Использование лексических трансформаций как способ достижения адекватности художественного текста

В теории и практике художественного перевода существует точка зрения о том, что успех при переводе зависит от мастерства и опыта переводчика, от степени владения им исходным и переводящим языками. Поскольку адекватность является наиболее ценным и важным критерием при переводе художественного текста, цель сознательного, ответственного переводчика – достижение соответствия переводного текста исходному на смысловом, коннотативном, формальном уровнях. Для этого в переводческой деятельности необходимо использовать различные способы и приемы перевода. Переводческие трансформации (преобразования) позволяют переводчику художественного текста находить оптимальные переводческие операции для решения тех или иных задач. Под трансформацией Н.К. Гарбовский понимает «такой процесс перевода, в ходе которого система смыслов, заключенная в речевых формах исходного текста, воспринятая и понятая переводчиком в силу его компетентности, трансформируется естественным образом вследствие межъязыковой асимметрии в более или менее аналогичную систему смыслов, облекаемую в формы языка перевода» [5, с. 366].

В теории перевода выделяют следующие разновидности переводческих трансформаций: лексическую, грамматическую, стилистическую. Каждый из указанных трех видов Е.А. Огнева классифицирует:

– лексические – дифференциация, конкретизация, генерализация, смысловое развитие, антонимический перевод, целостное преобразование, компенсация потерь;

– грамматические – замена пассивных конструкций активными, сложных синтаксических конструкций простыми, переход от обратного порядка слов к прямому, смена исходного подлежащего, замена односоставных предложений двусоставными полными;

– стилистические – стилистическая компенсация, смена стилистических коннотаций, адекватные замены, метафоризация / идеома-тизация, «выпрямление значения» [15, с. 32].

Использование лексических трансформаций при переводе художественного текста с одного языка на другой обусловлено различиями смысловой структуры слова двух сопоставимых языков. Чаще всего при выражении несущей информации исходного художественного текста переводчики используют следующие лексические трансформации: генерализацию, конкретизацию, антонимический перевод. При передаче той или иной единицы оригинала переводчик вправе сам решать, какими возможностями он воспользуется. Рассмотрим особенности использования лексических трансформаций переводчиками осетинской художественной прозы на русский язык.

Генерализацию в переводоведении обычно понимают как замену переводимой единицы, имеющей узкое значение, понятием с более широким, обобщающим значением. К замене частного общим авторы перевода нередко прибегают при отсутствии в переводящем языке прямых номинативных значений исходным единицам или для уточнения отдельных мест в переводе. С помощью подобной лексической трансформации переводчик вносит ряд дополнительных элементов в содержание понятия.

Рассмотрим примеры перевода на русский язык следующих фрагментов романа Т. Джатиева «Мæ урс дадалитæ» («Мои седые кудри» (перевод наш. – Е.Д. )): Мæнæн ме ’фсымæртимæ цæргæйæ нал у! – йæ хæрд фæуагъта Алимырза, фæгæпп кодта фынджы цурæй… [6, с. 6] (« Нет мне здесь житья!» – озлобился Алимурза и перевернул столик, на котором лежали кусочки лепешки и стояли чашки с кислым молоком [8, с. 205]). Агуыбечыр хæстмæ нал ацыд ( После свадьбы и злополучного похищения сестры Агубе-чир уже не возвращался на фронт ) . В приве-

денных примерах переводчик использует прием генерализации, но замена конкретного понятия понятием более широкого объема не позволила переводчику выйти за пределы описываемых в отрывках ситуаций, исказить содержание предложений.

Или такие примеры из романа М. Цагараева «Сау хохы фиййау» («Пастух Черной горы» (перевод М. Блинковой)): Муссæты кæртæй барæг рахызт [18, с. 121] ( А что делается на дворе Мусса? Вот кто-то выводит за ворота лошадь, великолепного скакуна самой дорогой кабардинской породы [17, с. 147]); Уæд мæ Сырдон дæр нал хонис… [18, с. 223] (И тогда, Фидар, ты не будешь называть меня Сырдоном. Если бы тот Сырдон, сын камня, о котором много веков подряд рассказывают у нас люди, был бы всегда умным, добрым и только бы выручал нартский народ от бед и напастей, я был бы рад моему имени. Но ведь тот Сырдон, кроме того, и обманывал, и лукавил, и за обиды жестоко мстил каждому [17, с. 150]).

Как видим, переводчики осетиноязычных текстов расширяют информацию переводимого текста для уточнения отдельных мест в описываемых ситуациях. Однако, на наш взгляд, переводчик повести М. Цагараева М. Блинкова не совсем верно информирует русскоязычного читателя об особенностях чудесного рождения героя нартского эпоса Сырдона от водного божества Гатага и Дзерассы*.

Противоположную генерализации трансформационную операцию в теории перевода принято называть конкретизацией. С подобной передачей единиц исходного текста переводчик сталкивается в случае замены понятия с более широким объемом более конкретным, лаконичным содержанием. С «сужением» исходного текста мы сталкиваемся в случаях замены трансформируемого понятия тем конкретным, которое переводчику представляется наиболее подходящим в данном случае. Приведем приемы конкретизации в переводе: Уæртæ та кружкæ йæ дзыхыл сдардта. Йæ былтæ асæрфта æмæ барджытырдæм акаст, къух ны-хыл сæвæргæйæ. Чи сæ фæхуыдта, – нæ зонын, фæлæ фæцырддæр æмæ сы-стад, йæ комдзаг тых ныхъуырд акодта

æмæ хурыскæсæнырдæм аздæхт… [6, с. 46] (Дженалдыко кончил есть, повернулся к восходу солнышка [8, с. 241]). Или такой пример из перевода другого произведения: Чы-сыл фæстæдæр æнæсыбырттæй сæ цæссыг калдтой, Сосланмæ иу-дыууæ изæрастæу хъазæн нæуудзармыл кафгæйæ, доны чыз-джыты хуызæн, цы æнæцыд чызджытæ факастысты, уыдон [2, с. 10] ( За ним, сгрудившись, молча плакали девушки [3, с. 14]). Нетрудно заметить, что в указанных отрывках переводящие единицы по своему значению более лаконичны и конкретны, чем исходные.

Замену родового понятия видовым мы наблюдаем при передаче следующей информации исходного текста: хæдзараразæг лæгæй, дам, калм дæр тæрсы, йæ дзыппы, дам, мæ куы авара синаджы ’феон [14, с. 10] (человека, который дом себе строит, даже гадюка боится: вдруг меня за веревочку примет и в карман сунет? [9, с. 10]). В приведенном примере видно, что переводчик при переводе паремии оригинала заменяет понятие «калм» («змея») на «гадюка», обозначающее вид по отношению к понятию, выраженному в оригинале.

Антонимический перевод – трансформация утвердительной конструкции в отрицательную (или наоборот отрицательной – в утвердительную), сопровождаемая заменой одного из слов переводимого предложения исходного языка на его антоним в переводящем языке [1, с. 216], в основном встречается в русскоязычных переводах осетинской прозы при передаче образной лексики, в частности фразеологии. В каком случае переводчики прибегают к замене понятия противоположной конструкцией? По мнению Н.К. Гарбовского, «антонимический перевод может быть обусловлен асимметрией лексикосемантических систем, проявляющейся в том, что какое-либо понятие не имеет средств выражения в одном из языков, сталкивающихся в переводе» [5, с. 466–467].

Перейдем к конкретным примерам. Для передачи осетинского фразеологизма мæ ныфс нæ бахастон (в значении «не отважился я») переводчик повести М. Цагараева «Сау хохы фиййау» («Пастух Черной горы») М. Блинкова использует антонимический перевод: я уже набрался духу. Замена отрицательного значения утвердительным позволила переводчику сохранить образность, обыгранную во фразеологической единице ориги- нала. Или такие примеры передачи ФЕ исходного текста: рухс у йæ зæрдæ (букв. «светло у него на сердце») (он бывал за столом более озорным и веселым), зæрдæ бауынгæ» (букв. «сердце сжалось») (обрадовался). Как легко заметить, в тексте перевода романа «Возвращение Урузмага» Н. Джусойты заменял исходные фразеологизмы противоположными по значению элементами переводящего языка.

К числу лексических трансформаций некоторые теоретики перевода относят транскрибирование и транслитерацию [10, с. 56]. Этими приемами перевода единиц исходного текста обычно пользуются при передаче имен собственных, географических названий, а также реалий – слов, обозначающих предметы, явления быта, характерные лишь для одного народа. Передача топонимов и антропонимов не вызывает особых трудностей у переводчиков осетиноязычных текстов. Как правило, при переводе они заимствуются – транскрибируются или транслитерируются: Алимырза – Алимурза, Агуыбечыр - Агубечир, Дженал-дыхъо – Дженалдыко, Уырызмæг – Урузмаг, Фидар – Фидар, Муссæ – Мусса, Мæцыхъо – Мацико, Хъаныхъон – Канукон, Фаризæт – Фаризет, Хъайсын - Кайсын, ^хсар - Ахсар, Дзауджыхъау - Дзауджикау, Урстуалта -Урстуалта, Хидыхъус – Хидикус, Беслæн – Беслан и т.д.

В виде исключения переводчик может прибегнуть к калькированию , дословному переводу отдельных компонентов антро-понима/топонима, к замене составных частей имен собственных «их прямыми лексическими соответствиями в переводящем языке» [1, c. 98–99]: Къæйджын уæлвæз – Долина скал; Куырæйтты хъæу – аул Мельничный; Уæллаг Садон – Верхний Садо; Дзуары рагъ – Святой перевал; Хусса – Южное село; Хурыхъæу – село Солнечное; Райдзаст – Рассвет; Стыр фазы хъауы - село Большая Поляна; Зыгъар -Белолобый и т.д.

Особую сложность для переводчиков осетиноязычных текстов представляет передача имен осетинских божеств, персонажей осетинской мифологии. Чаще всего они данные антропонимы транслитерируют/транс-крибируют, но каждого в сноске снабжают комментарием. Приведем следующие примеры из русскоязычного перевода романа М. Булкаты «Нарты Сосланы æвдæм балц» («Седьмой поход Сослана Нарты» (пер. И. Булкаты)): Лагты Дзуар – синоним Уастыр-джи, покровителя путников. Так называ ли его женщины, потому что не имели права произносить мужское имя вслух. По преданию, у Уастырджи был трехногий конь; Æфсати – бог зверей; Кар и Караф – боги холода и стужи; Куырдалагон – небесный кузнец; Сафа – бог очага, надочажной цепи, холодного оружия, семьи...; Мыкалгабыр (в осетинской мифологии) - архангелы Михаил и Гавриил. Последний тост произносится во славу Мыкалгабыра; Элиа и Уацилла – боги грома и ветра. В последнем примере переводчик И. Булкаты, как представляется, не совсем верно проинформировал русскоязычного читателя. Как известно, покровителем ветров в пантеоне религиозных воззрений осетин был Галæгон, а гроза и молния были в расположении Уацилла (диг. Елия).

При переводе антропонимов Барастыр, Уастырджи, Аминон Н. Джусойты в автопереводе повести «Ад æ ймаджы м æ л æ т» («Возвращение Урузмага») также использует метод комментирующего пояснения в сноске: Уастырджи - языческое божество, покровитель мужчин, воинов, путников ; Барастыр – в осетинской мифологии привратник царства мертвых ; Аминон – царь мертвых . Правда, авторы словаря «Этнография и мифология осетин» А.Б. Дзадзиев, Х.В. Дзуцев, С.М. Караев отмечают у Барастыра и Аминона совсем противоположные функции в загробном мире. Ба-растыр обозначен владыкой загробного мира [7, с. 36], а Аминон – «грозный страж ворот “Страны мертвых”, куда можно попасть только до заката солнца» [7, с. 15]. И только по распоряжению Барастыра Аминон открывает ворота в Страну мертвых.

Нередко именам собственным в художественных произведениях осетинских писателей отводится роль своеобразных характеристик, которые, являясь символами тех или иных качеств и представлений, вносят дополнительный смысл в переводимый текст. К категории значащих имен собственных теоретики перевода относят «говорящие имена». С. Влахов и С. Флорин различают «характеристические имена», 1) обычно не подлежащие переводу, т.к. их назывная функция все же преобладает над коммуникативной (план выражения заслоняет план содержания), 2) поддающиеся переводу в зависимости от контекста, который может «высветлить» их содержание, и 3) требующие такого перевода или такой постановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семантическое значение

(каламбуры) [4, с. 216]. Так, в рассказе М. Цагараева «Мады зар æ г» («Материнская песня») как средство художественного изображения в качестве сравнения употребляется имя одного из героев Нартского эпоса Сырдона. Образ этого героя ассоциируется у осетинского читателя с определенными качествами человека – хитростью, лукавством, находчивостью. Поняв заложенный в форме слова смысл, переводчик Б. Рунин не транскрибирует имя нартского героя, а, учитывая контекст, передает как «сказочный жулик» [16, с. 452], что вполне, на наш взгляд, правильно.

Давать определенную характеристику своим персонажам через имена свойственно и другому видному осетинскому прозаику Д. Мамсурову. В рассказе «Цыт» («Слава») автор одного из своих героев именует как Дзынга: Одни говорили: потому что у него глаза серые и большие, как у комара. Другие - потому, что усы у него длинные и закрученные вверх... Многие же были склонны предполагать, что прозвали его так за то, что он держал батраков и, как комар, высасывал из них кровь... [13, с. 232]. При передаче на русский язык переводчик рассказа В. Владимиров отказался от прямого перевода номинативного значения данного антропонима, использует транслитерацию, а в сноске счел нужным объяснить: Дзынга – по-осетински означает комар. Как легко заметить, Владимиров не совсем правильно передал лексическое значение исходного слова. В другом варианте перевода одноименного рассказа переводчик также использовал транслитерацию и верно поясняет в сноске, что дзынга в переводе с осетинского означает овод [12, с. 149]. Подобный прием при передаче имени другого персонажа рассказа Д. Мамсурова «Хъæндил» («Жук») использован переводчиком А. Ольшанским: Кандил означает «жук» или «таракан» [11, с. 161] Прозвище, данное главному герою рассказа, указывает на определенный тип поведения и примечательную черту его характера. Безусловно, сам контекст подсказывал переводчику смысл данного антропонима: Он не спеша набирает полную ложку шандага (в пер. с осет. «тюря». - Д.Е.), осторожно подносит ко рту, аппетитно схлебывает молоко, старательно слизывает оставшиеся на ней крошки кукурузного чурека и, тщательно разжевывая их, сопит волосатым носом. После каждой ложки шандага он поглажи- вает длинные усы, снимая задержавшиеся на них капли молока, вытирает руку о суконную ноговицу. Иной раз, когда ему бывает лень обеспокоить свою руку, он захватывает усы языком в рот и смачно обсасывает их [11, с. 159]. Как видно, переводчик верно донес до сознания читателя внутреннее содержание указанного имени.

Широко применяется транслитерация/ транскрипция при передаче иноязычных реалий. Не секрет, что особую сложность при переводе художественного текста составляет трансформация слов и словосочетаний, «называющих объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому» [4, с. 47].

Механическое перенесение слов-реалий – наиболее часто используемый переводчиками способ, обеспечивающий возможность передать в переводе оригинальную фонетическую/ графическую форму исходного слова: гыцци – гыцци, фынг- фынг, туман - туман, серчъитж -арчита, зиу – зиу и т.д . Передача слов-реалий графическими и фонетическими средствами переводящего языка дает переводчику возможность сохранить национальный колорит переводимого текста.

Таким образом, в ходе сравнительносопоставительного анализа разноязычных текстов мы попытались проследить разнообразные возможности передачи смысла и образов с исходного языка на переводящий. Использование лексических трансформаций как особых переводческих преобразований в художественном переводе осетинской прозы позволяет достичь адекватной передачи единиц исходного текста. В конкретном случае переводчик ищет оптимальные пути преобразования планов содержания и выражения единиц в соответствии с нормами переводного знака.