"Индивидуальный статус" персонажей калмыцкой волшебной сказки

Вопрос о возможности системного подхода к изучению персонажей русской волшебной сказки был поставлен в работах В.Я. Проппа «Морфология сказки» [10], «Исторические корни волшебной сказки» [11], а также в статье Е.С. Новик «Система персонажей русской волшебной сказки» [9].

В.Я. Пропп в монографии «Морфология сказки» под функцией подразумевает поступок, совершаемый главным персонажем, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия. Например, «антагонист пытается произвести разведку», «антагонисту даются сведения о его жертве», «одному из членов семьи чего-либо не хватает, ему хочется иметь что-либо» и др. Автор монографии указал семь действующих лиц: герой, вредитель, даритель, помощник, царевна, отправитель и ложный герой [10]. В следующей своей книге «Исторические корни волшебной сказки» В.Я. Пропп сделал акцент на анализ того, как мифологические персонажи переходят в сказочные персонажи. «Совпадение композиции мифов и сказок с той последовательностью событий, которые имели место при посвящении, заставляет думать, что рассказывали то самое, что происходило с юношей, но рассказывали это не о нем, а о предке, учредителе рода и обычаев, который, родившись чудесным об-

разом, побывав в царстве медведей, волков и пр., принес оттуда огонь, магические пляски (те самые, которым обучают юношей) и т.д.» [11, с. 429].

В исследовании Е.С. Новик осуществляется попытка произвести описание системы персонажей в том виде, в каком они представлены в самой волшебной сказке, независимо от корней, их породивших [9]. Все сказочные персонажи охарактеризованы с точки зрения их индивидуальных, семейных, сословных и локальных состояний и объединены в четыре большие группы: «Индивидуальный статус», «Семейный статус», «Сословный статус», «Локализация».

В системе персонажей волшебной сказки калмыков центральное место занимает главный герой, вокруг которого происходят все события и раскрываются остальные образы. Изучению персонажей калмыцкой сказки посвящены работы М.Э. Джимгирова [6], И.С. Надбитовой [8], Б.Б. Горяевой [4; 5], Т.Г. Басанго-вой [1], Б.Х. Борлыковой [2] и др.

В монографии М.Э. Джимгирова «О калмыцких народных сказках» дана общая характеристика героев волшебных сказок калмыков: младший брат, «золушка», сиротка и герои [6, с. 41]. Фольклорист И.С. Надбитова в своей работе «Сюжеты, образы и стилевые традиции калмыцких волшебных сказок» рассматривает персонажей калмыцкой волшебной сказки по двум категориям: по социальному положению (младший брат, сиротка, герой-богатырь) и по происхождению (чудесные герои, противники героя, помощники – антропоморфные, зооморфные персонажи) [8, с. 108].

Согласно исследованию Е.С. Новик, семантические признаки персонажа не только определяют характер сказочных коллизий, они меняются по ходу сюжета в силу того, что персонаж представляет собой «пучок признаков». Эта особенность делает структуру персонажа удобной для сказочного повествования, т.к. она оказывается хорошо приспособленной для работы в условиях сюжета, построенного на ритмах потерь и приобретений [9].

В настоящей работе рассматриваются семантические признаки, описывающие внутренние и внешние характеристики персонажей калмыцкой волшебной сказки с точки зрения их индивидуальных состояний. Материалом для анализа послужили волшебные сказки сборника «Буутан Санҗин туульс» («Сказки Санджи Бутаева») [3].

Рассмотрим на калмыцком сказочном материале отношения семантических признаков внутри группы «Индивидуальный статус», которая состоит из признаков пола (мужской / женский), возраста (старый / молодой, взрослый / ребенок); признаков, относящихся к индивидуальным качествам персонажа (естественный / чудесный, антропоморфный / неантропоморфный).

Сверхъестественные существа представлены в волшебных сказках Санджи Бутаева обширной группой антропоморфных персонажей: Седкүр бурхн (бурхан Седкур), эрлгин хойр элч (два посланника Эрлик-хана), шулм хаттд (ведьмы-ханши) и др. К неантропоморфным персонажам калмыцкой волшебной сказки мы относим хан һәрд (орел), Зиндмән Алтн Лу (Золотой Дракон Чинтамани), темәнә ботхн (верблюжонок), шовун (птица), буһшта меклә (лягушка в горшке), моһа (змея), моһа бурхна хүвлһн (перевоплощение Бога змей), Усн хадын эзн (Хозяин вод), моһа хан (Змея-Хан), Деед бурхна хүвлһән (перевоплощение Бога) и др.

В калмыцких волшебных сказках неопределенность внешнего облика персонажа восполняется признаками пола (мужской / женский) и возраста (взрослый / ребенок и старый / молодой). Например, өнчн Борлда көвүн (юноша-сирота Борлда), сар-нар дуудулсн сә-әхн күүкн (красавица с ликом, подобным солнцу и луне), шулм күүкд (чертовки), шулм хаттд (чертовки-ханши), лам күүкн (дочь ламы), дор-дын орна күүкн (девушка из Нижнего мира), Үкр чиктә хан (Хан с коровьими ушами) и др. Очень часто встречаются персонажи, которых нельзя классифицировать по полу. Речь идет о божествах и сверхъестественных существах, например: Седкүр бурхн (бурхан Сед-кур), Мурз (Мурза), Зиндмән Алтн Лу (Золотой Дракон Чинтамани), алтн заһсн (золотая рыбка), нуһсн (утка), меклә (лягушка), моһа (змея), темәнә ботхн (верблюжонок) и др.

В русских волшебных сказках при превращениях человека в животное обычно соблюдается их соответствие по полу: змей, волк, козел, сокол, орел, ворон – заклятые царевичи; утица, лебедушка, медведица, рысь и др. – царевны [9]. В калмыцких сказках же при превращениях человека в животное не маркируется пол: младший брат оборачивается в красивого жеребца ( сәәхн аҗрһ ), малька ( җирмәхә ), белого зайца ( цаһан туула ), птицу ( шовун ), разделитель-зерно четок ( эркнә бумб ), просо ( зарм ), растущий тополь ( урhа уласн ), лягушку

( меклә ); семь братьев волшебников – в черную щуку ( хар цурх ), белую гончую собаку ( цаһан начн ), лису ( арат ), семь черных сорок ( долан хар шаазһа ), семь куриц с сорока девятью цыплятами ( така дөчн йисн һууҗмлта ); девушка превращается в золотую рыбку ( алтн заhсн ), утку ( нуhсн ), птицу ( шовун ), старуху ( көгшн эмгн ). Это можно объяснить отсутствием категории рода в калмыцком языке.

Обозначение возраста весьма существенно для характера функционирования персонажа. «Старые» обычно выступают в роли советчиков. Так, в сказке «Һурвн зун боргч гүүтә Өнчн Борлда көвүн» («Юноша-сирота по имени Борлда с тремястами сивыми кобылицами») Белый старец советует главному герою юноше-сироте Борлде победить волка и получить у него волчонка-девочку, которая заменит ему потерянные им триста сивых кобылиц ( Тегәд әмн-андһаринь авад, күүкн шар кичгинь ав. Тегәд һурвн зун боргч гүүнчн хәрү ирснлә әдл юмн болх [3, с. 40]).

Белый старец (калм. Цаhан өвгн «Белый старец», Цаhан аав «Белый дед», Цаhан авh «Белый дядя по отцовской линии», Делкән Цаhан аав «белый дед Мира») – древний образ калмыцкой мифологии, посланник божеств и чудесный даритель, хозяин местности и покровитель судеб. В сказке «Буҗһр бор мөртә Буҗлда Мергн» («Буджилда Мерген с сивым конем») мать-толкователь снов (калм. зүүдч ) подсказывает сыну, как победить врагов: двух черных воронов, волка, двух посланников Эр-лик хана, Золотого Дракона Чинтамани ( Экнь зүүдч. Өдр деерән юн болхинь келчкдг. Өрүн босад, көвүндән келчкдиҗ: «Эндр тиим юмн болҗана», – гиһәд [Там же]); в сказке «Хаана тускар» («О хане») три тетушки жены главного героя помогают ему «пойти туда, неизвестно куда, найти то, неведомо что» ( Һурвн наһц эгчтә бәәҗ. Экиннь эгчнр. Тедн талан тәвәд, теднәр дәврх. Нег монда утц өгнә [Там же, с. 54]); в сказке «Үмкә Төрлт хаани тууҗ» («История о хане Умкя Тёрлтя») дедушка по материнской линии отправляет восемнадцатилетнего внука сразиться с мачехой-шулмуской и освободить отца из ее плена ( Тегәд наһц эцкнь хәләҗ-хәләҗәһәд: – Нә, минь тер шулм гергиг дарх дарнхнь – чи, ода арвн нәәм оруч. Нә, тиим болхла, йов, – болад, наһц эцк мөрн-эмәл, хазар-хувц, зер-зевинь ясад, зееһән тәвнә [Там же, с. 85]; в сказке «Һурвн көвүтә эмгн» («Старуха с тремя сыновьями») сыновья по совету матери возводят буддийский храм ( Сөм-соврһн босхтн. Сөм-соврһн босххла, түүнәс даву буйн гиҗ уга [Там же, с. 97]).

В некоторых калмыцких волшебных сказках умершие родители во сне детям советуют, как правильно им поступить в реальной жизни. Например, в сказке «Өнчн көвүнә туск тууль» («Сказка о юноше-сироте») отец-покойник приходит к дочери и советует ей вернуться к мужу ( Эцкнь зүүднднь орҗана. Үксн күн үкәр талан, өгсн күүкн һазр талан болв. Ода юундан, эцкдән тас тус күргҗ чад-шго болҗ һарнал эн. «Йов, – гиҗәнә. – Хәрү тер һазран орад» [3, с. 85]).

Следует отметить, что «Старые» могут выступить в роли испытателей. Так, в сказке «Хаана тускар» («О хане») юноша Чода женится на красавице в птичьем обличье, хан Манджин Ваня хочет отнять ее и ставит перед героем трудные задачи ( Ваня түүнәсн үкс босн, гүүһәд хәрҗ ирәд, Хо һалзн мөртә Хоодан көвүн Чо-одан герг авх кергтә юмн болҗана [Там же, с. 53]); в сказке «Һурвн көвүтә өвгн» («Старик с тремя сыновьями») Хан-Шахматист испытывает Улада Мергена, играя с ним в шахматы ( Шатрч хан хойр хурц үлд авч ирәд, не-гинь бийиннь өвдг доран тәвсн, негинь Улада Мергнд өгчәнә: – Мә. – Яахм эн үлдәртн? – Би чәмәг кемрҗән шүүснәс нааран, дорчн толһаһичн чавчхв. Кемрҗән чи нәмәг шүүхлә, мини толһа чавчхич [Там же, с. 67]).

«Молодые» персонажи в волшебных сказках Санджи Бутаева зачастую являются главными героями или соперниками героя. Например, в роли героя выступают младший брат ( бичкн дү ), сын богача ( байна көвүн ), юноша-сирота Борлда ( Өнчн Борлда көвүн ), юноша Буджилда Мерген ( Буҗлда Мергн көвүн ), сын Ходы Чода ( Хоодан көвүн Чоода ), юноша Улада Мерген ( Улада Мергн көвүн ), сын старика охотника ( аңhуч өвгнә көвүн ), юноша Амха Цецен ( Амха Цецн көвүн ), дочь ламы ( ламин күүкн ). Если говорить о роли соперников главного героя, то в сказке «История о бурхане Седкюр» семь братьев-сверстников спорят, кому достанется красавица ханская дочь ( Авч ирәд, ода ах-дү долан күүкән булалдна, эн дегд сәәхн болхлань [Там же, с. 36]); в сказке «Юноша-сирота по имени Борлда с тремястами сивыми кобылицами» ханский сын пытается отнять жену юноши-сироты Борлды ( Одак гергнә өөрәс һарч чадҗахн уга. «Шуд үнүг авхм, нань юмн кергго», – санҗана ода тас [Там же, с. 42]).

Для героя-ребенка круг действий ограничивается движением от «потери дома» до «возвращения домой», в то время как для взрослого «потеря семьи» компенсируется «создани- ем новой семьи», т.е. вступлением в брак [9]. В калмыцкой волшебной сказке «История о хане Умкя Тёрлтя» хан Умкя Торлт, оставшись вдовцом, женится на дочери пастуха шулму-ске. Чтобы излечить жену-шулмуску, он согласен убить своих родных детей. Однако служанки, пожалев их, отпускают и вместо печени и почек детей приносят мнимо больной шулмуске собачьи печень и почки. Маленький сын Умкя Торлт хана Амха Цецен был вынужден покинуть родное ханство из-за шулмуски-мачехи. Но повзрослев, он убивает шулмуску и спасает от смерти отца [3, с. 79–87]. Следует отметить, что старуха-шулма (ведьма) в рассматриваемой сказке представлена как зооморфное существо со стальным клювом (калм. болд хоңшарта).

Дальнейший комплекс функций персонажей калмыцкой волшебной сказки может быть осуществлен с помощью системы признаков, описывающих «модусы внутреннего и внешнего состояний героя», а также связанных с оценочными категориями. Это оппозиции «живой / мертвый», «здоровый / больной», «сонный / бодрствующий», «целый / расчлененный», «истинный / преображенный», «видимый / невидимый», «сильный / слабый», «мудрый / глупый», «добрый / злой», «красивый / уродливый», «чистый / грязный», «большой / маленький».

Оппозиция «живой / мертвый» пронизывает многочисленные ситуации калмыцкой волшебной сказки, где герою грозит смерть: мачеха-шулмуска хочет убить и съесть печень и легкие детей хана Умкя Торлт. Печень и почки в калмыцком сказочном фольклоре являются вместилищем души, средоточия жизни (Нанд Сар Чикн Амха Цецн хойрин элкн-оошк зогхмн, – гиҗ хатн келнә [Там же, с. 82]); дочь Хозяина вод пятнадцатилетняя арагни Алтан Герл испытывает Улада Мерге-на, вынудив его окунуться в кипящее молоко (Усн хадын эзни арвн тавта арагни дан Алтн Герл күүкн келҗәнә: «Эн арвн тавн хар һалзгч гүүг сааһад, нег хәәсн үс, нег хәәсн ус буслһад, буслҗасн усарнь орад, үсәрнь дамҗад һарсн күн – тер күн нәмәг өргәлхм» [Там же, с. 71]), или происходит наказание вредителя: барс загрыз старика, который хотел жениться на дочери старика и старухи (Тегәд тер хоорндан худл келсн өвгн барст бийән шуучулад хуур-на [Там же, с. 71]; младший брат в доме ламы убивает своих преследователей – семерых братьев-волшебников, которые перевоплотились в семь куриц с сорока девятью цыплятами (Эркнә бумбд шиңгрсн көвүн һарч ирәд, долан һууҗмулта дөчн йисн такасд хүврдг чөлә өглго, негн күртлнь цокад алад оркна [3, с. 24]); Буджилда Мерген двух посланников Эрлик-хана заживо сварил в котле с бульоном, когда те пытались съесть сваренное мясо (Ма-хиг зөв-зөвәр идүлҗәһәд, Буҗлда Мергн эрл-гин хойр элчиг бәрҗ авад, зооһаснь һурвад сур авад, авсн сурин ормар һурвад малядад, хәәстә хорһта шөлнд авад хутхҗ-хутхҗаһад, халун хотд хутхнал эдниг [Там же, с. 49]); змея, преследовавшая парня с девушкой, выпив всю воду озера, лопнула (Нуурин усиг нурһс гиҗ ууһад, бальчгта ус ууһад бәәҗ, моһан һолһань хаһрхов эн [Там же, с. 79]).

К рассматриваемой оппозиции относится мотив временной смерти и оживления. В сказке «История о бурхане Седкюр» ханский сын, чтобы заполучить засватанную ему ханскую дочь, убивает сына богача. В конце сказки шесть друзей, найдя тело сына богача под валуном, оживляют его [Там же, с. 32–33].

Мертвое персонифицируется в антропоморфных существах обоего пола – мертвецах, вампирах (волшебный мертвец калм. Седкүр бурхн «бурхан Седкур», ойр. Sidhi-tü küür *; шулумуска-вампирша со стальным клювом), в виде частей тела ( дөрвн мөч «четыре конечности»). Волшебные предметы служат «операторами» умерщвления ( сүк «топор», шоврг «коромысло», болд хоңшар «стальной клюв», утх «нож» и пр.) и оживления ( үүлн цаhан эм букв. «белая как облако мазь», правильнее будет үйин цаhан эм «мазь из жира горностая») [7, с. 21–22].

Часто временная смерть эквивалентна сну (в «Cказке о юноше-сироте» спящую ханшу, приняв за вампира, пытаются убить хан, мужчины, женщины [3, с. 95]), а сон дан как временная смерть. Например, в сказке «История о бурхане Седкюр» мертвый сын богача после оживления встает и говорит: «Пөө-пө, яһсн удан унтсмб» (букв. «По-по, как я долго спал») [Там же, с. 33], в сказке «Цецн күүкн» («Мудрая девушка») убитый, расчлененный и измельченный в куски старик также после оживления встает со словами: «Ю, эмгн, би яһсн удан унтсмб» («Ой, старуха, как долго спал я») [Там же, с. 89].

Оппозиция «больной / здоровый» зарождает разные ситуации. Например, в сказке «Старик с тремя сыновьями» хан теряет зре- ние, и, чтобы вернуть его, отправляет сыновей в края, в которых еще не бывал: «Мини күрәд уга һазрт күрәд, үзәд уга юм үзәд, соңсад уга юм соңсад, ууһад уга хотм ууһад, өмсәд уга хувцм өмсхлә, нанд нүдн орхмн» («Мне вернется зрение тогда, когда вы дойдете туда, где я еще не был, увидите то, что я еще не видел, услышите, то что я еще не слышал, отведаете пищу, которую я еще не ел, наденете одежду, которую я еще не носил») [3, с. 64].

Эта мена облика при оживлении переводит оппозицию «живой / мертвый» в оппозицию «целый / расчлененный». Расчленение тела идентично убийству. Так, мачеха-шул-муска просит у хана Утмкя Торлт лекарство: печень и почки его детей. Хан велит прислуге зарезать дочь и сына и принести в доказательство их смерти печень и почки [Там же, с. 82]; семь парней не поделив красавицу, разрубили топором ее на семь частей [Там же, с. 37]; хан велит поймать старика, разрубить его, накрошить на мелкие кусочки и размешать в ведрах с говядиной и бараниной [Там же, с. 88–90], а собранное из кусков тело вновь становится живым (в сказке «Цецн күүкн» старуха заносит куски тела старика в деревянных ведрах, лягушка-сын магическим действием оживляет старика [Там же, с. 82]; в сказке «История о бурхане Седкюр» сын лекаря, собрав и разложив кости сына богача, смазав мазью из жира горностая, вдохнул в него жизнь [Там же, с. 33]).

Убиение может состоять в разрывании тела на части: хан казнит двух ханш-шулмусок, привязав к хвосту семидесяти коней и разметав их тела по степи ( Далн мөрни сүүләс далн талагшан таслад, тегәд тер ламын күүк авад, амрад-җирһәд бәәҗ тер хан [Там же, с. 97]).

Оппозиция «истинный / преображенный» связана с многочисленными формами изменения облика, к которому прибегает сам персонаж: птица оборачивается красавицей, лягушка превращается в юношу, черный вол перерождается в хана с коровьими ушами [Там же, с. 97, 87, 98] и др.

Оппозиция «видимый / невидимый» воплощается в таких персонажах, как невидимые слуги. В волшебных сказках Санджи Бутаева встречается только один невидимый слуга – Мурза (калм. Мурз ). Мурза – волшебный невидимый помощник, который помогает герою Чоде заполучить волшебные предметы тоовг-шаавр (колотушка), турба (труба), благодаря которым он строит дворец и одерживает победу над войском хана Манджин Вани.

Оценочные признаки, как и модусы состояний, относятся к внутреннему миру персонажа или к его внешности. Оппозиция «добрый / злой» весьма существенна для волшебной сказки, т.к. именно эти признаки служат основой для деления персонажей на героев, тех, кто находится на их стороне (даритель, помощник), и антагонистов. Так, в сказке «История о бурхане Седкюр» помощниками сына богача являются его шесть друзей (сын ясновидца, сын кузнеца, сын лекаря, сын резчика, сын маляра, сын астролога), антагонист – сын хана, который отнял у сына богача жену; в сказке «Юноша-сирота по имени Борлда с тремястами сивыми кобылицами» помощники героя – седой старец, жена-волк, антагонисты: сын хана; в сказке («Бужлда Мерген с сивым конем» помощницей героя выступает его мать, антагонисты – два ворона, волк, два посланника Эрлик-хана, Золотой Дракон Чинтамани; в сказке «О хане» помощники и дарители героя – жена, три тетушки жены, Мурза; антагонист – хан Манджин Ваня и др.

Однако в основном эта оппозиция маркирует правила поведения действующих лиц, т.е. носит скорее морально-этический характер, что связано с ведущей ролью, которую она играет в предварительном испытании (добрый герой щадит пленника, кормит голодного, помогает слабому, злой ложный герой этого не делает и не получает чудесного средства). В сказке «Старик с тремя сыновьями» Улада спасает змею, у которой в пасти застрял рогами баран. Змея оказалась перевоплощением бурхана. Герой за спасенного бурхана получает Хамбалинского вороного коня. Именно этот конь становится его верным спутником, помогает ему справится с поручениями Хана-Шахматиста: привезти красавицу, волшебного жеребца, искупаться в кипящем молоке кобылиц [3, с. 65–66].

Оппозиция «мудрый / глупый» связана с такими персонажами, как мудрец, мудрый парень, мудрая девушка, лама, седой старец, мудрая мать, обладающая даром разгадывать сны, помогать тем самым сыну [Там же, с. 47–50]. «Умный» младший брат противопоставлен «глупым» старшим братьям [Там же, с. 21–23].

Признаки «сильный / слабый» определяют свойства физической силы героя. Эти признаки воплощаются в таких персонажах, как Буджилда Мерген, который побеждает волка, двух посланников Эрлик-хана, Золотого Дракона; чудесный предмет – чудесная колотушка (калм. тоовг-шаавр ), которой побеждают многочисленное войско и др.

Реализацией оппозиции «сильный / слабый» служит мотив испытания силы: поднять камень (сын кузнеца поднимает камень, чтобы спасти своего друга сына богача); укротить коня (Улада Мерген укрощает коня Хозяина вод); искупаться в кипящей воде (Улада Мер-ген окунулся в кипящем молоке) и пр.

Красивая девушка в сказках Санджи Бутаева очень часто описывается «формулой свечения»: красавица с ликом, подобным солнцу и луне (калм. сар-нар дуудулсн сәәхн күүкн ); красивая девушка, при свете ее можно стеречь табун, в сиянии ее можно рукодельничать (калм. гегәнднь үүл бәрм, герлднь аду манм сәәхн күүкн ). В монографии Б.Б. Горяевой «Калмыцкая волшебная сказка: сюжетный состав и поэтико-стилевая система» выделены четыре подгруппы формулы красоты сказочной героини: «1) небесные светила как “части тела”; 2) “собственное” излучение света (без светил); 3) персонажи, пораженные красотой героини (героя), забывают обо всем (о времени) или “сходят с ума”; 4) “следствия” жестов, движений, эмоций» [5, с. 86–92]. В сказке «Юноша-сирота по имени Борлда с тремястами сивыми кобылицами» ханский сын, увидев красавицу-жену Борлды, теряет рассудок [3, с. 42], в сказке «О хане» хан Манджин Ваня также теряет всякое соображение при виде жены-красавицы Чоды [Там же].

Оценочные признаки уродливый / грязный фиксируются в имени персонажа: меклә көвүн ‘лягушка-мальчик’, күрн көвүн ‘хорек-мальчик’, үкр чиктә хан ‘хан с коровьими ушами’. Признаки уродливый, грязный оказываются временной низкой видимостью героя, которая меняется на положительную в результате сознательного перевоплощения. Так, в «Сказке о юноше-сироте» младшая жена хана, чтобы раскрыть тайну, превращается в старуху: Ус-цасан ууҗ авад, күүкн һарад йовна эн. Көгшн эмгн болад һарна [Там же, с. 96].

Предварительное рассмотрение персонажей волшебных сказок Санджи Бутаева позволяет сделать вывод, что каждый персонаж сказки наделен несколькими признаками. Так, в «Сказке о хане» на сюжетный тип СУС 465С «Красавица-жена» юноша Чода женится на девушке в птичьем обличии, она помогает ему выполнить трудные задачи хана Манджин Вани [12]. Супруге Чоды как персонажу волшебной сказки соответствуют следующие оппозиции: «антропоморфный / неантропоморфный», «естественный / чудесный», «мужской / женский», «старый / молодой», «истинный / преображенный».

Таким образом, персонаж калмыцкой волшебной сказки – воплощение тех семантических признаков, которые создают конфликтные ситуации и обыгрываются в пределах эпизода или всего сюжета. Полученные результаты послужат основой для дальнейшего изучения персонажей калмыцкой волшебной сказки и составления базы данных «Калмыцкие сказочные персонажи».