Историческая память о Великой Отечественной войне как ресурс обеспечения межэтнического согласия

Актуальность темы заключается в том, что историческая память о Великой Отечественной войне отражает состояние национальной идентичности, базовые ценности общества, его «картину мира». Историческая память в большей мере характеризует мировоззрение современных людей, ресурсы и технологии конструирования их представлений о прошлом, а не исторические факты. Россия – неоднородное общество, в котором поколения и этнические группы имеют подчас контрастные представления о Великой Отечественной войне. Историческая память в зависимости от вектора изменений может сближать социальные группы и поколения либо отдалять их друг от друга.

Цель статьи – выявить основные параметры исторической памяти о Великой Отечественной войне в современной России. Это требует определить восприятие войны в общественном мнении.

Степень разработанности темы достаточно высока. В исследованиях историков С. В. Константинова и А. И. Ушакова [6, c. 33– 44, 137–142], Т. А. Филипповой [21, c. 84–116], А. И. Миллера [12, c. 328–367], В. Д. Камынина [4, c. 59–65], Е. Ф. Кринко [7, c. 69–77] внимание уделено критике постсоветского мифотворчества в научной и учебной литературе, анализу концепций современной историографии. А. Тесля [20], О. В. Чернова [23], А. Н. Покида и Н. В. Зыбуновская [15], Н. В. Немирова [13, c. 157–165] определяют изменения оценок прошлого в массовом сознании общества. Но остаются малоизученными источники формирования исторических представлений, степень воздействия государственных трактовок истории на общественное мнение.

Методологическую основу работы составляет концепция исторической памяти, предложенная М. Хальбваксом [22, с. 14–16]. Историческая память формируется как стихийно, на уровне индивидуального чувственного восприятия событий прошлого, так и осознанно, на уровне абстрактно-рационального осмысления исторических событий. Внешне историческая память выглядит как общепризнанное представление об исторических феноменах. Она выражается в мифах и устной памяти, в стереотипах учебной и попу- лярной литературы, в шаблонах «массовых» СМИ, в программах музейной и архивной репрезентации прошлого.

Профессиональная историческая наука и историческая память во многом противоположны по социальным функциям. Историческая наука стремится беспристрастно анализировать достоверные источники на основе верифицируемых методов, формулировать доказанные закономерности и теории. Историческая память нацелена на распространение эмоциональных, идеологически нагруженных образов прошлого. Отбор фактов для конструирования памяти подчинен приоритетам обеспечения позитивной картины мира, коллективных ценностей и символов гордости общества, его психологической самозащиты перед лицом «враждебного» настоящего.

• А. И. Миллер обозначает методы и идеологемы политизации истории, её государственного, этнократического или партийного контроля, придания историческим событиям и процессам желательного для акторов политики смысла термином «историческая политика» [11, c. 7–32]. Термин первоначально, когда его ввёл германский историк Э. Нольте в 1980х гг., имел негативный смысл. Но позже многие правительства осознали необходимость целенаправленной трактовки национальной истории для воспитания патриотизма, сплочения граждан («нациестроительства») и укрепления общегосударственной позитивной идентичности. Во многих странах созданы национальные институты памяти со значительным финансированием и статусом. Следует признать, что их деятельность эффективна.

Целенаправленное разрушение «образа прошлого», ассоциируемого с интересами геополитических либо этнических, религиозных оппонентов, подчас имеет в действиях историков, политиков, журналистов негативную сторону – преднамеренное конструирование исторической мифологии. Более того, внутри Российской Федерации возникли опасные тенденции «ревизии» истории Великой Отечественной войны, что может ослабить общепризнанные символы исторической гордости и национального единства, разрушить позитивную самоидентификацию с «нацией победителей». Тревожны попытки конструировать противоположные общероссийской истории этнизированные или сепаратистские трактовки войны, реабилитировать коллаборационистов. Такие примеры налицо в действиях этнокультурных движений в республиках Северного Кавказа, казачьих регионах, крымско-татарских публицистов.

Фальсификации истории следует противопоставить научно обоснованную, хорошо организованную и финансируемую историческую политику Российского государства, систему его интегрирующих воздействий на информационное и образовательное пространство.

Эмпирическая основа работы включает в себя опубликованные материалы анкетных опросов, проведенных в России [17]. Внимание уделено текстам учебников (см.: [8] [3] [2]), выступлениям государственных лидеров (см: [19] [18] [10]).

Проведем анализ опубликованных итогов социологических опросов.

Анкетный опрос, проведенный международным центром ИМАС-Интернешнл синхронно в странах Европы (2005 г.), показал, что о военных жертвах в кругу семьи сообщают в России и на Украине по 60 % респондентов, в Германии и Австрии почти 40 %, в Польше и Словении 1/3, в Венгрии около 25 % и в Чехии — менее 20 %. Частые разговоры в семье о Второй мировой войне ведутся преимущественно на Украине (31 %) и в России (27 %). «Довольно хорошо информированными» о событиях войны считают себя по 72% опрошенных в России и Украине, а в Германии – 56 %, Австрии – 51 % [5, c. 67–70]. Серьёзные расхождения во мнениях внутри семьи относительно войны крайне редки в России, Чехии и Украине, что резко отличало эти страны от Германии, Австрии и Венгрии. Таким образом, семья выступает влиятельной референтной группой формирования исторической памяти в России.

• О. В. Чернова провела в 2009 г. массовый анкетный вопрос (выборка 700 чел. в Санкт-Петербурге (Ленинграде) как фронтовом городе и Пензе – тыловом городе) с целью выявить состояние и функционирование исторической памяти о войне различных возрастных когорт общества (лаг 10 лет) [23].

О. В. Чернова изучила уровень интереса к событиям войны, источники знаний о ней и степень их значимости; знание персоналий, произведений литературы и искусства о войне; восприятие факторов Победы. Так, когорты старше 50 лет проявляют высокий интерес к событиям войны («очень интересуются» 98 % респондентов старше 70 лет и 74 % в возрасте 51-60 лет), чего нельзя сказать о молодежи и респондентах среднего возраста («очень интересуются» 28 % в возрасте 16–20 лет и 47 % от 41 до 50 лет). Различия связаны с контрастной направленностью исторического образования в советский и современный периоды. Основная причина различий в знаниях и оценках войны – источники знаний. Для пожилых людей – участников и современников войны главным источником оценок была семья, ее лично переживаемый опыт (для свыше 67 % респондентов старше 61 года), а среди молодежи младше 30 лет – от 36 до 43 %. Напротив, основным источником знаний о войне выступает система образования (88–92 % для опрошенных младше 40 лет). Бросается в глаза, что для молодежи малозначимы армия (4% ответов) и друзья (6–12%) как референтные группы, формирующие восприятие войны. Роль музеев, встреч с ветеранами повышается в ходе жизненного пути вдвое. И, наоборот, художественная литература, кинофильмы, СМИ более значимы как источники восприятий для молодежи. Таким образом, историческая память когорт младше 50 лет конструируется, а не опирается на личное сопереживание и опыт, что открывает простор для манипуляций. Причем государственные источники знаний о Войне не столь влиятельны в среде молодежи, как частные.

Такое состояние источников и каналов формирования исторической памяти, как установила О. В. Чернова, сильно сказывается на восприятии персоналий и событий прошлого. Уровень отчетливо положительных оценок И. В. Сталина различается от 91 % среди лиц старше 71 года до 9 % у респондентов 16–20 лет. Среди советских полководцев наиболее известны Г. К. Жуков (90,6 % ответов), К. К. Рокоссовский (56,0 %), И. С. Конев (39,3 %), А. М. Василевский (17,7 %). В когортах младше 40 лет 40–43 % респондентов не знают ни одного из Героев Советского Союза периода войны [23].

Историческая память молодежи о войне более противоречива и неоднородна, чем таковая пожилых когорт. Все возрастные категории опрошенных признают главной причиной Победы героизм советского народа (86–97 % ответов по когортам), патриотизм (86–94 %), а помощь западных союзников оценивают пренебрежительно (4–14 % ответов). Но респонденты младше 30 лет гораздо реже, чем пожилые, признают причиной Победы военное искусство полководцев (соответственно, 48 и 78 %), руководящую роль ВКП (б) – 5 % против 55 %, единство партии и народа (14-20 % против 59-76 %) [23].

Центр социально-политического мониторинга РАНХиГС провел в марте 2015 г. опрос 1600 чел. старше 18 лет в 30 субъектах Российской Федерации по методике, аналогичной с предыдущими исследованиями. Итоги опроса доказывают, что Победа 1945 гг. является самым значимым событием в истории Отечества и неизменно занимает первое место среди достижений страны, которыми гордятся россияне. При воспоминании о событиях Великой Отечественной войны большинство респондентов связывают чувство гордости с патриотизмом и героизмом на фронтах (86,3 %), подвигом тружеников тыла (62,9 %), причем возрастных различий в данных оценках нет [15]. Следует отметить существенный рост положительных оценок идеологии в победе над фашизмом (39,4 % опрошенных одобряют «советское воспитание»). Впрочем, для молодежи роль советского воспитания в достижении Победы ниже, чем для старшего поколения. В когорте 18-24 года этот фактор отметили 31,1 %, а среди лиц 60 лет и старше – 46,2 %. Положительно оценивают роль И. В. Сталина в истории войны 54,4 % опрошенных, отрицательно – 19,1 %, тогда как в 2001 году было иное соотношение оценок: положительных – 32,9 %, отрицательных – 41,3 %. Вместе с тем, тревожным является признание 53–54 % молодых людей в том, что в их семьях не хранятся никакие военные реликвии [15], а 7,7 % студентов считают День Победы обычным выходным днем [17].

Социологические данные подтверждают: 25 лет реформ в России усилили незащищенность людей и их разобщенность, а следовательно, тягу к государственной опеке, что проявляется и в оценке истории. Наибольшую популярность получают полководцы-победители, защитники Отечества, реформаторы. Характерно неприятие в исторической памяти периодов революций, утрат геополитического и экономического влияния (см: [1, c. 36–84, 297–404] [9, c. 231–251, 281–369]).

В постсоветской России оценка истории Великой Отечественной войны стала зависимой от идеологического позиционирования историков и публицистов. В 1990-х гг. формирование исторической памяти происходило внешне стихийно, но в итоге возникло фрагментированное, дегероизированное сознание молодого поколения. Полярно противоположные установки прошлого в системе образования и СМИ размывают ценностное ядро общества, его символы гордости.

Основой формирования исторической памяти о Великой Отечественной войне является система образования. На первый план выдвигается проблема модальности оценки прошлого. Историческое образование в средней и высшей школе не должно, как это происходит зачастую сейчас, раскалывать общество по идеологическому признаку. В. В. Путин подчеркнул необходимость выработать такое понимание единства исторического процесса, при котором каждый гражданин, представитель каждого народа чувствовал бы себя наследником «одной для всех» великой истории России [16].

Необходима целенаправленная и последовательная историческая политика. Она должна воспитывать гордость общества за свой исторический путь, поощрять преемственность общественных ценностей, предлагать россиянам перспективу развития на основе самостоятельного геополитического и цивилизационного выбора. Шагом в верном направлении стал Федеральный закон от 5 мая 2014 г. № 128-ФЗ, в котором введено наказание за «публичное распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отече- ства, либо публичное осквернение символов воинской славы России, в том числе совершенные с применением средств массовой информации и (или) информационно-телекоммуникационных сетей (в том числе сети «Интернет»)» [14].

Итак, историческая память о Великой Отечественной войне в общественном мнении России противоречива. Оценки событий войны, формируемые в либеральном, консервативном и марксистском, националистическом сообществах противоположны, а позитивный диалог почти не ведется. Оценки «болевых точек» памяти – геополитического смысла причин войны, поражений 1941–1942 гг., человеческих жертв, коллаборационизма, депортаций, освободительного похода Красной армии в Восточную Европу 1944–1945 гг., смысла Победы – являются фактором идеологической конфронтации. Каналы конструирования исторической памяти связаны, прежде всего, с внутрисемейной коммуникацией и СМИ. Возможности положительной трансформации исторической памяти связаны с усиле- нием государственного контроля над образом Великой Отечественной войны в СМИ, активизацией политики партий и общественных объединений (Российского исторического общества, историко-просветительного общества «Знание» и др.), их влияния на историческую политику. Необходимо решительно пресекать попытки пропаганды фашизма под предлогами его «объективного изучения», а также коммерциализацию, профанирование памяти о Войне в телефильмах и СМИ.