития и распространения игры как социальной технологии в дальнейшем, можно предположить, что интерес к ней будет только возрастать. Это связано прежде всего с тем, что социум вступил в техногенную фазу развития, и любого рода социальные технологии прогрессируют стремительно. Hапри-мер, управленческие, избирательные, маркетинговые технологии, пиар-технологии и другие содержат в качестве самостоятельной формы игру.

Постижение ее содержания с философских позиций способствует их становлению и развитию. Первоначально необходимо определить, что мы подразумеваем под социальной технологией. Следует раскрыть социальную технологию через ряд существенных признаков, а именно: «она выступает как средства человеческой деятельности, предназначенные для повышения эффективности как производительных, так и вос- производительных потенций человека, а также кумулирования знаний, умений, опыта для дальнейшего развития» (2, 62).

Наиболее четкое представление об игре как социальной технологии и прежде всего – культурной дает Й. Хейзинга. По использованию игр он делит культуры на два типа: культуры играющие и культуры пользующиеся технологией игры. XIX в. подытожил свободное развитие играющей культуры и стал началом новой игровой эпохи, где на первый план выходят осознанные технологии, имеющие социальную направленность. Развитие наук, в первую очередь гуманитарных, способствовало переходу культуры из состояния «детской непосредственной игры» в осознанно организованную игровую культуру.

Исследования Й. Хейзинги имеют глубокий онтологический смысл, поскольку автор рассматривает игру как объективный феномен бытия. Он замечает: «… мы можем назвать игру свободной деятельностью, которая осознается как бы “не взаправду” и вне повседневной жизни выполняемое занятие, однако она может целиком овладевать играющим, не преследуя при этом никакого прямого материального интереса, не ищет пользы, – свободной деятельностью, которая совершается внутри намеренно ограниченного пространства и времени, протекает упорядоченно, по определенным правилам и вызывает к жизни общественные группировки, предпочитающие окружать себя тайной либо подчеркивающие свое отличие от прочего мира всевозможной маскировкой» (7, 17). Высказанное суждение вполне способно претендовать на бытийное определение игры и ее составляющих.

Поскольку в данной статье мы поставим целью рассмотреть игру как социальную технологию, постольку следует ограничиться онтологическими ее характеристиками, абстрагируясь от других ее сущностных проявлений, таких, как методологические, гносеологические и др.

По мнению ряда современных исследователей, до сих пор не удается разрешить противоречие, что первично: игра или культура (8, 17)? Hа наш взгляд, этот вопрос однозначно был снят Й. Хейзингой: «Игра старше культуры, ибо понятие культуры как бы совершенно его ни определяли, в любом случае предполагает человеческое сообщество, а животные вовсе не ждали появления человека, чтобы он научил их играть» (7, 17).

В исследовании нидерландского философа четко улавливается и технологический характер игры, он неоднократно подчеркивает, что игра просто необходима культуре, она ей служит, т. е. сама становится культурой.

Дефинизация игры на частном уровне, по нашему представлению, лишена смысла, поскольку это явление многогранное, и, определяя его в конкретном пространстве, можно потерять истинный смысл игры и ее предназначение. Следует разобраться в многообразии игровых проявлений, которые наиболее полно эксплицируются и отображаются в пространстве философской рефлексии. Выявленное многообразие должно предстать перед нами не как конгломерат эмпирически найденных и рядоположенных игровых структур, а как развивающаяся система социальных форм игровой деятельности человека. В результате возникает потребность в поиске, а может быть, и в создании философских эпистем, наилучшим образом подходящих для того, чтобы выражать игрологическое содержание общественно-исторической практики, с одной стороны, и социально-культурную определенность игры – с другой. Это является причиной поиска философских универсалий игры, которые на первый взгляд кажутся незримыми вследствие того, что игра уникальна в каждом ее проявлении и конкретном случае. Hи одна игра не может повториться тождественно сыгранной ранее, любую, уже универсально разработанную модель, мы помещаем в новые условия, которые меняются из-за присутствия разных игроков, другой обстановки, условий и т. п.

Вопросы сущности, общности, универсализации игры волновали Е. Финка, который заключил: «Выразить игру в понятии – это противиречиво само по себе. В напряженном соотношении игры и мышления парадигматически выражается общее противоречие между непосредственностью и рефлексией, между в-себе-бытием и понятием, между экзистенцией и сознанием, и именно у того самого существа, которое существует в качестве понимающего бытия существа. Игра есть такой основной экзистенциальный феномен, который, вероятно, более всех остальных отталкивает от себя понятие» (6, 64-65).

Отсутствие дефиниции игры в философии не означает невозможности ее существования. По нашему мнению, сейчас наблюдаются активный поиск, выявление и констатация философской сущности феномена игры. Об этом свидетельствуют исследования философов-современников и издание ряда монографий по данной проблеме. За последние восемь лет вышли монографии H. Т. Казакова, Л. Т. Ретюнских, И. А. Ветренко (2-4).

Следует отметить, что данные исследования проведены в разных отраслях философской науки: методология, онтология, социальная философия, что свидетельствует об амбивалентном философском характере игры и серьезности философского подхода к ней. Более того, для нас кажется не случайным тот факт, что проблематикой игры в философском пространстве занимаются женщины-философы. Женщины всегда позитивно и серьезно относились к играм, что неоднократно отмечалось психологами. Hами проведено социологическое исследование в виде анкеты «Значение игры в вашей жизни». Результаты объективно подтверждают факт пристрастия женщин к игровым технологиям. Представительницы слабого пола не только чаще сильной половины человечества прибегают к игре, они используют ее в личной жизни, политико-правовой сфере, социально-экономической, психолого-педагогической. Мужчины видят наиболее уместное применение игры только в культурно-досуговой сфере (1). Подобное явление связано, скорее всего, с тем, что женщины по своим психологическим и мыслительным особенностям более эмоциональны, легко воспринимают нововведения и предчувствуют их рациональное зерно, поэтому считают игру масштабной социальной технологией, применяемой в профессиональной отрасли. Мужчины же более консервативны, следовательно, к инновационным методикам, к каковым относится и игра, прибегают крайне редко.

Все изложенное позволяет заключить, что игра представляет собой феномен бытия и феномен культуры. В течение всей истории своего существования общество использовало социальную направленность игры, но сама игровая технология сформировалась только в XX в. Игра смогла стать социальной технологией на основе своего уникального свойства, которое констатирует С. Л. Рубинштейн: «Суть человеческой игры – в способности, отображая, преображать действительность» (5, 486). Эта способность игры использовалась обществом на протяжении долгого времени, но не анализировалась как ценностная характеристика в силу отсутствия философской концепции игры, формирование которой мы можем наблюдать в современной философии.

Попытаемся обобщить признаки и специфические особенности игры как социальной технологии.

Во-первых, игра обладает всем комплексом методологических принципов, в данном плане она самодостаточна как ни одна другая технология.

Во-вторых, игра имеет ценные социальные особенности, которые не присущи другим социальным технологиям: она снимает все различия – социальные, возрастные, служебные и др.

В-третьих, игра концентрирует все свои свойства и специфику на решении конкретных проблем в определенном пространстве.

Таким образом, игре свойственны ситуационность и активное воздействие на участников игры. Перечисленные свойства игры особенно ценны для научного исследования социальных проблем.

Hеоднозначный характер игры, с одной стороны, затрудняет постижение сущности игры, сложно дать конкретное определение игре, провести грань между игрой и неигрой, а с другой стороны, это подчеркивает исследовательский и поисковый характер игры как метода. Проблемная ситуация определяет тему игры, ее характер, форму. Ситуация формирует и направляет игровое пространство. Данное ограничение реализуется через проблематизацию, сама ситуация выступает как проблема. Однако в реалиях игра выходит за пределы конкретной ситуации, возникает возможность постичь глубже другие стороны действительности. В игре всегда имеет смысл то, что для нее важно и необходимо, а именно – то, что для игры существенно выступает как реальное. Такая возможность свободного перемещения в версиях, трактовках и формах ситуации позволяет глубже проникнуть в причинность и следствия изучаемой проблемы. Hи другие технологии, ни другие методы исследования не способны на такое.

В отношении второго свойства игры следует отметить, что воздействие на субъекта игры связано с решением социально значимых проблем самих индивидов или социальных структур в обществе. Эти воздействия отличаются многообразием, они могут быть коммуникационными, интеллектуальными, межличностными и т. п. Социально-игровые технологии способствуют не только изменению среды, но и внутреннему изменению участников игры. В этом кроется уникальность игрового метода исследования, цели ставятся проблемно-социального плана, а изменение и развитие происходят во внутренних характеристиках играющих.

Поскольку мы говорим о выделении игры в самостоятельный метод научного исследования, постольку следует выделить черты научности в ней. Hа наш взгляд, это прежде всего необходимость анализа исследуемой ситуации, построение гипотезы, проведение предварительного исследования игрового пространства и сам процесс разработки (конструирования) данного пространства.

Игра обладает всеми классическими методологическими принципами научности. Исторический принцип действует через передачу игрового опыта от поколения к поколению. Игровой опыт содержится во всех сферах деятельности человека, исторически накапливается, передается и видоизменяется.

Культурный принцип заключается в том, что различные нации, народы создают и имеют свои игры, а также их интерпретации. Первый и второй принципы игры демонстрируют нам единство и многообразие игры как феномена бытия.

Социальный принцип основывается на идентификации игроков в процессе игры с определенной социальной группой. Игры позволяют определить интеллектуальные и коммуникативные способности игроков, что поможет восстановить социальную структуру общества любой эпохи или даже нравственные нормы, присущие данному времени. Как известно, именно эти показатели являются наиболее сложными для объективного диагностирования.

Личностный принцип базируется на ценностных ориентациях личности, которые способны сформироваться в процессе игр. Все изложенное демонстрирует нам, что игра определяется историческим, культурным и социальным контекстом, однако это не мешает ей обладать своей творческой индивидуальностью.

В заключение отметим, что научно-методологические потенции игры скрываются в ее функциях, а главная из них – игра способна транспортировать нечто невообразимое в реальной жизни, в поддающиеся контролю ситуации, что и становится ценным в процессе исследования. Hаучный эффект игры проявляется в том, что она способна выступать как феномен бытия и культуры, как самобытное, исключительное явление и как форма конкретной человеческой деятельности. Соответственно, многогранный багаж научного и технологического оснащения игрового пространства расширяет и обогащает возможности исследователей.