Иностранные военнопленные на территории Астраханской губернии в годы Первой мировой войны и российской революции

DOI:

Цитирование. Тимофеева Е. Г., Лебедев С. В., Болотова Е. Ю. Иностранные военнопленные на территории Астраханской губернии в годы Первой мировой войны и Российской революции // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2017. – Т. 22, № 6. – С. 110–121. – DOI:

Астраханская губерния входила наряду с Вятской, Казанской, Пензенской, Пермской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Оренбургской, Уфимской, а также Уральской и Тур-гайской областями в состав Казанского военного округа.

Во время Первой мировой войны на территории округа находилось 285 376 военнопленных [22, с. 91–92], составивших особую социальную группу. В ее состав входили: захваченные в плен в ходе боевых операций военнослужащие армий, противостоящих России в войне государств; состоящие на действительной военной службе или в запасе подданные Германии и Австро-Венгрии; германские и австрийские подданные мужского пола в возрасте 18–45 лет.

Количество военнопленных, размещенных на территории Астраханской губернии, постоянно менялось, поскольку прибывавших в конкретный населенный пункт военнопленных затем переправляли в другие места [23, с. 571, 572, 841]. Состояние архивных фондов не позволяет точно проследить изменение числен- ности военнопленных. Первые пленные (611 человек) прибыли в Астрахань спустя месяц после начала войны [3]. В январе 1916 г. в губернском центре размещалось 270 офицеров и 3 950 нижних чинов [25, л. 5]. После Февральской революции численность контингента «узников войны» значительно не изменилась. На 6 апреля 1917 г. в Астрахани находились 10 офицеров и 299 солдат германской армии, 7 штаб-офицеров, 478 офицеров, 2 927 солдат австрийской армии, 21 офицер и 120 солдат турецкой армии [28, с. 187]. В октябре 1917 г. нижних чинов насчитывалось 4 315 человек, офицеров – 375 человек, в конце ноября 1917 г. соответственно 2 200 и 282 человека [32, с. 187]. Величина контингента военнопленных менялась в основном в зависимости от потребности региона в рабочей силе. Основываясь на архивных документах, можно утверждать, что максимальное количество пленных, размещенных в Астраханской губернии, приходится на май 1918 г.: 319 офицеров и 10 584 рядовых, что составило 3,8 % общего количества военнопленных, находившихся в Казанском военном округе [20, л. 9 об., 14].

Помимо губернского центра, пленных размещали в уездных городах Енотаевске, Черном Яру, Цареве. Так, например, на 1 января 1916 г. в Енотаевске находилось 20 офицеров и 643 человек нижних чинов, в Черном Яру соответственно 44 и 1 165 человек, в Цареве – 25 и 212. Абсолютное большинство составляли военнослужащие австро-венгерской армии – 69 офицеров и 1 640 рядовых [23, с. 841]. Спустя два года, в феврале 1918 г., на работах было занято в Енотаевске – 470 нижних чинов австро-венгерской армии, в Цареве – 2 672, в Черном Яру – 240 солдат германской и 1 525 австро-венгерской армий. В марте того же года их численность изменилась: в Енотаевске – 37 офицеров (1 немецкий офицер и 36 – австрийских) и 156 рядовых, в Цареве – 390 солдат, из них 2 – турок, в Черном Яру – 824 солдата [20, л. 5–6].

Контроль за военнопленными осуществлял штаб Казанского военного округа, а непосредственно в Астраханской губернии содержанием и размещением «узников воны» занимались губернские и городские власти.

Рядовых расселяли по казармам, ночлежкам, офицеров – в гостиницах и частных домах. Увеличение численности военнопленных вынуждало астраханские власти построить в 1915 г. специальный лагерь в Болдинс-кой степи недалеко от железнодорожного вокзала. Для размещения пленных использовались также помещения на территории бывшего пивоваренного завода «Богемия», получившие известность как лагерь «Богемия». В последующие годы в связи с увеличением количества пленных создавались новые лагеря. Надзор над военнопленными осуществляли «особо нанимаемые в достаточном количестве» вооруженные десятники и сторожа. На полицию было возложено общее руководство охраной [32, с. 186–187].

Документы позволяют в подробностях воссоздать условия проживания военнопленных. В них отмечается, что помещения казарм были грязными и тесными, пленным досаждало огромное количество вшей и блох. Спать приходилось на нарах в два ряда, прикрываясь мешками с соломой. В казармах недостаточно поддерживалась чистота, отравляло нахождение военнопленных в лагерях и зловоние выгребных ям. Лагеря обслуживались самими военнопленными, пленные сами стирали белье. Представители местной власти предпринимали попытки исправления ситуации, однако затянувшаяся изнурительная война отнимала все больше сил и средств для решения сложных задач военного времени [24, л. 825; 34, л. 59–59 об.].

Согласно V статье Гаагской конвенции, «свобода военнопленных не должна подвергаться излишним стеснениям, заключение применяется к ним лишь в виде исключительной временной меры». Однако на местах расположения военнопленных это правило нарушалось. Лагеря для военнопленных ограждались проволочными заграждениями. Постоянный надзор за военнопленными осуществляли часовые, караульные и надзиратели. Впоследствии у многих пленных, как пишет Н.Е. Журбина, появился особый вид душевного расстройства – «психоз колючей проволоки» [6, с. 231]. Не в лучшем положении находились военнопленные, размещенные в частных домах. Так, например, комиссия санитарного отдела Астраханского губернского правления в марте 1916 г. отмеча- ла, что «в пекарне Федорова – в трех квартирах тесно... и мало света» [12, с. 91].

Труд «узников войны» использовался как местными властями, так и частными лицами. Они работали на городских предприятиях (городской ассенизационный обоз, строительство городской электростанции), мостили улицы, строили дороги и городскую канализацию, очищали водостоки, сооружали валы для защиты города от наводнений, привлекались для уборки урожая [29, с. 61–72]. Заведование работами возлагалось на городское общественное управление губернского центра и уездных городов, а также уездные земские управы.

В 1917 г. на городских работах было занято более 1 000 военнопленных. Из них на канализационных работах состояло 425 человек, на дорожных – 60, в хлебопекарнях – 15, при городских огородах – 28, при ассенизационном обозе – 156 пленных [34, л. 108–111, 118]. Военнопленные были прикреплены к различным заведениям и обществам, среди которых Союз помощи больным и раненым воинам, часовая мастерская Фишкина, акционерное общество «Астраханский холодильник», Комитет Марии Павловны и др., причем часть военнопленных трудилась без разрешения штаба округа [23, с. 583–584]. В меньшем количестве военнопленные трудились и на предприятиях, работавших на оборону: например, на Паробичевом бугре в домах Лепехина – 1, Потокина – 2, Алисанова – 2, Маковецкого – 13, Колесова – 2, Михальченко – 3, Красильникова – 8, Захарова – 26 и др. – всего 62 человека. 14 военнопленных трудились на заводе по производству консервов [33, л. 11, 14]. Несмотря на запреты использовать военнопленных в качестве домашней прислуги, у проживающего в районе астраханских боен инженера Немечек в услужении находились трое военнопленных, «лично ему отпущенных»: кучер, повар и домашний портной [14, л. 167].

Согласно утвержденному «Положению о военнопленных» от 7 октября 1914 г., с пленными следовало обращаться «человеколюбиво», обеспечивая питанием, одеждой и обувью, правом получать деньги, письма, посылки с родины. Пленным полагалось выделять две смены белья в год, верхнюю одежду и обувь выдавали на год по мере надобности (вместо сапог допускалась выдача башмаков, ботинок, даже лаптей «за уменьшенную плату») [34, л. 19]. Городская управа выделяла средства на ремонт одежды военнопленных. Расписки старших в группе пленных, обслуживавших канализацию, свидетельствуют о том, что капрал Бердяньи Дезидериус получил 16 руб. 75 коп. на покупку ниток, иголок, пуговиц для «...починки одежды, мундиров, сорочки и кальсон» для военнопленных нижних чинов, трудившихся на городском лесопильном заводе с 15 августа 1916 г. по 17 июня 1917 года. Фельдфебель лагеря «Казарова» Василь Монцибовия получил 18 руб. 78 коп. на эти же цели и на покупку «сапожного доклада» (дратва, деревянные гвозди, щетина, чернила, воск и т. д.) для «…городских резервных сапог». Фельдфебель лагеря «Богемия» Отто Вальтер расписался в получении на покупку «сапожного доклада» 69 руб. 34 коп. за июнь 1917 г.; 30 руб. 19 коп. – за покупку ниток, пуговиц в период с 13 сентября по 31 декабря 1916 г., 20 руб. 40 коп. – с 1 января по 30 июня 1917 года. Рабочий Полони Бэла получил 20 руб. за шинель, сгоревшую во время вспышки мазута на паровом копре на насосной станции 28 июля 1917 г. [26, л. 97, 141, 142, 148, 150, 151, 174].

Питание военнопленных также было организовано в соответствии с требованиями «Положения о военнопленных»: рядовые пленные получали «кормовые деньги и продовольствие в натуре» на одинаковом основании с солдатами российской армии [5, с. 260]. В Астраханской губернии военнопленные нижних чинов довольствовались нормами питания русских солдат: 3 фунта хлеба, ¹ / 2 фунта мяса, 32 золотника крупы, чай с сахаром.

В условиях продолжающейся войны, по мере углубления экономического кризиса ситуация с обеспечением пленных продовольствием ухудшалась. Летом 1915 г. астраханский губернатор Соколовский уведомил о сокращении принятых норм: 2 фунта хлеба, 24 золотника крупы, мясной паек уменьшился до ¹ / 4 фунта (баранина, свинина или рыба), 2,5 коп. давали «за все приварочные припасы». Обязательным условием являлось соблюдение два раза в неделю постных дней. Была отменена выдача 15 копеек в месяц на человека на хозяйственные надобности и на «чайное довольствие» [15, л. 136, 144].

В 1917 г. поразивший все стороны губернской жизни системный кризис – продовольственный, финансовый, политический – привел к обострению ситуации с обеспечением продовольствием, одеждой и обувью наиболее социально незащищенных слоев населения, среди которых оказались и военнопленные. Остановить рост цен на товары первой необходимости, превосходящий по своим размерам рост цен на аналогичные товары в соседних губерниях, власти не удавалось. В Астраханской губернии с декабря 1915 г. по июнь 1917 г. стоимость пшеничной муки возросла на 96,3 %, ржаной муки – на 161,5 %, сахара – на 37,6 %, соли – на 24,7 %, мыла – на 155,6 %, керосина – на 45,6 %, яиц – на 80 %, молока – на 50% [11, с. 223].

В январе 1917 г. последовал запрет продавать военнопленным офицерам и нижним чинам продукты, это могли осуществлять только специально назначенные лица. Среди пленных назначался «старший» (по преимуществу унтер-офицер или фельдфебель), который закупал продукты на рынках города для общего обеспечения («артелью») пленных рабочих. Так, для работавших на электростанции пленных, покупкой провизии для кухни занимался фельдфебель австрийских войск Адольф Фуртнер [16, л. 74].

Если учесть, что военнопленные нижние чины тратили заработанные на поденной работе деньги на усиление своего питания, углубление кризиса продовольствия в России вообще и в городе в частности делало их существование тягостным. Так, например, рабочие-военнопленные Дорожного отдела сообщили в Управу, что «...вынуждены покупать продовольствие на базарах по тройным ценам». Отсутствие «калача» принуждало их есть овощи. Кроме продовольствия, нужны были одежда, обувь, белье, мыло, махорка и спички, но купить эти продукты у них не было возможности [15, л. 240].

В условиях углубляющегося кризиса местные власти пытались изыскивать средства на покупку продуктов питания для военнопленных. В конце февраля 1917 г. поступило ходатайство отдела управы по расширению и переустройству городской электростанции о том, чтобы отпустить «для нужд рабочих военнопленных» 50 пудов капусты и 40 пудов картофеля. 50 пудов «рубленой» капусты выделили, а вот в картофеле для военнопленных было отказано «за недостатком» его [7, с. 52–54].

С 16 по 30 мая 1917 г. на продовольствие занятых на канализационных работах пленных, находившихся в «лагерях “Богемия”, Казаро-ва и Болдинской лесопилки», городские власти израсходовали 770 рублей. От председателя канализационной комиссии И.А. Бирюкова в лагерях «Богемия» и Казарова на продовольствие 245 человек в период с 11 по 15 июля 1917 г. было получено 796 руб. 25 коп. [26, л. 32, 90].

Ухудшение условий жизни, рост цен на продовольствие вынуждали военнопленных обращаться к местным властям с просьбой о повышении оплаты труда. В апреле 1917 г. в Городскую управу поступила докладная записка от работавших на электростанции военнопленных, где они просили об увеличении зарплаты. Чернорабочие получали по 95 коп., чертежники и табельщики – 1 руб. 35 коп., столяр – от 95 коп. до 1 руб. 05 копеек. Работая на предприятии два года, они ни разу не получали «никакой прибавки» и вынуждены были бороться «с невыносимыми условиями дороговизны настоящего времени». За эти суммы нужно было не только «продовольствоваться», но и «удерживать» одежду в «пригодном виде». В воскресные и праздничные дни, в период болезни «жалование не причиталось». Для продовольствия каждый пленный получал только 40 коп. в день. Просили увеличить плату для чернорабочих до 2 руб., для фельдшера, исполнявшего обязанности врача, – до 3 руб. 50 копеек. В дни болезни и другие нерабочие дни выдавать по 1 руб. в день. Расчет был следующий: на приготовление завтрака – 4 коп., обеда – 35 коп., ужина – 25 коп., чая – 4 коп., на 2,5 фунта хлеба – 30 копеек. Они просили об установлении одинаковой поденной платы для всех, кто работал на городских предприятиях [4, л. 215–218].

Чернорабочие, проживающие в лагерях, стали получать от 8 до 11,5 руб.: работающие на электростанции – 11 руб., на канализационных работах – 11,5 руб., на водопроводе – 10,5 руб., кузнецы и слесари получали от 9 до 12,5 руб., в рабочем обозе – 8–8,5 рублей. Фельдшеру платили 12,5 рублей. Прожиточный минимум для военнопленного в Астрахани в декабре 1917 г. равнялся 2 руб. 10 коп. в день. Один рубль в сутки выплачивался больным военнопленным, столько же полагалось в праздничные дни. Спустя год, в условиях роста дороговизны Управа признала плату пленным «ничтожной», повысив ее в январе 1918 г. на 50 копеек. В апреле надбавка составила еще 1 руб. 50 коп., также было увеличено содержание больным до 2 руб. 50 коп. в день [15, л. 229–229 об, 239].

Заботой местных властей стала организация медико-санитарной помощи пленным: лечение раненых и больных, проведение про-тивоэпидемиологических мероприятий.

В ходе мобилизации на фронт попали многие земские врачи и фельдшеры, из-за чего на 1 сентября 1915 г. нехватка врачей в городах и уездах Астраханской губернии составила, по данным земского союза, более 44 %. К концу 1915 г. вакантными оставались 48 % врачебных должностей и 17 % фельдшерских должностей [1, с. 233]. Острая потребность в специалистах потребовала привлечения труда военнопленных врачей, младшего медицинского персонала. Так, например, в распоряжении Астраханского уездного воинского начальства на 1 сентября 1917 г. находилось 14 военнопленных врачей и «студентов-медиков» австрийской и германской армий (семеро немцев, двое румын, трое мадьяр, серб и чех). При городском военном госпитале состояли два врача-австрийца, которые там же и проживали. В октябре 1917 г. уполномоченный Датского посольства в Петрограде Рен-дторф обратился в штаб округа с ходатайством о разрешении военнопленному фельдшеру Станиславу Шадеку работать в датском госпитале для военнообязанных в Астрахани [24, л. 319, 657].

Размещение в регионе тысяч военнопленных приводило к тому, что местные жители оказались ограничены в получении медицинской помощи, так как нуждающиеся в лечении военнопленные занимали в лечебных учреждениях места, предназначенные для лечения астраханцев. Выход из создавшейся ситуации региональные власти видели в создании новых лечебных заведений для военнопленных [5, с. 260]. В апреле 1918 г. городская власть разместила госпиталь в здании Большой Московской гостиницы (дом Смирнова на Большой Демидовской улице). В но- ябре 1 91 8 г. госпиталь перевели в дом Н.В. Серина на набережной р. Кутум. В августе 1918 г. в распоряжение Астраханской краевой комиссии о пленных и беженцах жилищный совет предоставил под лазарет для военнопленных свободные помещения в доме Ах-вердова на Полицейской улице. Горсовет спешно изыскивал для этих целей 200 топчанов [8, л. 2, 29; 9, л. 1; 10, л. 2–5].

Затяжной характер войны, тяготы плена не только для находившихся в лучших условиях офицеров, но и для солдат проявлялись все отчетливее в психологическом плане. В августе 1917 г. в психиатрическом отделении Астраханской губернской земской больницы находились 13 «душевнобольных» военнопленных австрийской армии [24, л. 116]. Известны и случаи самоубийств. Так, в феврале 1917 г. в доме Буракова на Эллинге обнаружили труп повесившегося 26-летнего австрийского офицера Т. Меаниковича [13, л. 43].

Долгое пребывание в плену не могло не сказаться на военнопленных. В конце 1916 г. был составлен список болезней, дававших пленному право быть интернированным в нейтральные страны. Офицеры писали заявления на медицинское освидетельствование, чтобы их признали инвалидами или полуинвалидами для отправки в эти страны. Такие комиссии создавали и в Астрахани, по их заключению многих пленных по состоянию здоровья отправляли на общий сборный пункт в Москву для последующего интернирования [34, л. 126].

Офицеры австрийской армии, размещенные в здании 5-го городского училища, осенью 1917 г. в своих прошениях указывали на разные заболевания. Иван Подарну, находившийся в плену два с половиной года, «страдал сильной сердечной болезнью». Ян Фридрих, пребывавший в плену с 15 января 1915 г., жаловался на «острое малокровие и порок сердца». И. Шаравец страдал от «глухоты на оба уха». И. Пако, признанный инвалидом по причине «тяжелой глазной болезни» еще в Перми и назначенный для отправки в Австрию, был почему-то перемещен в Астрахань («по неизвестным причинам»). Здесь ему назначили вторичное медицинское освидетельствование для причисления к категории полуинвалидов и интернирования в нейтральные страны. В конце августа 1917 г. начальнику

Московского окружного эвакуационного пункта сообщили об отправке из Астрахани одного военнопленного врача-инвалида (австрийца А. Фишера), семи офицеров, подлежавших интернированию. Трех военнопленных офицеров австрийской армии отправили 27 сентября 1917 г. в Симбирский Завольский лагерь согласно достигнутому соглашению об интернировании в Швецию 500 военнопленных офицеров австрийской армии из России. В Казань препроводили трех турок-инвалидов. В это же время к интернированию в нейтральные страны были определены 88 военнопленных нижних чинов. Этот же процесс продолжался и в последующее время [24, л. 304, 373–374, 378, 380, 401–402, 564, 583, 591, 607, 788].

Массовый приток военнопленных осложнил эпидемическую ситуацию в Астраханской губернии. Среди болезней, поражавших военнопленных, лидировал сыпной тиф, что объяснялось условиями содержания, истощением организма «узников войны». В мае 1915 г. вспышка тифа была в лагере военнопленных «Богемия» [18, л. 82], в декабре 1915 г. зафиксировали 32 случая заболевания сыпным тифом среди пленных в Царевском уезде Астраханской губернии, в июле 1916 г. тифом в Астрахани болели 87 военнопленных [21, л. 123].

Резкое ухудшение санитарно-эпидемиологической ситуации в период революционных потрясений привело к увеличению заболеваний и смертности, к тому же сказывались долгие годы плена, голодная пора революционного периода. В феврале 1917 г. в Астрахани среди 3 952 военнопленных нижних чинов здоровых было 918 человек, только что оправившихся от болезни – 1 434 человека, больных – 517 человек, «цынготных» – 510 человек [30, с. 188]. В марте 1917 г. из 4 105 военнопленных здоровых солдат было лишь 298 человек [19, л. 113]. Среди военнопленных, находившихся в Астрахани в августе 1917 г., здоровых было 431 человек, «не вполне выздоровевших» – 59 человек, больных – 531 человек, у 60 пленных выявлена цинга, 85 страдали малярией [24, л. 465]. Увеличилась смертность: за 1918 г. умерло 54 человека: от холеры – 4, от тифа – 9, от воспаления легких – 28, от туберкулеза – 7, от сердечно-сосудистых заболеваний – 6. В период весны – осени

1919 г. умерло 97 человек, большинство от сыпного тифа [17, л. 10–76].

Февральская революция вызвала надежды на послабление режима в отношении военнопленных. Так, например, им было разрешено вступать в брак с местным населением. Это побудило военнопленных обращаться с ходатайствами о браке и улучшении жилищных условий. В августе 1917 г. военнопленный Георг Пецарский подал прошение начальнику лагеря военнопленных выдать ему удостоверение, подтверждающее его происхождение («из сербов») и вероисповедание («православного»). Удостоверение необходимо было для получения разрешения на брак с правом жить в частной квартире и заниматься трудовой деятельностью в соответствии с профессией (занимался «парикмахерством») [24, л. 613].

Местные власти не уделяли должного внимания к осуществлению контроля за действиями военнопленных. Весной 1917 г. они свободно гуляли, посещали общественные и увеселительные места. В октябре 1917 г. неоднократно задерживали военнопленного австрийской армии А. Венгера за то, что в одной из городских квартир он переодевался и без формы, в «вольной» (гражданской) одежде, гулял ночами по Астрахани. Однако о существенном изменении и улучшении положения военнопленных говорить нет оснований.

Ослабление надзора способствовало росту числа побегов среди военнопленных. По данным астраханской городской милиции, за июль – август 1917 г. из г. Астрахани бежало 272 человека. В основном пленные бежали с городской электростанции, из анонимного общества «Астраханские рельсовые пути», акционерного общества «Астраханский холодильник» и с некоторых других предприятий [31, с. 182].

После выхода России из войны число военнопленных в Астрахани увеличилось, так как губернский центр являлся транзитным пунктом для возвращавшихся на родину пленных. Почти ежедневно весной 1918 г. прибывали эшелоны с пленными солдатами, которых размещали в «казенных бараках». Всего прибыло до 2 500 человек. Для размещения военнопленных отвели бараки, занимаемые ранее солдатами 156-го пехотного полка «на Болде» («дальше

Селенских Исад, за трамвайной линией»). Из 35 бараков семь заняли военнопленные. В остальных бараках предполагали разместить «венгерскую роту» интернационального полка, беженцев и «железный отряд», прибывший из Баку, 3-й Астраханский железнодорожный полк и др. Таким образом, в одном лагере жили иностранные военнопленные, бойцы Красной армии и беженцы [28, с. 206–207].

Созданная после подписания Брестского мирного договора Астраханская краевая коллегия по военнопленным и беженцам проводила работу по возвращению на родину военнопленных, находившихся на территории губернии. Однако вследствие того, что 1919 г. стал годом активных боевых действий на территории Астраханского края, этот процесс был приостановлен. В январе 1920 г. в Астраханской губернии было зафиксировано 2 337 пленных [27, л. 88]. В 1920–1921 гг. советским правительством были подписаны многочисленные соглашения о военнопленных, которые способствовали возвращению их на родину. Военнопленные, которые не смогли вернуться в свои государства в 1917–1919 гг., возвращались в статусе репатриантов [2].

Региональное измерение военного плена в контексте исследуемой темы послужило основанием для следующих выводов и обобщений.

Трудовое использование пленных потребовало мобилизационных усилий местных властей по распределению трудовых ресурсов (дешевой рабочей силы) по важным отраслям экономики Астраханского края, что в определенной мере помогало решать хозяйственные задачи в период острого дефицита рабочей силы в военное и послевоенное время.

Региональное пространство было наполнено различными практиками, связанными с военным пленом, который в период Первой мировой войны не ограничивался пределами лагеря, был заметен как социальный институт. Фронтирная территория, наполненная опытом взаимодействия и взаимовлияния различных культур, во многом объясняла отсутствие враждебного отношения населения к военнопленным.